Предметом языкознания является язык, который современная наука определяет как систему знаков, имеющую многоуровневое устройство. Первый уровень отнесён к звукам, второй – к значимым частям слов, на третьем уровне расположены слова, которые обладают значением и могут самостоятельно употребляться в речи. Слова же служат именами, названиями предметов и явлений окружающего мира. Четвёртый уровень языка занимают предложения, которые служат для передачи мысли, суждения. Данный уровень завершает устройство знаковой системы, и именно его люди используют для общения, так как ни звуки, ни значимые части, ни даже слова не способны передать сложную мысль. Устройство знаковой системы таково, что единицы нижестоящих уровней служат материалом для единиц вышестоящих: из звуков складываются значимые части слов, из которых, в свою очередь, строятся слова, а слова объединяются в предложения.
Казалось бы, знание строения системы позволяет понять её работу. Но существование значимых единиц слова и самих слов не объясняет способа образования их смыслового значения. Поиском причин появления в словах смысла занимались многие поколения учёных, для чего выдвигались гипотезы, строились теории, предлагались методики, изобретались способы. Ещё в раннем средневековье было обращено внимание на то, что изменение языка с течением времени не оказывает видимого влияния на его пригодность. Даже изменяясь, язык продолжает работать.
Так, многие европейские языки претерпели значительные изменения. И происходили эти изменения беспорядочно, без видимой системы. Таким примером служат западноевропейские языки, относящиеся к романской и германской группам. После распада Римской империи и вследствие «небрежного» отношения к латыни возникла простонародная, «вульгарная латынь». Наречиями латыни стали испанский, итальянский, португальский, румынский и некоторые другие языки. Не менее значительным изменениям подверглись германские языки, разделившиеся на западные наречия – английское, немецкое, голландское, фламандское, фризское и северные – шведское, датское, норвежское, исландское и фарерское. Все эти языки стали «новыми» европейскими языками.
Пытаясь понять причины этих изменений, западноевропейские учёные стремились описать язык, и через его описание понять работу системы языка. Совершались попытки найти ответ с применением логики, рассмотрением языка как организма, выявлением языковых законов. Возникшая идея воссоздания праязыка породила сравнительно-историческое направление. Но праязык не был найден. Историзм в языкознании не позволил объяснить причины языковых изменений. Описание языка, построение сравнительных фонетик и грамматик так ничего и не дало.
Крайне неудовлетворительное состояние языкознания породило мысль о том, что вместо бесконечных описаний языка необходимо перейти к собственно языку, так как сам язык не может не содержать в себе некоего системного начала. Исследователями языка было выдвинуто предположение о рукотворном происхождении языка и его знаковой природе, о существовании в праиндоевропейском языке особых системных звуковых единиц, не сохранившихся в известных индоевропейских языках, и что за видимым беспорядочным разнообразием индоевропейских корней и их преложений скрывается вполне строгая и единообразная структура корня, а выбор преложения одного и того же корня подчинён единым, сравнительно простым правилам.
Обращение к языковому знаку породило спор о том, что собственно называть этим знаком. Определение знака, как двусторонней единицы, имеющей означающее и означаемое, породило понятия фонемы и морфемы, и языковым знаком стали называть совокупность звучания (фонема) и значения (морфема). Наименьшей значимой единицей языка стала морфема, понятие отвлечённое, передаваемое и звукосочетанием, и звуком, и даже его отсутствием. Фонема стала называться наименьшей структурной единицей, «психическим отпечатком» звука. Распространилось мнение, что значение звука определимо только через фонему. А собственно звуки речи, составляющие первый уровень системы, перестали принимать в расчёт.
Но у данного подхода имелся один существенный недостаток, так как при рассмотрении системы языка возникало несоответствие. Дело в том, что по определению системой называется целостное построение множества единичных составляющих, связанных друг с другом и способных взаимодействовать. Решающее значение для системы имеют связи и отношения между составляющими, которые и делают данную систему единым, целостным, работоспособным образованием. А так как язык представляет собой систему знаков, выражающих понятия, то смысл существования системы языковых знаков заключается в том, чтобы создавать эти понятия. Можно утверждать, что если система имеет определённое строение, то именно это её строение является необходимым, и именно это её строение обеспечивает работу системы. Система целостна, в ней нет ничего лишнего, поэтому над созданием понятия работает вся система. Сложившееся представление, предполагающее наличие четырёхуровневой системы языка, в которой первый уровень «не обеспечен работой», противоречило определению системы.
Система языковых знаков производит понятие, но само по себе существование понятия ещё не объясняет способ его возникновения. Получается, что есть звуки, есть значимые части слов, корни слов, слова, а откуда в них появляется смысл, – неизвестно. Данное противоречие разрешимо, если создание понятия будет происходить последовательно, начиная с первого уровня и кончая последним, четвёртым. Рассмотрение системы языка позволяет сделать вывод, что именно звуки и должны создавать понятие, существующее в словах, корнях и значимых частях слов.
Каждая система имеет своё собственное внутреннее устройство, в котором всегда можно выделить то простое, что позволяет строить сложное. Простое является порождающим, а сложное – порождаемым. Порождающее является первопричиной, строительным материалом всей системы, а так как первопричиной системы языка является звук, то и первичный смысл исходит от звука. И отделять звук от его смысла так же нелепо, как отделять жизнь от тела.
От просто звуков звук речи отличается так же, как просто лист бумаги отличается от листа бумаги, на котором написано письмо. И, как исписанный лист бумаги обретает смысл из того, что на нём написано, так и в языке слово обретает смысл из того, что сказано. Сказанное в языке обозначается звуками речи, поэтому звук речи является таким же знаком, как слова и значимые части слов. Поэтому звук содержит в себе и означаемое и означающее. Кажется, что это не столь важно, но на самом деле это в корне меняет дело. Потому что собственное значение звука вносит определённость и упорядоченность в значение всех составляющих системы – значимых частей, корней, слов.
Фонемы и морфемы, служащие посредниками описания, в таком случае становятся привязанными к собственному значению звука и обретают предметность, а тонкости, касаемые порядка, в котором они выстроены, становятся вторичными, а не первичными, как представлялось ранее.
Знак является обозначением предмета, производящего понятие. А в речи знак-звук является тождеством предмета и от предмета производит понятие. Первичен предмет, а знак производит понятие. И в этом заключается суть взаимосвязи предмета и понятия. Если связь нарушить, разделив предмет и понятие, то предмет становится обезличенным, а понятие теряет свою основу. Поэтому предмет и понятие – едины и неделимы в знаке.
При разделении знака-порождающего понятие потеряло свою основу. Когда один знак стал двусторонней единицей, он превратился в две единицы – значимую и структурную, что произвело на свет два новых порождающих. Причинно-следственная связь была нарушена, потому что вопреки всякой логике одна причина породила две новых причины. Такой приём позволил вывести из рассмотрения истинное порождающее – звук, и это было либо лукавство, либо отсутствие знания основополагающего закона логики, утверждающего, что если одной причине предшествует другая, то не получится знания какой-либо вещи.
В современном языкознании связь предмета и понятия отсутствует. И в этом заключается главная причина того, что языкознание не имеет предмета исследования, того объекта, который классики языкознания считали главным, и который в настоящем объявлен несуществующим. Отсутствие представления о собственной значимости знаков первого уровня знаковой системы привело к тому, что порождающее потеряло целостность, и было разделено на понятие (морфему) и звучание (фонему). При этом собственно звук тихо скончался. Поэтому о звуках говорить перестали, а стали обсуждать впечатление от произнесённого звука (фонему), говоря «научным языком» – «антропофоническое представление, возникающее в душе путем психического слияния впечатлений, получаемых от произношения одного и того же звука». И теперь говорят о многообразии внешних проявлений языка, но не о самом языке, и пытаются объяснить сложное, но не замечают существования простого.
То, что исследовать надо внутреннее строение языка, отмечали классики языкознания.
Язык - это изобретение человека. Об этом писал немецкий философ и языковед Вильгельм фон Гумбольдт (1767 – 1835): «Человек есть человек только благодаря языку; а для того чтобы создать язык, он уже должен быть человеком». Занимаясь вопросами языка Гумбольдт сделал вполне разумный вывод, что язык не мог возникнуть иначе, как сразу и вдруг. Он же выдвинул гипотезу «спонтанного скачка» и утверждал, что язык возник сразу же с богатым словарем и языковой системой: «Язык не может возникнуть иначе как сразу и вдруг, или, точнее говоря, языку в каждый момент его бытия должно быть свойственно все, благодаря чему он становится единым целым…» [В. фон Гумбольдт. Избранные труды по языкознанию. Москва, 1984 г., стр. 307-323].
Если язык – это открытое некогда знание (и изобретение), то и возникнуть он мог не иначе, как «сразу и вдруг», – как, впрочем, возникает всё, созданное человеком на основе замысла. Это потом то, что открыто, усовершенствуется и видоизменяется, а вначале оно – просто появляется. В самом деле, только так язык мог стать единым целым, а не набором условностей, к которым причастны многие.
О том, что в поиске предметного начала следует исследовать сам язык, в себе самом, писал видный швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр (1857–1913), заложивший основы семиологии и структурной лингвистики. Вывод де Соссюра состоял в том, что: «за видимым беспорядочным разнообразием индоевропейских корней и их вариантов скрывается вполне строгая и единообразная структура корня, а выбор вариантов одного и того же корня подчинен единым, сравнительно простым правилам». «Вместо бесконечных описаний языка, который со временем имел свойство непроизвольно изменяться, необходимо перейти к собственно языку: «Коль язык – творение разума, то исследовать надо его внутреннее строение», при этом «единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя». «Надо с самого начала встать на почву языка и считать её основанием для всех прочих проявлений речевой деятельности...». [Ф. де Соссюр. Избранные труды по языкознанию. Перевод А.М. Сухотин, ред. А.А. Холодович. Изд-во «Прогресс», Москва, 1977 г.]
Система языка производит понятия, поэтому она может быть выстроена единственно возможным способом. А именно, – подобно другим системам, производящим понятия. Поэтому можно утверждать, что и система языка существует благодаря наличию точных понятий, структурных единиц, и что структурная единица является одновременно и значимой единицей. А язык, в котором сохранены особые звуковые единицы, нужно искать среди существующих языков, и не сравнением их друг с другом, а сравнением скорости накопления искажений языка с течением времени.
Наличие у множества языков различий, – порождения несистемных и стихийных явлений, предполагает существование языка, в котором искажения представлены в меньшей степени, т.к. накопление искажений не может происходить равномерно. Для этого необходимо проследить историю изменения нескольких широко применяемых языков. Более устойчивой является система менее повреждённая. Соответственно скорость изменения будет больше у языка более повреждённого. А значит, искомым будет язык, который в сравнении с другими языками претерпел меньшее изменение во времени. Для этого нет необходимости углубляться в далёкое прошлое. Достаточно взять сравнительно небольшой отрезок времени, – несколько последних столетий. Сравнение письменных источников пятисотлетней давности с настоящими текстами языков позволит выявить искомый язык. У такого языка будет меньшее количество искажений, прежде всего на уровне звуков, так как именно этот материал служит для создания смыслового значения. Признаком искомого языка будет и существование в нём простейших, прежде всего, в своём материальном воплощении, единиц языка, имеющих собственное значение и применяемых самостоятельно, в качестве слов.
Именно к таким языкам относится русский. А искомыми простейшими единицами языка являются звуки, имеющие значение слов, сохранённые в русском языке. То, что языковеды не рассматривали русский язык в качестве объекта исследования – исходного праязыка, в котором «скрыта вполне строгая и единообразная структура корня», наводит на определённые мысли. Возможно, подозрения, а может и прямые свидетельства «первородства» русского языка имелись у геополитических противников Руси-России. Но цивилизационное противостояние Запада и Востока Европы, в котором всегда участвовала Россия, не способствовало предметному рассмотрению русского языка, одного из великих языков Европы.
«Первородство» русского языка отмечали многие исследователи:
О том, что «всем единоплеменным народам глава – народ руский», писал «отец сравнительной славянской филологии» хорватский письменник Юрай Крижанич (1618 – 1683), утверждающий, что: «все словяне вышли из руской земли, основали три государства и прозвались: болгары, сербы и хорваты; другие из той же руской земли двинулись на запад и основали государства ляшское и моравское или чешское. Поэтому, когда мы хотим называть себя общим именем, то не должны называть себя новым словянским, а стародавним и коренным руским именем; … словенская, чешская, ляшская отрасль – отродки руского языка, а русский язык – это древний книжный язык, которым народы испокон века писали книги» [Gramaticno izkazanie ob ruscom jeziku. Zagreb, 1984 г.].
По свидетельству М.В. Ломоносова: «Российский язык в полной силе, красоте и богатстве переменам и упадку не подвержен». За семь веков прошедшего существования русский язык «не столько отменился, чтобы старого разуметь не можно было». Незначительное изменение русского языка за сотни лет значительно отличает его от других европейских языков: «не так, как многие народы, не учась, не разумеют языка, которым их предки за четыреста лет писали, ради великой его перемены, случившейся через то время». И: «Народ российский, по великому пространству обитающий, невзирая на дальние расстояния, говорит повсюду вразумительным друг другу языком в городах и селах. Напротив того, в некоторых других государствах, например, в Германии, баварский крестьянин мало разумеет мекленбургского или бранденбургский швабского, хотя все того же немецкого народа» [Ломоносов М.В. «Разсуждение о пользе книг церьковных в Российском языке». Московский Университет, 1757, кн. 1, стр. 3-10].
Если же говорить об особенности именно русского языка, то «если сравнить древний русский язык, в отношении к строю, с другими славянскими наречиями в их древнем виде, то нельзя не заметить, что он в первобытном своем состоянии ближе всего подходил к наречию старославянскому и вместе с ним всего более сохранял черты первообразного общего славянского строя. Он даже превосходил его до некоторой степени в этом отношении» [Срезневский И.И. «Мысли об истории русского языка», 1849 г.].
В принятом изложении исторических событий распространено мнение о том, что неграмотных предков русских образумили христианские «просветители» и дали им письменность. И в сообществе лингвистов также полагают, что русская письменность появилась позже разговорного языка.
Даже если так, и началом письменности стала азбука, буквы которой отображали звуки, имеющиеся в речи славян. То можно утверждать определённо, что слова, записанные с помощью букв азбуки, передавали все особенности устной речи того времени, а произношение слов и их написание, устная речь и письменная были едины. Также можно утверждать, что ко времени изобретения русской письменности слова писались так же, как и читались, и расхождения между написанием и прочтением не было: однозначно написанная буква передавала однозначное же звучание. Теперь это правило не соблюдается, и прежде всего теми, кто называет себя «учёными-языковедами». К примеру, слово «корнеслов» у таких «знатоков русского языка» должно произноситься «карнúзлóф». Наверное, у этих деятелей не было русских бабушек, которые говорили: «Дорогóй, пойдём домóй, малúну с молокóм кýшать», – так, как написано.
Союз письменной и устной речи позволяет предохранять язык от накопления искажений. Но и наличие письменности не устраняет погрешностей устной речи, которые возникают постоянно. Звуковой знак не обладает постоянством письменного знака, поэтому между устной речью и письменной со временем появляются расхождения.
Несмотря на то, что устный знак и письменный относятся к одному языку, различная скорость накопления ошибок могут отдалять два вида выражения языка друг от друга. Малые несоответствия написания и произношения не так заметны, но если ошибки не исправлять, может возникнуть представление о том, что одно из двух является неверным: либо запись не соответствует устной речи, либо устная речь не соответствует записи. Если искажения речи принимать «усовершенствованием» языка (а именно такой позиции придерживаются отечественные лингвисты), то рано или поздно встанет вопрос «о приведении в соответствие». В таком случае, если неправильное произношение распространилось, исправление несоответствия происходит в обратном порядке (опять же теми, призвание которых – быть хранителями языка): не произношение слов приводится в соответствие с написанием, а написание исправляется в соответствии с произношением. Началом такого пересмотра является «фонетический разбор», передающий навязанное лингвистами якобы правильное произношение слов русского языка.
Привычка к повседневному общению создаёт ощущение того, что произношение правильно, а письменная запись не отражает всех особенностей «живой речи». Как правило, так и происходит. Тому свидетельство – множество «мёртвых языков», сохранивших древние памятники письменности и свидетельства того, что некогда язык был другим. Отсутствие должного взаимодействия различных способов выражения языка приводит к тому, что появляются «новые языки». Известно, чем отличается речь грамотного человека от безграмотного, который не носит в своём сознании образца слова написанного. Народы, долгое время разделявшие язык письменный и устный, становились народом без письменности и получали в наследство искажённый язык. Их язык искажался всё более и более, и становился «новым», а древний язык – «мёртвым» языком. Так были образованы: итальянский, испанский, французский, – исказившие латынь; английский, голландский, немецкий, – исказившие готский; словенский, болгарский, польский, чешский, украинский и белорусский, – исказившие русский.
В отличие от ошибок, правила не распространяются сами по себе. Если правила являются предметом разумной договорённости, то ошибки самопроизвольны и непреднамеренны. Если говорящий – человек грамотный, то он знает, как слова пишутся и как они должны произноситься. Поэтому искажения языка – это непреднамеренные последствия беглой речи. То, что получается – не закон, а случайность.
Материал языка, как и всякое знание, может сохраняться бесконечно долго. Если звук текуч и изменчив, то закрепление языка с помощью письменности позволяет хранить его тысячелетиями. Язык основан на том, что постоянно и изменению не подлежит. Изменение звучания слова или изменяет его смысл, или лишает его смысла вовсе. Поэтому искажения языка способны разрушать, но никак не создавать язык. [Лыкин И.Л. Корнеслов. М.: 2013 г. стр. 253-267].
Настойчивые и безуспешные попытки разобраться в сущности языка, предпринимаемые языковедами сотни лет, дали повод нашим современникам сделать вывод, что и первопричины (предмета языка) тоже нет. Но, если бы это было так, то язык человеческий не обрёл разумной силы. Отсутствие предмета, или первопричины, не позволило бы выстроить систему языка. Кроме того, отрицание предметной сущности не является образцом разумного суждения, так как: «…если бы ни для чего из сущего не было бы причины, то не было бы [определенного] порядка вторичных и первичных [вещей], завершающих и завершаемых, упорядочивающих и упорядочиваемых…».
Никто не станет отрицать, что язык имеет определенный порядок. А если так, значит и первопричина существует. Если же есть первопричина, то она на чём-то построена, так как для её дальнейшего развития, то есть применения, необходимо уже множество, исходящее из этой первопричины. Это соответствует положению «Теологии» Прокла: «Всякий разряд, ведущий начало от монады, эманирует во множество, однородное с монадой, и множество каждого разряда возводится к одной монаде». Это множество должно быть подчинено определённому порядку, так как: «во всяком разряде и [причинной] цепи монада» …является определяющей «для всего, в нем [множестве] расположенного», и определяет «единое отношение одного с другим и с целым». [Прокл. «Первоосновы теологии» Издательская группа «Прогресс», г. Москва, 1993 г. §21].
Язык как система имеет ступенчатое, разветвлённое строение. Как и всякая разумная система, язык состоит из простого, которое позволяет строить сложное. Создание языка человеком на основании простейших понятий, имеющих смысловое значение, соответствует природе всего разумного, познанного и созданного человеком: всё, осознанное как сложное, состоит из осознанного простого, единичного и неделимого. Такова основа строения любого знания.
Сложность языка возникает из простого, единичного и неделимого. Простым в языке являются первичные смысловые понятия – корнесловы, начальные слова русского языка. Таких первичных понятий – 23 единицы. Корнесловы стали теми простейшими единицами смысла, на которых построено сложное, состоящее из множества звуков.
Каждое единичное понятие отображает одно из качеств и свойств вещей, существующих и познанных человеком. Полученные смысловые единицы позволяли создавать слова. И теперь эта система, созданная 7530 лет назад (от Адама) работает и способна образовывать новые слова, как и тысячи лет назад.
«Система звуков является основой для создания системы языка. Система языка позволяет строить разумное суждение, – как говорили древние, совершает преобразование Сути: неделимое целое совершает исхождение из себя и переходит во множество, затем множество возвращается к изначальной целостности, – совершая круговорот, переходит в исходное состояние. Так Суть, заключённая в одном звуке, соединяется со множеством других единичных звуков, и составляет целое слово, образующее сложное понятие. Потом одно слово соединяется со множеством других слов, также единичных, и образует предложение, выражающее мысль. Потом одно предложение соединяется со множеством других единичных предложений, и выражает сложную мысль. Потом одна сложная мысль соединяется со множеством других, и выражает суждение, – и так до бесконечности.
Система звуков имеет необходимый и достаточный для описания мира набор понятий. Кажется удивительным, что количество подобранных и встроенных в систему звуков содержит и необходимую символику, и соответствует законам разумного построения и, самое главное, способно работать, образовывать понятия, описывать мир словами. Кажется невероятным, но, похоже, «все сущее подчинено единому», что бы человек ни создавал разумного. Всё разумное выстраивается единым порядком». [Лыкин И.Л. Корнеслов. М.: 2013 г. стр. 391-392].
«Язык самым тесным образом связан с появлением знака в качестве основы мышления. Мышление, основанное на знаках, позволило человеку стать мыслящим существом, с мышлением, отличным от мышления животных: операция употребления знаков лежит в основе развития высших психических функций, система которых образует высший психический синтез, называемый сознанием». [Выготский Л.С. Собрание сочинений. т. 4. – М.: Педагогика, 1984 г., стр. 364–367].
По определению наукой называется область человеческой деятельности, имеющая своей целью сбор, накопление, осмысление, обобщение, упорядочение, передачу и использование достоверных сведений, построение новых или улучшение существующих теорий, позволяющих осмысленно описывать явления и предсказывать их развитие. Целью науки является познание устройства, движущих сил, управляющих различными явлениями: либо для познания, как наивысшей цели, либо для применения научного знания в управлении предметом исследования. Цель науки в познании и приведении знаний в систему. А в конечной своей цели наука ставит задачу управления, которая достигается при построении работающей системы.
Но в современной науке о языке этого нет. Языковедение, она же лингвистика, относящая себя к отрасли науки, не является наукой. Потому что современное знание о языке построено на догматах, неких недоказанных утверждениях, принятых за истинные. Догматы языкознания ничем не отличаются от догматов религиозных, для которых применимо правило: «Для того чтобы принять догмат, человеческий рассудок должен отвергнуть свои претензии на способность все в мире познать и рационально объяснить, опираясь лишь на собственные естественные силы» [Августин, блаж. О Троице. Т. I. Стр. 351. Кн. 15. Гл. 6, 9].
Уже достаточно долгое время отечественное языкознание находится в неприглядном состоянии. И теперь им занимаются люди, плывущие по течению, равнодушные, не стремящиеся разобраться в нерешенных до сих пор вопросах языкознания, не заинтересованные в научном исследовании русского языка. Отечественному языкознанию не везёт уже довольно давно.
В начале 20 века отцом-основателем всероссийского языкознания стал поляк И.А. Бодуэн де Куртенэ (1845–1929), создавший Казанскую, Московскую и С-Петербургскую школы лингвистики. Провозглашая равенство всех языков, он выступал за равноправие национальных языков Всероссийской Империи с русским, государствообразующим языком. То, что сами эти языки, некогда единые (в том числе польский – с русским), стали различаться из-за искажения языковых знаков вследствие отсутствия в языке письменности, польский националист, носящий родовое французское имя, не брал в расчёт. После революции и с приходом к власти «большевиков» работы по языковому строительству России проводились в соответствии с идеями Бодуэна де Куртенэ, обосновавшим «естественность» отделения народов, «имеющих свою историю и существенные различия языка», дающие право на самоопределение. Невежество в науке стало причиной ошибок и просчётов в проведении национальной и языковой политики Советского Союза.
Кроме И.А. Бодуэна де Куртенэ свой неприглядный вклад в отечественное, советское языкознание внёс другой «отец отечественной линвистики», Академик (1925) АН СССР, Вице-президент (1930) АН СССР Н.Я. Марр. Человек глубоко нерусский, наполовину шотландец (по отцу), наполовину грузин, он исследовал языки картвельской языковой семьи. Свою «языковую теорию» он построил на «исследованиях» языков, не имевших письменности. То есть, рассматривая языки, звуковой знак которых не был закреплён, он вывел общее правило для всех языков, в том числе для русского, построенного на знаковой системе, созданной человеком, в которой звуковые знаки (знаки устной речи) были закреплены знаками письменными от начала создания языка.
Союз письменности и устной речи позволяет предохранять язык от накопления искажений. А языки без письменности – это не «архаические», т.е. древние языки, а языки, в которых погрешности устной речи возникали постоянно, и соответственно непрерывно накапливались непроизвольные, несистемные языковые искажения. Такой язык постоянно менялся, так, что разобрать каким он был вначале, какова его основа, довольно затруднительно, так как даже сравнить не с чем.
Именно благодаря закреплённому знаком звуку русский язык смог набрать необходимое количество корневых слов, ставших основой языка. Поэтому древним и «архаическим» является язык, знаковая система которого закреплена письменным знаком. Для русского языка, ведущего своё начало от Адама, первого Слова, эта древность сохраняется уже 7530 лет.
Так что «теоретические выкладки» Марра – это такое недомыслие человека, который, будучи археологом и этнографом, вообразил себя учёным, разбирающимся в точных знаковых системах, в том, как они устроены. Понятно, что лучшим объяснением для такого мыслителя было происхождение языка «от трудовых выкриков» или вследствие «звуковой революции», то есть неизвестно как. (См. статью: «И.В. Сталин и дискуссия об отечественном языкознании»)
Только благодаря вмешательству И.В. Сталина, главы СССР, Марра, этого «гения отечественной лингвистики, нового Дарвина и Менделеева» в одном лице удалось сместить с пьедестала. А сколько Марров пребывает в отечественном языкознании теперь? Оценить ущерб, нанесённый науке за 30 лет после распада СССР, не представляется возможным.
Разум человека мыслит отвлечёнными понятиями и проявляется в способности познавать и делать выводы, а на основании выводов приводить свои познания в определённую систему. Действительность имеет видимость беспорядочного действия, зыбкого бытия, создание же человеком системы отвлечённых образов позволяет человеческому сознанию видеть за явлением предметность, позволяет упорядочивать образы, превращать зыбкость мира в прочное, стройное здание целесообразных связей и отношений. Если происходит подмена, и то, что имеет предметную основу, преподносится чем-то расплывчатым и невнятным, сознание теряет свою опору и перестаёт быть вменяемым, оно теряет способность противостоять злу.
Современные отечественные языковеды, это совсем не белые безобидные овечки. В их руках сосредоточена власть над величайшей ценностью человечества и русского народа в частности – над началами смысла и способностью мыслить, делать мир умопостигаемым. Но, вместо радетельного, вдумчивого рассмотрения языковых основ, языковеды объявили войну всему тому, что совсем недавно составляло основу языкознания, и тому, что уже было на шаг от истины.
Отечественное языкознание настоящего отвергло всё, что было понято и описано учёными прошлого, как будто работали они вовсе не с языком, существующим в действительности, а явления, отмеченные исследователями, не имели места:
Предмет исследования языкознания, тот «объект, который классики считали главным», объявлен несуществующим. Отвергнуты положения основоположников структурной или генеративной лингвистики, «запрещавших слишком многое», разделявших системные и несистемные отношения между составными частями языка, говоривших о существовании «строгой и единообразной структуры корня, подчинённой единым и простым правилам», или о наличии в языке «неизменной абстрактной сущности», примера идеально говорящего. Современные языковеды отвергли и языковые нормы, т.к. считают, что «язык, как явление природы, не может иметь норму», поэтому «язык принципиально вне нормы». Соответственно с повестки дня был снят и вопрос о том, как можно сказать, и как нельзя сказать. Правила грамматики русского языка стали выражать «собственное отношение к языку составителей грамматики», а не правила, существующие в языке, т.к. норм, т.е. правил – не существует.
Русская литература, величайшая литература мира, у таких деятелей «стала представлять не русский язык вообще, а собственный язык писателей, её создавших, поэтому ставить знак равенства между языком вообще и языком писателей, какими бы они ни были, – глубокое заблуждение», так как «не писатели создают язык, а весь народ».
И всё же, разумная основа русского языка была сохранена, в том числе благодаря усилиям праведных, преданных России людей. И теперь русский язык имеет силу, которую не одолеть воинствующим невеждам.
«Всякая мыслительная форма способна давать существование вечным [вещам]. Всякая [такая форма] вечна и неподвижна, она по своей сущности причина неизменных и вечных субстанций, а не возникающих и гибнущих. Так что всё существующее благодаря мыслительной форме [мыслительно] вечно» [Прокл. §178]. Вечна мысль, обретшая своё безсмертие в знаке и ставшая «мыслительной формой». Обретшая безсмертие, мысль становится отправной точкой последующей цепи превращений.
Понятие, прежде чем возникнуть, должно пройти путь определённого превращения. И этот долгий путь можно пройти только через знаковое, письменное обозначение предмета, а только потом получить понятие. Поэтому степень развития языка говорит о его причастности письменной культуре. Современное представление о русском языке разнится с тем, что русский язык из себя представляет. Поэтому утверждение того, что язык подобной точности, силы и объёма произошёл в порядке самопроизвольного народного творчества, во все времена вызывало сомнение у людей мыслящих. Язык вне письменности просто не в состоянии выработать сложные, зрелые понятия, «никакой язык от изустного употребления не может вознестись вдруг на такую высоту, … и обрести силу, богатство и краткость, …до процветания словесности». [А.С. Шишков. Язык подобен древу. Изд-во Л.С. Яковлевой. Санкт-Петербург 2001 г., стр. 122].
«Русское Слово является самым древним языком на земле, настоящей древностью, сохранившей смысловые начала языка. Ведь утверждение того, что народы, пребывающие в дикости, имеют древний язык, неверно. Язык, не имеющий устойчивой знаковой системы, текуч и постоянно изменяется, т.к. звук без письменного знака неустойчив. Поэтому не имеющие письменности народы теряют связь с исходным языком, а их прежний язык уходит в небытие. И об этом в полной мере свидетельствует история европейских народов, язык которых в отсутствие письменности потерял связь с исходным языком и древний их язык перестал быть для них узнаваемым. В русском языке первичные начала остались, поэтому смысл древних рукописей понятен и теперь.
В русском языке остались начала смыслов: не только смысловое значение звуков, но и смыслы, ставшие основанием современной человеческой цивилизации. То, что именно русский язык сохранил свою древнюю суть, свидетельствует, что он-то и был исходным языком всех народов, ведь происхождение новых языков – явление несистемного свойства и проистекает от искажения исходного языка.
Открытие корнесловов русского языка, сохранивших исходное смысловое значение, свидетельствует не менее достоверно, чем иной датированный письменный памятник, об источнике языка индоевропейских народов. Корнесловы не свидетельствуют о времени их создания и не несут в себе признаков времени, но содержат в себе Суть, которая есть свидетельство самого языка».[Лыкин И.Л. Корнеслов. М.: 2013 г. стр. 417-419].
Статьи по теме: «Корнеслов» И.Л. Лыкина в сравнении с «Корнесловом» А.С. Шишкова". Часть 1. Часть 2; «Язык как система производства и передачи смысла»; «Происхождение неоднозначности слов»
Автор: Лыкин И.Л.
© И. Л. Лыкин
#язык #корнеслов #языкознание #лингвистика #русский язык #мышление #языковедение #русский мир
Если вам понравилась статья, можете поддержать автора: поставить лайки или подписаться.
