Основная тема приключенческих произведений Николая Владимировича Томана (1911 – 1974) - борьба правоохранительных органов и структур безопасности нашей страны с диверсантами, шпионами и предателями. Николай Томан создал несколько десятков остросюжетных шпионских и милицейских повестей, написал цикл рассказов о советских сапёрах-разведчиках и несколько фантастико-политических памфлетов. Был членом Союза писателей СССР, входил в редколлегию популярного альманаха «Мир приключений», а также в редакцию не менее популярного литературного альманаха «Искатель».
Родился писатель в 1911 г. в городе Орле в семье ремесленника А. Анисимова, воспитывался в семье латышского коммуниста Томана, фамилию которого впоследствии взял. В 1929 г. окончил Орловское железнодорожное техническое училище. Работал техником, инженером в железнодорожном депо станции Москва-пассажирская. Входил во Всесоюзное объединение рабочих-авторов, в качестве литературного наставника к нему была прикреплена писательница, поэтесса и искусствовед Мариэтта Шагинян. В 1933-1935 гг. служил в армии. После армии сотрудничал в газете «Гудок» и учился заочно в Литературном институте им. А. М. Горького. В 1939-1940 гг. в качестве командира саперного взвода освобождал Западную Белоруссию, участвовал в советско-финской войне на Карельском перешейке. Впоследствии служил в частях Закавказского военного округа. Во время Великой Отечественной войны Томан участвовал в Сталинградской битве, в битве на Курской дуге, и в освобождении Прибалтики, воевал на Белгородско-Харьковском направлении. Вторую половину войны служил в штабе инженерных войск 6-й Гвардейской армии, командовал инженерной разведкой. Награжден орденами «Красной звезды» и «Отечественной войны II степени», несколькими медалями. После войны жил в Москве. Умер Николай Владимирович Томан 6 августа 1974 года, похоронен на Введенском кладбище.
Томан писал и традиционную фантастику, иногда полностью основывая сюжет на фантастическом допущении, иногда – просто усиливая фабулу произведения фантастическими элементами. В ранней его повести «Мимикрин доктора Ильичева» (1939) - это атомные пушки и красящий состав, делающий советского разведчика невидимым, в повести «Что происходит в тишине» (1948) – миниатюрный телепередатчик-шпион, в повести «По светлому следу» (1950) – фантастическая, опасная даже для обслуживающего персонала гелиомашина, в повести «Когда утихла буря» (1950) специально выведенные для уничтожения советских посевов насекомые-вредители, в повести «Made in...» (1962) – снова робот-шпион, оснащённый фотокамерами и телепередатчиком…
Но сейчас я хотел бы поговорить не о шпионских и не о военных произведениях Николая Томана. Передо мной лежит книжка, на тёмно-синей обложке которой изображена летящая девушка в светлом трико на фоне красной ракеты – повесть «В созвездии Трапеции». Почти шестьдесят лет прошло с момента моего первого знакомства с этой вещью Томана. Когда я, младший школьник, читал её, то на скучные для меня моменты текста, типа диспута главных героев повести с художниками-абстракционистами, просто не обращал внимания. Нет, я их не пропускал, просто прочитывал по-быстрому, пробегал глазами, не особенно задумываясь над сутью. Меня волновало другое - когда её персонажи, наконец, справятся с гравитацией и начнут летать.
В предуведомлении к изданию «В созвездии Трапеции» 1964 года сказано: «Эта книга - фантастическая повесть о жизни и работе артистов цирка и о том, как они помогли разрешить очень сложный физический эксперимент, чрезвычайно важный для науки». Добавлю, что в центре повести – семья, одна часть которой прочно связала свою судьбу с цирковым искусством, а другая – с наукой (физикой). Ирина Михайловна – цирковой режиссёр в творческом кризисе, её отец – Михаил Богданович Балаганов – знаменитый коверный клоун Балага на пенсии, муж Андрей Петрович Нестеров - доктор физико-математических наук, директор НИИ, а сын Илья – тоже физик, пишет диссертацию и работает в институте отца. Именно он открывает некий антигравитационный эффект. Открытие Ильи становится фактором, объединяющим искусство и науку, сплачивающим и мотивирующим Балагановых-Нестеровых и помогающим этой семье обрести новых друзей.
По ряду причин (автор их приводит, а я для экономии места опущу), немедленная проверка и обоснование открытия Ильи в институте отложены на неопределённое время. Это позволило писателю Томану создать в своей повести необычную, действительно фантастическую ситуацию: гравитационный эксперимент будет проведён в цирке, как раз переезжающем в новое здание с самымой передовой технической базой. Более того, открытие Ильи ляжет в основу грандиозного космического шоу «В созвездии Трапеции». Важно и то, что работа над представлением позволяет обрести свежее творческое дыхание и вдохновение Ирине Михайловне, а её отцу - клоуну-пенсионеру Балаге возвратиться к активной работе в любимом жанре.
Основную роль в космическом шоу должны сыграть воздушные акробаты Зарницыны: братья Сергей и Алексей, а с ними - их неотразимая сестра Маша, восходящая звезда цирка, но при этом девушка очень милая и чрезвычайно скромная. Кстати, братья тоже увлечены физикой, они собираются уходить из цирка и поступать в университет, тем самым до невозможности огорчая Машу, делая её несчастной. Девушка не мыслит себя вне цирка, а без партнёров-братьев её прекрасные воздушные полёты становятся неосуществимыми.
Известие о большом грядущем представлении с антигравитацией воодушевляет братьев Зарницыных, не говоря уже о воспрянувшей Маше. Они с энтузиазмом помогают Илье и его деду Михаилу Богдановичу – главному инициатору применения под куполом родного цирка эффекта, открытого внуком. Все эти хорошие люди познакомились-подружились, теперь они увлечены общим замечательным делом и радостно воплощают свои фантастические мечты в жизнь. Ну и, ясное дело, воплотят. Можно дальше не читать, но я дочитал, не в последнюю очередь из-за прекрасных рисунков А. Малеинова. Как мне всё-таки нравятся иллюстрации в старой фантастике! Кстати, непосредственно в тексте повести Томана полно разных художников, и я сейчас расскажу, для чего автор их собрал.
В 1963 году журнал «Искатель» в своём третьем выпуске разместил небольшой отрывок из нового произведения Николая Томана с коротким авторским предисловием, в котором автор сообщает: «Только что закончил я повесть «В Созвездии Трапеции». Наверно, предстоит еще немалая работа, но точка под первым вариантом уже поставлена. Замышлялась эта повесть как фантастическая, а получилась скорее романтической, хотя в нем немало науки в такой ее области, как гравитация. Повесть посвящена артистам советского цирка, их мужественному, нелегкому и далеко не безопасному искусству.
Пытаюсь я при этом показать не только современный цирк, но и цирк недалекого будущего. Цирк, в котором будут использованы новые достижения науки и техники. Собирая материал для повести, я часто бывал в Московском цирке, прочел много литературы по истории цирка, познакомился с людьми, влюбленными в свое искусство. Привлекло меня и то обстоятельство, что многие артисты цирка, главным образом воздушные гимнасты, сами конструируют аппаратуру для аттракционов и хорошо знают законы физики. В отрывке, который публикуется в «Искателе», я хочу познакомить читателей с главными героями повести — старым клоуном Михаилом Богдановичем, его внуком — физиком Ильей и воздушными гимнастами Зарницыными в момент их схватки с «художниками» — абстракционистами».
Теперь я уже не младший школьник и могу сообразить, что этот отрывок в «Искателе» в 1963 году, да и вся линия художников-абстракционистов в книжных изданиях повести, вышедших в 1964 году, появились совсем не случайно. 1 декабря 1962 года в Советском Союзе состоялось резонансное событие: Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв посетил в московском Манеже выставку художников-авангардистов студии «Новая реальность», приуроченную к 30-летию Московского отделения Союза художников СССР (МОСХ). Экспозиция была организована живописцем, теоретиком и педагогом Элием Белютиным. Хрущёва сопровождали Михаил Суслов и Александр Шелепин. Хрущёв три раза обошёл зал, задавал вопросы. В частности, спросил художников, кем были их отцы, выясняя классовое происхождение. Прямо на месте, применяя нецензурные выражения, Хрущёв подверг резкой критике творчество участников выставки. В частности, крепко досталось Юло Соостеру, автору картины «Глаз яйцо», на которой изображена абстрактная яйцевидная форма, открывающаяся зрителю бесконечное число раз.
Кстати, Юло Соостер (1924-1970) был в своё время известен как иллюстратор научно-популярной литературы, а также отечественной и зарубежной фантастики. Художник использовал фотографическую ракурсную перспективу, придающую рисункам остроэкспрессивный характер. Соостер - автор иллюстраций и обложек к вышедшим в середине шестидесятых сборникам советских фантастов "На перекрёстках времени" Е. Войскунского и И. Лукодьянова; "Падение сверхновой" М. Емцева и Е. Парнова; "Шесть гениев" С. Гансовского. Художник оформил целый ряд сборников зарубежных авторов, изданных в культовой серии «Зарубежная фантастика». Он же (под псевдонимом Ю. Смородин) проиллюстрировал сборник «Фантастика Рея Бредбери», напечатанный издательством "Знание" в 1964 г.
На следующий день после посещения Н. Хрущёвым выставки авангардистов в газете «Правда» был опубликован разгромный доклад, которым стартовала кампания обличения формализма и абстракционизма в искусстве нашей страны. Хрущёв потребовал исключить всех участников выставки из КПСС и Союза художников, но оказалось, что ни в КПСС, ни в Союзе художников практически никто из участников и не состоял...
Теперь можно сопоставить даты: декабрь 1962 года – Хрущёв в Манеже, и середина 1963 года – Томан в «Искателе». Становится понятным, с какой стати автор так много места уделил «В Созвездии Трапеции» бородатым художникам-абстракционистам: писатель, как мог, участвовал в кампании обличения формализма и абстракционизма.
В повести происходит вот что: Михаил Богданович знакомит своего внука Илью с молодым цирковым художником Юрием Елецким. Застенчивого Елецкого достал своей наглостью и высосанным из пальца теоретическим обоснованием абстракционизма в живописи другой художник - приверженец авангардизма Митрофан Холопов, подписывающий свои шедевры «Митро Холло». Назначен диспут абстракционистов и художников, отстаивающих реализм, Елецкий приглашает физика Илью и своего друга искусствоведа Антона Мушкина принять участие дискуссии, чтобы было кому отразить «теоретические» выпады Холопова.
"Абстракционисты эти к нам в цирк в последнее время повадились. Узрели там какую-то динамическую натуру, позволяющую им манипулировать со временем… Как это они называют, Юра? — Вводить время внутрь пространственного изображения, — уточняет Елецкий, доставая записную книжку. — Разрешите, я вам процитирую, как они это трактуют? Специально записал на всякий случай. Он торопливо листает страницы и, найдя нужную, читает: — «Практика изображения в одной картине двух различных аспектов одного и того же объекта, объединение, например, профиля и полного фаса в портрете, или изображения того, что видит один глаз, смотря прямо, а другой— сбоку, означает введение времени внутрь пространственного изображения». Видите, как это у них закручено? Антон Мушкин утверждает, правда, будто вся эта премудрость позаимствована Холоповым из статьи английского историка искусств Арнольда Хаузера. — А Холопов ни за что не хочет признаться, — добавляет Михаил Богданович, — что спекулирует чужими идеями...»
Реалисты жарко дискутируют с абстракционистами в подвале (в отрывке в «Искателе» автор называет этот подвал «Берлогой Холло») и, с помощью физиков, наголову побеждают авангардистов в споре. А позднее абстракционистов вообще вышибут вон: «Юра взял их своей мускулистой рукой и вышвырнул из цирка. Они пришли сюда на днях через служебный проход, а он дал им как следует коленом, и они совершили эффектный пируэт со всех ступенек главного входа. Он даже специально попросил швейцара дядю Гришу открыть ему для этого обе половинки центральных дверей».
Любопытно, что с течением времени, с переизданиями Томан смягчает в тексте повести наезды на абстракционистов. В отрывке, что был опубликован в «Искателе», автор именует авангардистов - «ультра» (в некоторых странах так называют сторонников и деятелей экстремистских группировок). В издании 1964 года этого слова уже нет. А в издании 1970 года нет уже того абзаца с вышвыриванием абстракционистов из цирка, что я привёл выше. Ничего удивительного, ведь Никита Хрущёв давно на пенсии...
Изгнанный Холло пытается помешать успешному сотрудничеству физиков и цирковых. Чтобы Зарницыны отказались от космического шоу, он пытается соблазнить их съёмками в кино. «Кстати, где он теперь, этот Холло? Что-то давно его не было в цирке, — спрашивает Маша. — За него не беспокойтесь, он не пропадет, — хмурится Мушкин. — Устроился в киностудии. Там снимают сейчас какой-то сатирический фильм об абстракционистах, так он подрядился стряпать образцы абстрактной живописи. Представляете, какие идейные позиции у этого субъекта?».
А ведь в 1963 году режиссёр Андрей Тутышкин действительно снял на «Мосфильме» короткометражный сатирический фильм «Крыса на подносе», высмеивающий формализм и абстракционизм в искусстве. Получается, что «устроившегося в киностудии» Томан писал буквально с натуры. Кстати, одного из высмеянных в фильме Тутышкина формалистов, «стряпавших образцы абстрактной живописи», играет молодой Леонид Куравлёв. Вот так. Партия сказала: «Надо!». Писатели и кинематографисты ответили: «Есть!». На кадрах выше - шедевры авангардного искусства из короткометражки "Крыса на подносе", снятого по мотивам рассказов Аркадия Аверченко.
Герои повести в спешке готовят к открытию нового здания цирка грандиозное представление. Ох, уж эта советская необходимость любой ценой соблюдать назначенные сверху сроки... Во время репетиций воздушные гимнасты сталкиваются с кратковременными сбоями работы антигравитационной установки, опасными для их жизней (они теперь работают без лонжей и страховочной сетки внизу), но Зарницыны никому об этом не говорят. Ведь тогда отменят главный номер шоу - "Космический полёт Зарницыных", олицетворяющий цирк будущего. Что-то неладное заметил в показаниях приборов и друг Ильи - физик Лев Энглин, но все фигуранты как воды в рот набрали, надеются на авось... Лишь простодушная Маша случайно проговаривается о гравитационной нестабильности абстракционисту Холопову, и тот начинает "вставлять палки в колёса", чем обращает всеобщее внимание на действительно серьёзную проблему.
В повести встречаются и другие странные недоговорённости: например, Илья скрывает от отца намерение использовать своё открытие в цирке, а отец, директор НИИ, по-тихому, втайне от сына, договаривается с академиком Аркатовым всё же начать испытания эффекта антигравитации в своём институте.
Кстати, на чём основан антигравитационный эффект, уменьшающий в ограниченном участке пространства силу тяжести и, соответственно, вес акробатов, автор толком так и не объясняет. Открытие Ильи Нестерова применяется в прикладном режиме, а его теоретическое обоснование пока не придумали. Тем не менее, любопытных научных рассуждений и споров в повести хватает. Есть в ней и малая доля романтики: красивую и скромную гимнастку Машу любят все, девушка определится с выбором счастливого избранника в финале.
Первая публикация полного текста повести состоялась в десятом выпуске альманаха «Мир приключений» в 1964 году. Затем появилось издание в «Детской литературе» 1964 года. На всякий случай, повторяю, что именно его я сейчас и рассматриваю, потому как тексты повести в разных изданиях не идентичны. В интернете попадаются разные варианты, но чаще всего - приглаженный текст из авторского сборника Томана «В созвездии Трапеции», который вышел в 1970 году в издательстве «Советский писатель». Эта книга включает, кроме заглавной, ещё четыре научно-фантастические повести Николая Томана: "Говорит Космос!", "Девушка с планеты Эффа", "Клиническая смерть профессора Холмского", "Made in...". Они есть у меня есть в разных сборниках писателя, возможно, я о них ещё расскажу…
Когда несколько дней назад я снял с полки книжку «В созвездии Трапеции" 1964 года издания, то собирался сделать позитивную запись про то, как уверенные и счастливые люди с энтузиазмом двигают науку, с удовольствием работают и смело реализуют свои самые невероятные мечты. Не жизнь – а полёт… Всё это в фантастической повести Николая Томана действительно присутствует, и я об этом выше написал, но прочтение "по-взрослому" показало и другие составляющие сюжета, на которые шестьдесят лет назад, конечно, я не мог обратить внимания по малолетству и незнанию. Ох, верно сказал царь Соломон в книге Экклезиаста: «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь...».
В моём Дзене много разного:
Глоток Марса. Как я поздравлял Рэя Брэдбери...
Фантаст Север Гансовский был художником-пуантилистом
Путешествия во времени в советской фантастике. Туда - сюда и последствия
Алексей Сальников. Опосредованно
Любовь Баринова. Кто ты будешь такой?
Игорь Сахновский. Человек, который знал всё
Повесть "Железный человек" и другие ужасы советского фантаста профессора Могилёва
Автор фантастической повести "Трое с Десятой Тысячи" был "кормителем вшей"