Эпизод первый, второй, третий, четвертый, пятый.
Летним вечером стайка девочек гуляла у моря. Щебеча, словно ласточки, они собирали душистые букеты цветов, водили хороводы и радовались теплому солнцу. Вот, присев на валуны, рассаженные древним великаном у берега, и сложив покорно ладошки, дружно затихли. И тут, подняв голову к небу, Лулла (самая старшая из них) тихим голосом запела, остальные девочки подхватили припев, и песня их разлилась над синим морем.
Маленькая Айно – светловолосая девчушка со смешными кудряшками, сидевшая на краю каменной цепочки и не знавшая еще слов песни, затаив дыхание, слушала, впитывая каждый куплет. Голубая бабочка с чёрной каймой на крыльях присела на камешек рядом с Айно. Она сложила крылышки и, казалось, тоже прислушивалась. Малышка улыбнулась и протянула ручку, но та, испугавшись, вспорхнула и, минуя девочку, уселась дальше на следующий камень. Айно, обрадовавшись игре, вскочила и побежала за ней. Бабочка снова взлетела и перенеслась на цветочек ещё дальше от круга детей. Малышка насупилась, надув пухленькие щёчки и сдвинув брови домиком, топнула ножкой и решительно пошла за своей новой подружкой. Бабочка расправила крылья, будто ждала её и, как только малышка подошла к цветку, снова упорхнула от неё, переместившись к зелёному кусту можжевельника.
– Ну всё, – воинственно вытянув руки вдоль тела и сжав кулачки, Айно зашагала к кусту.
Но хитрое насекомое, ожидая девочку, взлетело и, уклоняясь от неуклюжих ещё ручек, полетело к лесу. Усевшись на ствол дерева, оно выжидательно сложило крылья. Айно тихонько подкрадывалась к ней, обходя её с невидимой стороны. И вот пухленькие ручонки опять не успели схватить юркое насекомое. Бабочка вспорхнула выше и прямиком направилась в тёмную чащу леса. Айно, не задумываясь, последовала за ней.
Долго ещё старшие девочки ходили вдоль леса, зовя малышку. То с одной стороны леса, то с другой разносились блуждающие голоса:
– Айно!
– Айно-оо!..
Соломенный человек...
С Айно началась череда исчезновений детей из рыбацкого прибрежного поселения. Надо заметить, что среди них не было ни одного мальчика, только девочки. Одно событие повергло в ужас бедных поселенцев и подорвало их веру в то, что всемилостивые боги всегда будут их защищать.
Это произошло во время празднования Фрейфакси — торжества, посвящённого выпечке первого хлеба из нового урожая.
Вечерние тени повылазили из своих дневных убежищ, зевая и лениво растягиваясь по маленьким улицам. Пузатое солнце закатывалось за северный хребет, а на краю поселения разгорался огромный костёр, возвещая о начале празднества первого урожая. Миролюбивые жители собирались вокруг него, принося с собой угощения, накрывали стол, выставленный тут же у костра. На их лицах, измученных ежедневным трудом, но полных радости, отражались отблески пламени. Детишки подбегали и хватали еще теплые лефсе (хлебные лепешки из картофельной и ржаной муки) и убегали, гогоча и носясь друг за другом вокруг костра с набитыми ртами.
Вот Юи, некогда первая красавица, а ныне печальная женщина с проглядывающей сединой в черных волосах, затянула песнь – песнь-плач измученной души по утонувшем в шторм Бьорне, её муже-рыбаке. И в голосе том, пронизанном горечью утраты и тоски, растворилось шумное веселье общины. И каждый житель деревни, от мала до велика, ощущал её боль, наблюдая за потрескивающим толстыми сучками огнём.
Даже маленькая Ингрид, сидящая в видимом поясе костра, опустила свою матерчатую куклу на коленки, слушая песнь «взрослой тёти». Вдруг краем глаза она заметила шевеление – соломенное пугало, принесенное сюда с полей в честь праздника, покачнулось. Ингрид моргнула глазками и снова обратила свой взор на горящий костёр, не придав особого внимания странной большой игрушке. Опять ей показалось, что «взрослая кукла» двинулась с места, пошевелив «сухой ногой». Она посмотрела на свою маленькую куклу, лежащую на коленках, и погладила её, а когда подняла головку, ей в лицо улыбалась страшная соломенная кукла — её глаза горели огнём, но огнём не человеческим, добрым и тёплым, а другим — страшным и холодным огнём... Она закричала от ужаса, и тут же соломенный человек упал на неё, широко раскрыв объятия, и растворился, растворился вместе с нею. На месте только что сидящей Ингрид осталась лишь горстка пожелтевшей соломы и её тряпичная кукла...
От ужаса жители, воочию увидевшие, как соломенное пугало похитило девочку, разбежались кто куда, хватая своих детей. Одна особо впечатлительная женщина влетела в огонь и, выкатившись из него, подскочила и, дико визжа, понеслась к морю. Пламя отплясывало свой зловещий танец на её голове...
***
Люди заговорили о нечистом, полагая, что боги позабыли их за грехи. Перепуганные родители увозили в другие деревни свои чада. И вот в рыбацком селе осталось две девочки, дочь Гвинет и Алена, не пожелавших уезжать, и девочка-подросток Ита, внучка старика Моргана, которой просто не к кому было теперь уже ехать.
Последней точкой гнева стало исчезновение дочери Гвинет, и тогда обезумевшая толпа (умело направляемая Хельгой), обвиняя во всех грехах старика-отшельника Моргана, подожгла его жилище вместе с ним...
Ита
На третий день после сожжения избы старика Моргана к горевавшей по деду Ите наведался Скряжич — высокомерный первый советник барона Эдуарда Эндербурского, имевший свои интересы в поселении. Осторожно постучав в дверь, он спросил: «Есть кто?»
– Входите, – тихо позвала девушка.
Скряжич, утонченный интриган закулисья, считая, что дело в шляпе, не стал церемониться, дабы успеть к пиршеству во дворце, и с порога заявил:
– Учитывая ваше положение, всемилостливый барон предлагает вам свое покровительство. Вы видите, что происходит в поселении: дети таинственным образом исчезают, происходит чертовщина какая-то, люди говорят о ходячих пугалах, глотающих маленьких девочек... Милая Ита, оставаться тут небезопасно. И я рекомендовал бы вам принять благосклонность нашего господина...
Ита, вытерев рукавом внезапно накатившую слезу, сдержала себя, продолжив заворачивать кусочки мелко нарезанной рыбы в тесто. Работу свою, несмотря на столь юный возраст, делала она искусно, со сноровкой. Поварское дело ладилось, Лукич замолк и стал наблюдать, как она ловко упрятывала освежёванную рыбу в тесто, заворачивала и складывала на тут же лежащий противень.
В печи за её спиной тлели крупные угли, издавая недовольный треск, раскалывались на мелкие. В избе витал аромат трав и пряностей. Лукич поймал себя на мысли, что не прочь бы и остаться... Но дело государственной важности в интересах самого барона превыше всего, да и не по зубам ему девица. Тут всё ясно как божий день было — на стену залезет, а на своём стоять будет.
– Н-да, я так вижу, разговор у нас не получается... – причмокнув губами, заявил Скряжич и было уже развернулся, как Ита произнесла:
– Возьми, добрый человек, пирожка!
– Опять пса покормить, что ли? – усмехнувшись, спросил Лукич, покосившись на пирожок в протянутой ему руке.
– Какого пса? – непонимающе спросила Ита.
– Да ну вас, рыбачьё, – Скряжич махнул рукой и вышел из избы. – Пущай барон сам разбирается, – сердито добавил он.
Ита пожала плечами и принялась доворачивать оставшееся тесто.
– Какого пса? – повторила она свой вопрос в пустоту...
Затаившаяся ночь...
После трагедии с дедом Ите каждую ночь снились её родители, погибшие при набеге горных племён: светловолосая Нова с добрым открытым лицом и отец Йенс, смелый и справедливый человек. Вот и сейчас, сидя у дома, он чинил лодку, а мать штопала прохудившуюся одежду. Морской бриз играючи развевал её волосы, и каждый раз она убирала высвободившуюся прядь с лица. Маленькая Ита сидела на траве и смотрела, щурясь на солнце, как вдруг скрипнула дверь из того, другого, ненастоящего мира...
Ита вздрогнула и открыла глаза. Она посмотрела на приоткрытую дверь из предбанника, откуда шёл сквозняк. Толстый кот, муркнув, запрыгнул на кровать и стал ластиться к Ите.
– А, это ты, Пушистик! – улыбнулась Ита, погладив животинку.
Кот свернулся клубком и заурчал. Девушка, нежно поглаживая его мягкий загривок, начала засыпать, как за окном мелькнула длинная тень, скользнув по кровати и стене. Ита встрепенулась. За небольшим оконцем среди звёзд висела грустная луна. И вот из-за стены возникла тень. Она выросла, загородив собою лунный свет, и застыла...
Кот, послушно соскочив с кровати, подбежал к окну, взял зубами ветровой крючок и с легкостью откинул его, будто для него это было обычное занятие. Тень бесшумно скользнула в распахнувшиеся створки и очутилась посреди комнаты. Пушистик послушно обвивался вокруг её ног, подергивая хвостом. Призрачный силуэт медленно приближался к постели, наслаждаясь победоносным моментом. Деревянный пол издавал едва слышный скрип при каждом шаге. Ита зажмурилась, оцепенев от ужаса.
– Ну что, допрыгалась?! – злорадно прозвучало в темноте...
– Допрыгалась... – ответил ей уверенный голос из-за спины.
От этого слова тень содрогнулась... В этот же момент от угла комнаты отделилась тёмная фигура. Она стремительно метнулась к ночному гостю и крепко ухватила его за руку. От боли тень взвыла, присев.
– Здравствуй, Хельга!.. – наклонившись к незваному гостю, в лунном свете возникло обгоревшее лицо старика Моргана.
Хельга обессиленно взвыла, ибо зло, названное точным именем его, более не имеет власти и силы своей.
Воздаяние за труды...
Проклятия разлетались черными вОронами из уст привязанной к столбу Хельги. Поселенцы, собравшиеся на сожжение ведьмы, подходили к Моргану и слегка дотрагивались до его одежды, извиняясь за совершенное. В знак уважения женщины подносили Ите подарки: кто – бусы, кто – ситцевый платочек, а кто и просто букетик луговых цветов. Ита принимала подарки, поклонясь каждой женщине.
Услышав радостную весть о поимке ведьмы, девочки, увезённые в дальние края, спешили вернуться в родное поселение. Их скорый приезд наполнил сердца родителей радостью.
– Так воздадим же по делам её... – продолжил свою пламенную речь Скряжич, обращаясь к людям и гневно указывая на Хельгу. Старуха с усмешкой скривила лицо, глядя на оратора-правдолюбца.
– Пусть боги покарают тебя на небе, ну, а мы отрекаемся от тебя здесь, на земле, – закончив, он подошел с горящим факелом к Хельге и, наклонившись к ней, произнес: – Ты облажалась, старуха...
Хельга взглянула на него из-под длинной пряди волос, беспорядочно рассыпавшейся по её лицу, улыбнулась и загадочно произнесла:
– У меня есть для тебя подарок... – её глаза хитро блеснули, и взгляд снова потух...
Скряжич поморщился, сделал шаг назад и поднёс факел к сложенным кучам хвороста. Сухие ветки вспыхнули, огонь, обнимая свою жертву, жадно лизнул голые ступни Хельги. От боли она взвыла, вперившись взглядом в Скряжича – он не выдержал, отвернулся.
И тогда Хельга засмеялась. Засмеялась так, что смех её сквозь кожу жителей ледяным потоком хлынул по кровеносным сосудам, проникая в их сердца. Огонь поглощал её, а она хохотала, словно обезумев. И тут оторопевший Скряжич заметил, как кольцо, надетое ему Хельгой, превратившись в юркую змейку, скользнуло под рукав и исчезло под одеждой. Он почувствовал легкое покалывание в руке, которое горячим потоком растеклось по его телу...
P.S.
Люди рассказывали, что из дома Хельги, словно ошпаренные, выбежали все кошки и котята. Они жалобно мяукали и, кувыркаясь в дорожной пыли, превращались в похищенных детей.
А ещё говорили, что барон Эндербургский больше никогда не возвращался в эти места.
Конец
Другие рассказы: