Начать можно с банальностей: в древнем мире и в средние века при поиске преступника и доказательстве его вины широкое применение находили магия, пытки и поединки. Но это, действительно, банально. А, главное, вторично. Люди средних веков не были глупы и отлично понимали, что перечисленные методы не работают. Кроме ордалий — судебных поединков. Если кто-то из двух — истец или ответчик — погибал, дело закрывалось автоматически. Нет человека, нет проблемы. Однако, и в таком случае истина не устанавливалась, а значит, странная практика должна иметь некое небанальное объяснение.
Первым же небанальным пунктом является тот, что следствие и розыск в прошлом не практиковались. Для начала разбирательства истец должен был доставить ответчика в суд. И уже на месте судье предстояло оценить обоснованность обвинения. Делалось же это только на основании показаний истца, ответчика и указанных ими свидетелей. Вещественные доказательства без возможности экспертизы стоили не много — мало ли чья кровь на одежде. Так что, людям приходилось верить на слово… Как следствие, лжесвидетельство, имея тот же эффект, что и убийство, считалось смертным грехом. Но кого это останавливало?
Следствия подход имел очевидные. Во-первых, решающую роль играла убедительность слова. Так что, ещё в Риме адвокаты — составители судебных речей — слыли людьми богатыми, а иные, как Цицерон, даже прославились в веках. Во-вторых, все всё-равно понимали, что красноречие — одно, а правота — другое.
В легендарных случаях, мудрые, как Соломон, судьи устанавливали истину с помощью тонких психологических этюдов. Чаще же, добросовестный следователь не мог даже установить сам факт преступления: «он украл или у него украли». Соответственно, такая задача и не ставилась. В русском суде, — без адвокатов, — предметом исследования являлся лишь вопрос, является ли обвиняемый «дурным» и «добрым» человеком. Правым признавался тот, кто — по показаниям свидетелей — имел лучшую репутацию. Если же и истец и ответчик слыли людьми порочными или добродетельными в равной мере, то тогда — поединок. На кого бог пошлёт.
В европейских же городах процедура судебного расследования была оптимизирована. Свидетели — не требовались. Виновность лица в преступлении устанавливалась на основании клятвенного заявления шеффена — «добровольного прокурора». Как либо обосновывать своё мнение от обвинителя не требовалось, если ещё шестеро шеффенов подтверждали, что данный представитель их когорты ранее во лжи уличён не был.
