– Только князь со двора выедет, тут же и в путь тронемся. Да чтобы ни единая душа из чужих раньше времени не ведала, для чего готовились… – Ольга смотрела на боярина внимательно и говорила твердо.
– Да как же, княгинюшка, можно! Никто, ни слухом, ни духом! Самые верные только собираются! Эти до конца с тобой будут.
– То-то же, наше дело хоть темное, да правое! А мужу моему, видно, ворожба голову вскружила, не достойно имени Осмомысла его деяние!
Имя ворожеи, поганой Настасьи, Ольге произносить было невозможно. Оскорбление, нанесенное князем ей, верной жене, матери его детей, было тем сильнее, что супруги уже дочь выдали замуж, имели внука Игоревича.
Настасья, дьяка дочка, чуть не простолюдинка, стала ему наложницей, сына родила, так завлекла, что князь байстрюка этого любит больше собственных детей. А ведь сын Владимир у них единственный! Ольга никак не могла успокоиться после ухода боярина, ходила по горнице и шептала про себя то, что не могла высказать в лицо князю – он теперь не бывал здесь, новый дом себе завел!
– Али ты не помнишь, князь, как преклонялся перед моим отцом, как слушался его во всем и повиновался? Как моим желаниям потакал, считаясь с дочерью князя Долгорукого? Короткая у тебя память, коли позабыл свои радости от рождения детей! Не ты ли их на руках носил да лелеял? Не ты ли радовался, что первенец твой, дочь, с мужем крепко зажили в Новгороде?
Княгиня не могла плакать, но унижение жгло ее так, что не хотелось лица своего показывать никому. Металась, чуть не об стены колотясь, когда вдруг вставали перед глазами минуты радостных объятий, супружеских ласк.
– Нет у меня защиты, потому ты растоптал мою душу, князь, –горячо шептала она в пустоту. – Разве посмел бы так себя вести, если бы отец был жив? Где же твой хваленый ум, которым ты одолевал врагов, правил мудро?
Ольга до сих пор не давала волю своему гневу, терпеливо ждала, что князь опомнится, вернется. Владимиру, сыну, сильно обижавшемуся на отца, не позволяла говорить о том плохо. Дочери – они не свои, им не надо думать об отце-изменнике: выйдут замуж, пусть будут счастливы в своих семьях!
Сын же – будущий правитель княжества. Его унизил Ярослав, походя, вместе с ней. Навлек такой позор на всю семью. Когда же то один, то другой из верных Ольге бояр стали доносить, что Ярослав собирается передавать власть незаконному сыну, Олегу, которого в народе уже с насмешкой прозвали Настасьичем, Ольга не выдержала.
– Доколе терпеть этот позор?! Сыну, родному, единственному отказать в престоле!
Призвала Владимира:
– Что, сыне, думаешь делать? Будешь и дальше тише воды ниже травы по терему бродить?
Красавец Владимир был не в отца и не в мать – несмел, не речист. Молчал и слушал мать.
– Уходить надо нам из этого дома. Сколько можно жить в унижении? Мы не милостыни просить явились, а истинные хозяева, а ты наследник по закону! Уйдем в Польшу, заберем войско, кто с нами, тех возьмем. А там видно будет.
У сына вспыхнули глаза – сам денно и нощно о том же думал, о власти! Один-единственный наследник у отца, и каково же ему слышать, что вместо него Настасьич, по бесстыжей матери прозванный, наследует княжение.
– О том же думаю, матушка. А здесь оставить боярина… – он назвал имя пожилого своего доверенного, с кем по душам говорил и совет держал, не решаясь рассказать матери сокровенные мысли.
Долго беседовали мать и сын, все толком рассудили: что женским умом не понять, то юноша быстро разберет, что молодому неведомо, то пожившая хозяйка решит.
Намечен был день, когда князь Ярослав будет в отъезде, чтобы не было учинено препятствий, не задержали небольшой отряд верных слуг. Лошади, обоз с самым необходимым – припасы людям, одежда сменная, оружие – заготавливались загодя, укромно прятались до поры. Хотя и не в родных покоях обретался теперь неверный муж, Ольга, зная его прозорливость и решительность, предприняла все меры предосторожности. Еле забрезжил рассвет, когда тронулись в дальний путь. Засветло надо было достичь уговоренного места ночлега – людишек много, всех устроить, коней распрячь, отдых и корм дать… И обо всем-то княгиня рассудила здраво, бояре диву давались ее сметке. Но и они не лыком шиты: дозор выставили. А там уже их встретят.
Король Болеслав Красивый Ольге Юрьевне обещал и приют, и заботу, память о великом князе киевском Юрии, Ольгином отце, ко многому обязывала. Да и наслышаны были во многих землях о неподобающем поступке Ярослава Осмомысла, жалели княгиню за ее позор. Долгих восемь месяцев прожили в королевском дворе Ольга и Владимир. Дождались: верный боярин Святослав из Галича сообщил, что в княжестве мятеж. Галичане схватили «ворога Настаску» и живую сожгли ее на площади на костре. Защитить ее князь Ярослав не мог – бояре, сторонники Ольги, на то время уже схватили его самого, заковали и держали взаперти, равно как и их с Настасьей сына Олега. Что неясно было из написанного Святославом, то на словах пояснил посыльный.
– Возвращаться вам, княгиня, надо, – говорил заросший кудрявой русой бородой юноша, поминутно кланяясь, но улыбаясь. – Ярослав Владимирович крест целовал, поклялся с супругой крепко жити, иначе ему бы не быть живу. А зачинщиков, кто мятеж поднимал, слово дал не трогать. Домой ворочайтесь, и молодому князю то же…
Ольга не радовалась гибели соперницы. Некоторое удовлетворение испытывала, не более того. Остыло ее сердце, охладело к неверному мужу. Вернутся, конечно. Там родина, там дом. Но жить с мужем…
Молодой Владимир был растерян. В глубине души он мечтал взойти на трон сразу по возвращении. А верный боярин не остановился на наказании Настасьи, вернее, не его рук и было сожжение «ворожеи», так вышло само. Поделился бы с ним вовремя тайным намерением молодой князь – дело бы могло обернуться как надо. А теперь опять быть под отцовым взглядом, его волей. Как-то встретятся они? Не по себе было незадачливому сыну, неспокойно.
И никто не думал о самом Осмомысле. Что он чувствует, что переживает, потеряв любимую женщину, еле сохранив свою и незаконного сына жизни?
Мать и сын собирались домой.
Будущее было все так же неясно. Но оно ждало там, на Руси.
