Гунны шли на закат. Тысячи лошадей подобно морскому приливу стирали со страниц истории города, страны и народы. Они несли на своих спинах странных людей, чья судьба была родиться в седле и сражаться до тех пор, пока руки могут держать лук и копье, а затем, однажды умерев, упасть под копыта своего коня. Гунны шли на закат, земля дрожала под копытами их скакунов, и не было в мире той силы, что могла бы их остановить.
Изгнанный со своей далекой родины народ всадников со всей своей неутоленной обидой и яростью искал новые земли, которые он мог бы назвать своими. Первыми под их напором пали сарматы. Их союзники аланы, потеряв в яростных атаках на бесчисленные орды гуннов лучших своих воинов, отступили в земли королевства готов в надежде избежать судьбы своих соседей. Но рока избежать невозможно. Гунны вместе со множеством покоренных народов пришли за ними раньше, чем забылся ужас последней войны.
Готы, встретившие пришельцев на самых границах своего королевства, были сильны, многочисленны и готовы умирать за свою землю. Но всего этого оказалось недостаточно. На каждого воина короля Германариха гунны выставляли троих, а когда те гибли в горниле войны, еще столько всадников, сколько было нужно для победы. Силы готов, еще недавно казавшиеся бесконечными, таяли, словно тонкая ледяная корка, что укрывает горные ручьи ранней весной, и вот однажды исчезли совсем. Гордый народ, еще недавно называвший своей родиной земли до самых берегов теплого моря, покорился пришельцам.
Впрочем, поражение приняли не все. Везиготы и примкнувшие к ним непокорные племена остготов уходили на запад, в земли Римской Европы, надеясь сбежать от ужаса, что накатывал с востока. Точно так же как аланы десятки лет назад, искавшие защиты у короля Германариха.
Но не в силах человеческих избежать воли богов, и судьба догнала их. Бесчисленные армии, сокрушившие готов, аланов, сарматов, втоптавшие в пыль истории десятки стран и сотни народов появились на границе Римской Империи, и вел их великий враг Вечного Города - Аттила Бич Божий.
Флавий Аэций стоял на пороге своего шатра и смотрел на клонящееся к закату жаркое июньское солнце. Завтра, все решится завтра. Его армия, так и не успевшая собрать всех союзников и резервы, всё же догнала гуннов, что уже несколько месяцев разоряли галльские провинции Империи, и загнала этих исчадий сатаны в ловушку. Хотя, кто оказался в ловушке, это был еще большой вопрос.
Против неисчислимого казалось количества гуннов и покоренных ими племен армия Вечного города выглядела довольно неубедительно. И дело было даже не в количестве. Кроме собственно римских пограничных легионов, которые славные полководцы прошлого постеснялись бы назвать даже вспомогательными частями, на зов императора пришли многие народы, что приютила Империя, дав им земли и защиту от врагов, холода и голода. Саксы, сарматы, бургунды, лаэты… Даже воинственные франки собирали в своих северных лесах больше ополчения. И именно это стало главной проблемой.
Огромная разнородная армия, которой даже в бою было почти невозможно управлять, на марше превращалась в какой-то уже совершеннейший ужас. Флавий никогда не знал точно, сколько войск находится под его командованием, где они сейчас и чем занимаются. Единственным ориентиром для этой огромной армии Запада были его легионы и знамена, развевающиеся над шатрами главной его ставки.
Ситуацию не улучшали и главные союзники. Король везиготов Теодерих, верный своей клятве, прибыл с большим конным войском, но держался отдаленно, демонстрируя свою независимость и могущество. И не то, чтобы он мешал Аэцию в этой военной компании… Но приказывать почти трети воинов своей армии через их варварского короля, оглядываясь на его гордость, славу и чрезвычайно ценное мнение, было сущим мучением.
Аланы, ведомые военным вождем, так и вовсе не вызывали ни малейшего доверия. Конечно, их тяжелая конница неудержима в атаке, но на поле боя они пришли только потому, что Сангибан считал себя обязанным королю везиготов. Аланские всадники, закованные в чешуйчатую броню, держались в отдалении, общались высокомерно и всячески подчеркивали свое превосходство перед римской пехотой и легкой конницей Теодериха. Какое уж тут может быть боевое содружество.
Размышления стратега прервал какой-то шум. Кажется, к его шатру прорывалась целое войско. Впрочем, вскинувшаяся было стража скоро успокоилась. Кажется, это снова были союзники - большой отряд салических франков, хотя и в последний день, всё же догнал союзную армию. А это значит, что сейчас состоится разговор с еще одним варварским вождем, который требовал внимания и времени, которого так остро не хватало.
Вождь франков, здоровенный изрубленный жизнью усач, смотрел на Аэция и не понимал, почему на врага нельзя напасть прямо сейчас. Его ничуть не смущало ни то, что опустившиеся на землю сумерки уже вот-вот сменятся ночной тьмой, ни то, что его воины только что прошли несколько десятков километров. Он не видел проблемы даже в том, что не знал где и сколько этого самого врага. В его прозрачных как летнее небо голубых глазах Флавий совершенно четко видел, что вся эта тактика, стратегия и прочие важные вещи, о которых ему только что рассказали, на самом деле стоят меньше, чем одна яростная атака, после которой враг бежит. И переубедить его, кажется, не было никакой возможности. Чертов варвар. Упертый как каменный утес. Впрочем, даже с таким дуболомом во главе франки могли принести пользу.
Огромная равнина, на которой армия императора настигла гуннов, поднималась в центре своем, превращаясь в довольно высокую возвышенность, отделяя армии Востока и Запада, что находились в низинах с обеих сторон от нее. И хотя по большей части ее склоны были пологи и ровны, слева от центра, возвышенность превращалась в настоящий холм, с заросшими колючими кустами и редкими деревьями склонами. И холм этот возвышался над остальным полем боя подобно утесу. Так или иначе, завтра утром его пришлось бы брать, отправляя туда сначала легкую пехоту федератов, а потом и пограничные легионы. Так почему бы не начать прямо сейчас?
Франк, мрачно глядевший на Флавия, и казалось уже не ждавший от полководца ничего хорошего, разобрав слова "ночная атака", "бой", "холм", "славные герои" радостно оскалился, кивнул, и, казалось, что растворился в густеющих июньских сумерках. Для того, чтобы через секунду, оказавшись рядом со своими воинами, прорычать им хорошо поставленным голосом что-то неразборчивое, но крайне воодушевляющее. Воины, притихшие на секунду, ответили ему радостным смехом и через секунду, подобно волчьей стае, с места рванули в сторону уже почти неразличимого в темноте холма прямо через позиции союзников.
Укрываясь в ночной траве, почти невидимые в неверном свете убывающей луны, франки приближались к холму, едва различимому на фоне звёздного неба. Это казалось невозможным, что такой большой отряд мог двигаться в ночной темноте настолько бесшумно. Негромкий треск веток, едва слышимые голоса и редкие металлические звуки, что раздавались в тот момент, когда заточенные франциски ударялись друг о друга. Все это невозможно было расслышать в шуме летнего ветра и высокой травы. До того времени пока не становилось поздно.
Занявшие холм гепиды конечно же не ожидали гостей. Никто в здравом уме не пошел бы в ночную атаку на закрепившуюся на высоте легкую пехоту горцев. Никто кроме франков. В общем, первый удар союзники Аттилы просто проспали.
В тишине летней ночи закричали немногие оставшиеся в живых часовые, выставленные перед укрывшимся в ночном редколесье войском гепидов, а уже через секунду на горцев обрушились сотни дротиков и францисок которые эти чертовы франки метали с исключительной точностью даже ночью. Первая кровь полноводной рекой полилась на Каталаунские поля.
Следом за летящим из темноты железом, в расстроенные порядки горцев, с натурально волчьим рычанием врубилась легкая пехота франков, сразу и без тени сомнения превращая правильный бой, где важны строй, тактика и стратегия, в кровавую резню. Но даже получив такой удар, гепиды не дрогнули. Никто, ни один живущий под этим небом человек, не мог упрекнуть их в трусости и малодушии. И спустя мгновение они ответили своим дальним родственником ударом на удар, включившись в бесконечный танец войны, славы и смерти.
Восходящее солнце, коснувшееся лучами Каталаунских полей, застало Флавия на ногах. Всю ночь, даже забываясь коротким тревожным сном, он слышал звуки боя, что доносились до него с заросшей кустарником и редколесьем вершины холма. Бой то затихал, то разгорался с новой силой, пока уже в утренних сумерках не прекратился совсем. И только когда рассветный сумрак разогнал ночную тьму, стало понятно, что удержаться гепидам все же не удалось.
Оставшиеся в живых горцы отходили к укрепленному лагерю Аттилы, вынося раненых и павших в бою героев. Франки же, не имея сил их преследовать, заняли оборону на самой вершине и, похоже, уже начали праздновать великую победу, отвлекаясь только для того, чтобы отогнать очередной отряд гуннских разведчиков, которые с рассветом стали появляться на поле боя.
Вообще это чертово сражение с самого начала шло Дьявол пойми как. Союзные войска еще даже не успели толком построиться, а по всей равнине уже двигалась легкая пехота федератов, вступая в стычки с легкой кавалерией гуннов и союзными им застрельщиками. Кто вообще все эти люди, кто отдал им приказ, что вообще тут происходит? Почему, черт возьми, даже сейчас, когда армия готовится к бою, продолжают прибывать подкрепления? Кажется, перед тем, как скомандовать атаку, нужно было наводить порядок.
Везиготы встали на правом фланге, там, где возвышенность равнины была минимальна. Легкая кавалерия, стремительно атакующая, но не способная держать удар, нуждалась в большом пространстве для маневра. Слева - напротив места ночного боя - строились легионы Аэция. Местность на этом фланге была самая неудобная, и уверенно наступать там могла только тяжелая пехота. В центре же стояли аланы, выдвинув вперед свою легкую конницу, прикрывая ею тяжелых конных копейщиков. Легкую пехоту Флавий поставил во вторую линию в центре и справа. Слева же он поставил федератов впереди римских отрядов. Его легионерам требовалось прикрыть фланги, и никто лучше застрельщиков бы не справился с этой задачей.
Аттила отдал свой левый фланг остготам. Похоже, он также не до конца доверял им и, поставив их против родственников и давних союзников, которых они ненавидели всей душой, хотел иметь хоть какие-то дополнительные гарантии, что король Валамир в сложную минуту не уведёт свою легкую конницу с поля боя. На правый фланг Великий гунн отправил легкую пехоту всех своих прочих союзников, подкрепив их выжившими в ночном бою гепидами, здраво рассудив, что кавалерии в заросшем кустарником редколесье делать нечего. В центре же он встал сам со всеми своими лучшими силами.
Огромные массы войск говорящих на дюжинах разных языков, выстраивались, непрерывно ровняя ряды и укрепляя свои позиции. Где-то впереди и на флангах крутилась стрелковая кавалерия, осыпая врагов стрелами, еще дальше слышались воинственные крики и стоны умирающих застрельщиков. Армии готовились в бою. А солнце тем временем уже пересекло черту, разделяющую день на две равные половины. До заката оставалось несколько часов.
Первой пошла в атаку везиготская конница. Сначала шагом, потом, понемногу ускоряя свой бег. Встречный ветер развивал гривы коней, плюмажи шлемов и хвосты драконов, сидящих на древках у неизвестно как оказавшихся среди первой линии кавалерии драконариев. И в ту же секунду навстречу им двинулись остготы, готовые пригласить своих родственников, старых союзников и проклятых предателей на новую партию танца стали и смерти.
Вслед за ними двинул в атаку своих легионеров Аэций. Обгоняя лимитанов, легкая пехота бургундов, саксов и не успевших к ночной схватке рипуарских франков стремительно, словно охотничьи псы, рванула к подножию холма, где все еще играли в прятки со смертью и густо летящими стрелами оставшиеся в живых салические франки. За ними сплошной стеной двигалась тяжелая пехота легионов.
Аланы в центре выжидали, отправив вперед только свою легкую конницу, которая, даже не успев толком разогнаться, врезалась в лучших конных стрелков Аттилы, развернувшихся для атаки в лаву. Казалось, что жить этим храбрецам осталось не более трёх ударов сердца, - уж больно велика была идущая на них гуннская орда. Но аланы имели по этому поводу свое кардинально отличающееся мнение. Уходя из-под прямого удара, лучшие всадники "варварской Европы" ударили по флангу стрелковую лаву, намертво связывая ее боем и закручивая в круговороте стремительной конной схватки, непрерывно атакуя и отступая, заставляя каждую секунду перестраиваться и маневрировать. Не оставляя ни секунды времени, чтобы даже задуматься об атаке.
На правом фланге готы наконец-то добрались друг до друга, дав волю своей ярости и ненависти. Огромные отряды легкой конницы столкнулись лоб в лоб, щедро расплескав вокруг, кровь, сталь, обломки щитов, копий и тела героев, что были еще секунду назад живыми людьми. Неостановимая лобовая атака, что должна была опрокинуть врага, превратилась в бурлящую лаву, где никто не мог отделить своих от чужих.
Ярость, перемешанная с ненавистью и старыми обидами, кровавой пеленой застилала глаза воинам, что когда-то давно были одним народом, бросая их в круговорот боя снова и снова. И не было в мире ничего кроме этой ярости. Казалось, что не существовало даже смерти, терпеливо ожидающей повелителя везиготов в густой траве Каталаунских полей. Ведь ее так никто и не заметил, даже сам король Теодерих.
Павшего под копыта коней короля никто даже не увидел. Все сражавшиеся с ним рядом полегли, столкнувшись со свежим отрядом всадников остготов, жить которым тоже оставалось несколько секунд. Появившаяся неизвестно откуда сотня тяжелой кавалерии буквально растоптала их, ударив во фланг, превратив место смерти короля-воина в настоящий курган из тел павших героев.
Тем временем, легкая пехота Аэция добралась до вершины холма и завязала там бой со спешенными гуннами и их союзниками. Но была сбита подошедшими из резерва отрядами и откатилась на фланги подошедших легионеров, впрочем, не потеряв ни капли решимости и боевого задора. Сравняв скорость с наступающими лимитанами, варвары пополняли запасы дротиков поднимая их с земли или просто выдергивая из погибших врагов и товарищей для того, чтобы через несколько минут снова устремиться вперед, выигрывая для тяжелой пехоты еще немного времени. Позволяя легионерам дойти и изготовиться к атаке. И легионеры дошли.
И раз! Сплошная линия щитов, разделившая злосчастный холм пополам, дрогнула. Это сделали шаг вперед первые ряды. И два!! Бойцы перехватили дротики правой рукой и размахнулись. И три!!! Сотни снарядов, взмыли в небо для того, чтобы через секунду закончить свой полет в гуще вражеской пехоты. Повторять не потребовалось. Легкая пехота Аттилы, поняв, что воевать с легионерами им, кажется, больше не хочется, начала отходить на обратную сторону холма. Но кто бы им дал это сделать.
Застрельщики союзников, о которых в суматохе все забыли, уже обошли вражескую пехоту с флангов, вцепившись в отступающих гуннов подобно тому, как охотничьи псы виснут на боках огромного кабана. И их, конечно, можно было стряхнуть или перебить, но времени не оставалось ни единой секунды. Жаркое дыхание римских лимитанов, идущих следом, казалось, обжигало даже через железо кольчуги, оставляя гуннам, в сущности, совсем небольшой выбор: бежать или умереть здесь и сейчас. И гунны побежали.
Но это была еще не победа. Римляне сбросили гуннов с холма, но дальше продвинуться так и не смогли, попав под плотный огонь конных стрелков Аттилы, что стояли во второй линии и до сих пор никак не моли вступить в нормальный бой с постоянно ускользающей от удара аланской конницей. Бургунды и саксы, вернее, самые молодые и безрассудные из них, попытались отогнать стрелков, но, потеряв несколько десятков человек, осознали бессмысленность этой затеи и отступили за легионеров Аэция. Легкая же пехота гуннов, получив такую поддержку, остановилась и снова стала собираться в единый кулак.
Где-то далеко на правом фланге готы резали друг друга, как будто боялись не успеть утолить свою ненависть и жажду мщения. В центре легкая конница аланов плела смертоносные кружева, играя с судьбой в самую азартную из всех существующих игр, ставкой которой служит твоя жизнь. А здесь, на склоне холма, призрачная военная удача, поманившая римские легионы видением победы, кажется привела их в засаду.
Где-то далеко чаши огромных весов, измерявших, кому достанется победа в Битве Народов, снова качнулись и замерли в шатком равновесии.
И тут в центр ударила тяжелая аланская конница. Все это время ждавшие своего часа затянутые в кольчугу и чешую всадники, ведомые своим военным вождем, начали разгоняться прямо через свою кружащую по полю легкую кавалерию. Впрочем, никакой неожиданностью для нее это не было. Легкая конница, подобно стае серебристой рыбешки, прыснула в разные стороны, обнажая идущий уже галопом клин тяжелых копейщиков. Блестящая в лучах заходящего солнца броня, храпящие морды коней и огромные копья, которые можно было удержать только обеими руками, стали последним, что увидели в своей жизни гуннские конные стрелки.
Врезавшись в смешавшуюся массу легкой конницы с силой кувалды, аланы прошли насквозь, кажется, даже ее не заметив, остановившись только у самого укрепленного лагеря гуннов. Самые невезучие погибли под копытами лучшей конницы "варварских королевств" сразу. Тем, кому повезло немного больше, попытались вступить в бой и пали под ударом огромных четырехметровых копий. Самые умные же отступили, смешав ряды и сея панику среди воинов второй линии.
И опять на секунду Аэцию показалось, что победа уже близка. Но нет, это снова была иллюзия. Истратив всю силу удара до последней крохи, ударная кавалерия медленно разворачивалась, чтобы отойти и повторить свой потрясший и врагов и союзников фокус еще раз. Вот только отступить ей нормально не дали. Всадники, только что занимавшиеся легионерами, увидев нового и более опасного врага, бросили пехоту и ударили по выходящим из боя аланам. И не то, чтобы это было катастрофой, - тяжелая броня и длинные копья позволяли им сдержать этот удар. Но вот оторваться от врага для того, чтобы развернуться и врезать по врагу снова, они уже не могли.
И тут поняв, что на них перестали обращать внимание стрелки, в бой снова вступила римская пехота. Застрельщики, нагнав уже почти построившегося врага, запустили в него последние дротики и топоры снова, неизвестно какой уже раз сцепились с легкой пехотой гуннов в рукопашной, давая лимитатам шанс для последнего удара. И легионы не заставили себя ждать.
Не скованные холмами, оврагами и кустами, чья прочность не уступает иной кольчуге, легионеры одним рывком оказались рядом с врагом и ударили так стремительно, что варварские союзники едва успели убраться с их пути. И такого вот удара не смог бы выдержать никто, тем более легкая пехота. Гунны дрогнули и начали отступать к лагерю. Впрочем, отступление длилось недолго, очень скоро превратившись в паническое бегство. Всё-таки союзникам Атиллы остро не хватало дисциплины.
Гуннские стрелки поняв, что у них, кажется, снова появилась работа на левом фланге, бросили отходящую аланскую кавалерию и со всей оставшейся решимостью атаковали новых врагов, впрочем, довольно безуспешно. Стрелы вязли в больших щитах, не нанося лимитанам существенных потерь. А яростная атака легкой конницы на пехотный строй и вовсе выглядела каким-то безумием.
Везиготы, сломившие наконец-то на правом фланге готских союзников Аттилы, рассеяли и частично перебили их, оттеснив последних готовых сражаться остготов в лагерь. Они даже ворвались в него, ведомые Торисмундом - сыном погибшего короля Теодериха. Но попавшая в тесноту повозок и укреплений конница была перебита и отброшена назад. Гуннские лучники выпускали залп за залпом по отступающим всадникам, выбивая их из седел десятками, вновь доказывая, что лучших стрелков не рождалось еще под небом Ойкумены.
И снова судьба сражения повисла на волоске. В центре, гунны, отбросив аланскую конницу, остановили продвижение легионеров Аэция. И хотя они находились в окружении, но их все еще было достаточно, чтобы одним ударом сокрушить любого из своих врагов. Вот только такая атака означала, что в тыл им немедленно ударят остальные союзники. И это будет началом конца.
Поэтому кочевники перешли к надёжной и знакомой тактике тысячи мелких уколов. Пополнившие колчаны стрелки взбешенными осами носились по полю боя, не давая сильно уже потрепанному противнику нормально построиться, и изготовится к последнему удару. Стрелы сыпались дождем, смывая с окрашенной в ржавый цвет травы конницу и легкую пехоту целыми отрядами. Больше никаких лобовых столкновений, теперь мы играем в пятнашки. Бьем и бежим. Да, эта тактика не позволит выиграть. Но можно будет хотя бы не проиграть.
Сумерки надвигались на Каталаунские поля. И, наверное, нужно было собраться и ударить всеми силами. Но сил, в общем-то, уже не оставалось. Везиготы наконец-то поняли, что их король пал в бою, находились в унынии и не очень понимали, кто ими теперь командует. Аланы, на которых пришелся удар лучших воинов Аттилы, потеряли какое-то невероятное количество людей и тоже не рвались в бой. И даже варварская пехота, растратив свой пыл более чем за сутки боя, не готова была вцепиться в горло врагу прямо сейчас. И только легионеры Аэция готовы были идти до конца. Но было ясно, что в одиночку лимитанам лагерь взять не удастся.
Жаркое июньское солнце, расцветившее поля боя всеми оттенками зеленого и рыжего, прогоняло серость утренних сумерек, открывая взорам выживших тысячи погибших на поле брани и лагерь гуннов, в центре которого высился целый холм из седел погибших всадников. Это был погребальный костер, что приказал соорудить для себя Атилла, отлично понимавший, что удача, еще недавно улыбавшаяся ему, исчезла без следа, и военное счастье отвернулось от него. Бич Божий был готов сражаться даже без шансов на победу и сгореть в огне, но не попасть в руки врага.
Гунны, ужаснувшись чудовищности потерь, укрылись за стенами лагеря, и, похоже, не собирались продолжать бой в поле. Союзники их бежали, спасая свои жизни под черным покрывалом летней ночи, и казалось, что все решено. Похоже, жизнь величайшего гунна прервется еще до того, как вечер вступит свои права. Но судьба привычно решила все по-своему.
Всю ночь искавшие своего павшего короля везиготы нашли его с первыми лучами солнца в нескольких сотнях метров от лагеря. Теодерих Великий был похоронен под несколькими сотнями людских и лошадиных тел, и ни у одного человека не возникло и тени сомнения, кто сразил всех этих славных воинов перед смертью. Посадив своего правителя на коня, они отправили его в лагерь, чтобы воздать королевские почести мертвому герою.
И вот эта печальная находка уничтожила непрочный союз римлян, алан и везиготов с такой легкостью, что ей могли бы позавидовать несметные орды гуннских воинов, десятилетиями крушащих Римскую Европу.
Торисмунд, готовый еще на восходе напасть на лагерь Атттилы, вдруг понял, что он единственный наследник, который сейчас находится не в Тулузе - столице везиготского королевства. И было бы неплохо поспешить в королевский дворец, чтобы случайно не опоздать на свою коронацию, которая, в общем-то, имеет все шансы превратиться в коронацию его любимого младшего брата.
Сангибана - вождя аланов, потерявших наибольшее количество воинов, и до начала сражения удерживало в альянсе только слово, которое он дал Теодериху. А теперь, когда король везиготов был мертв и союз перестал существовать, он вообще не видел ни одной причины оставаться на поле боя.
Да и Аэций понимал, что добив здесь и сейчас гуннов, он своими руками усилит и без того ставших слишком могущественными везиготов.
Три великих вождя, собравшихся в шатре, из которого открывался отличный вид на поле боя, смотрели друг на друга, на залитые летним утренним солнцем Каталаунские поля, где вчера Восток и Запад заключили друг друга в кровавые объятья, и понимали что сражение закончено. Не выиграно. Не проиграно. Просто закончено.
Утро следующего дня застало лагерь гуннов уже опустевшим. Аттила, поняв, что его не будут добивать, собрал всех, кто мог держаться в седле, бросил добычу и, пользуясь превосходной мобильностью легкой кавалерии, увел свои поредевшие орды на восток.
Сразу после него на запад выдвинулись везиготы. Принца Торисмунда ждал тяжелый и возможно кровавый разговор со своими любимыми родственниками. Аланы тоже не задержались и лишней минуты. На поле боя остались только римские легионы и их ставшие немногочисленными франкские и бургундские союзники. Которые не могли уйти, не справив тризны по павшим героям. Ну и, не ограбив погибшего врага до последней нитки, конечно.
Аэций смотрел на уходящее на закат солнце и думал, что, кажется, Вечный Город снова устоял. И будет стоять до конца времен. Ну, или по крайней мере до того момента, пока он жив.
- Мы поклоняемся мечу. И кровь с клинка стираем свитком.
Мы покланяемся мечу. И мира пеструю парчу коням швыряем под копыта.