Весь день было прекрасное настроение, но за час до окончания рабочего дня вдруг испортилось. Отчего-то стало противно до тошноты, и главное, непонятно, из-за чего именно. Мысль, как змея, скользила в уме, разыскивая причину. Навалилось предчувствие, будто что-то плохое должно произойти.
В метро услышала обрывок фразы из разговора двух молодых и модных девушек. Одна из них, острым розовым ноготком хищной птицы откидывая с лица прядь черных волос, сказала почему-то: «Смерть – это не проблема». Стало неуютно от этих слов. Чью смерть она имела в виду? И почему я услышала только эту фразу, а остальное утонуло в мешанине звуков?
На станции Охотный ряд, у эскалатора, который напоминал спуск в ад, толпились полицейские. Я подумала, что они, как всегда, ловят нелегалов. Но в арке лежал в черном пакете человек. Молния была не до конца застегнута, из нее торчал синюшно выбритый подбородок и крупный в рытвинах нос. Рядом на стульчике тучный мужчина буднично заполнял бланки. Мурашки побежали по моим рукам.
Выйдя на Маяковской, я свернула в 1-ый Тверской Ямской , чтобы зайти в кофейню, выпить капучино и купить колумбийской арабики грамм сто.
— Шестьсот шестьдесят шесть, — сказала милая девушка-гот в красном фартуке и бейджем «Бариста».
— Хм, мрачноватое совпадение, — заметила я
— Да уж, — девушка-гот шмыгнула носом. Сняла с моей карты оплату и отвернулась.
Внутри собиралось тошнотворное напряжение. К чему эти знаки? Я умру? Буду переходить дорогу и меня собьет грузовик? Или поскользнусь и размозжу о бордюр голову – благо по всей Москве теперь мраморные, с острыми углами бордюры. Или со мной что-то случится во дворе, в арке дома, например, меня пырнет ножом ради мобильного телефона "ауешник" . Надо посидеть, переждать. Вдруг, это роковое для меня время? От его предчувствия во мне бьется немая дурнота и придавливает необъяснимый ужас.
Я прошла в зал. В углу сидел Егор. Мы встречались, недолго. Потом я его послала, но он продолжал за мной таскаться. Субтильное лицо с немытыми, темно-русыми волосами и неряшливая одежда. Он задумчиво уставился в потолок. Должно быть, сочинял какую-нибудь очередную небылицу, чтобы я его пожалела и пустила ночевать.
— Что ты тут делаешь? – спросила я.
Заметив меня, он не удивился.
— Ждал тебя.
— Меня?
— Да, садись.
— Как ты узнал, что я приду?
— Почувствовал, — он смотрел мне в глаза с ухмылкой, будто играл в игру, о правилах которой не хотел распространяться. — Не веришь?
— Не важно. Чего ты хотел.
— Наверное, это прозвучит по-идиотски. Но… Мне кажется, мы скоро умрем?
— Почему? — глаза мои расширились. Может он, как и я, что-то предчувствовал?
— Знаки. Ну, знаешь, напоминающие о смерти. Утром, прямо на моих глазах, мотоциклист сбил пешехода. Представляешь?
— Насмерть?
— Не знаю. Я ушел. Было так страшно, — он сморщился, будто собираясь плакать.
— Ладно, прости.
Я машинально отхлебнула его кофе, свой по-прежнему держа в левой руке. Все это до коликов пугало. «Смерть – не проблема?» Что это значит? Почему не проблема? Еще какая проблема. Я не готова умирать. Я еще ничего не сделала в этой жизни. У меня не составлено завещание, не написан роман. И мне совершенно нечего и некому завещать! Что после меня останется людям? Нет? Не хочу. Все это ерунда.
— Ты накуренный? — на всякий случай уточнила я у Егора.
—Да. Но это не важно.
— Мне кажется, ты меня дуришь. Ты и твои друзья, вы подстроили все это?
—Что это?
— Знаки.
— У тебя тоже знаки?
— Да.
— Пипец! Давай я провожу тебя домой.
Дома оказалось, что сдох попугайчик. Тося. Он лежал на полу лапками вверх и так подвернув голову, что клюв зарывался в рыхлые, мертвенно растрепанные на груди перья.
— Черт! — сказал Егор, когда это увидел. Он тут же ушел на кухню, открыл холодильник и загремел посудой.
Я вынула из шкафа носовой платок и взяла через него Тосю. Он уже совершенно окоченел. Полуприкрытый глаз смотрел с тусклым укором.
После того как Егор съел все макароны по-флотски из сковородки, мы пошли хоронить Тосю. Закопали в парке, в кустах, вырыв ямку какими-то сучками. Похороны прошли в мрачном и тяжелом молчании. Егора, видимо, отпустило, и он не хотел говорить. А я плакала. Дома Егор обнял меня и полез целоваться. Стало противно. Как он может в такой момент!
— Хочешь, я принесу тебе торт-мороженое? — наконец, спросил он.
— В смысле?
— Слушай, я пошутил про знаки. Если бы я знал, что у тебя умер попугай, я бы, конечно, так не делал.
— Что?
— Прости! Я… Просто я веду календарь, ну знаешь, твоих циклов. И думал… Хотел тебя слегка напугать, чтобы ты попросила меня остаться. Ты просто такая впечатлительная в эти дни.
Я молчала. Было все равно. Какое-то мрачное отупение придавило мысли и эмоции. Какая разница, что он соврал? Ну, подумаешь, хотел переспать. Это не преступление. Даже приятно. Только зря он так неуважительно к смерти.
— Ты что-то говорил про торт…
— Сбегать?
— Да.
Наевшись мороженного, я легла спать. Снился бред. Мы кремируем попугайчика, почему-то дома, на сковородке. Его прах разлетается, как снег, лезет в ноздри. Потом мы ищем, где развеять, бегаем по каким-то подъездам и мокрым лестницам. Я в каблуках и стерла ноги. Из туфель во все стороны лезет тесто и брызжет кровь.
Проснувшись, я села. На углу кровати, скрючившись от холода в загогулину, спал Егор. Он так и не решился залезть под одеяло, потому что вчера, после того, как пришел из магазина, я его обиженно игнорировала.
Я пошла в туалет. Ручеек журчал как обычно, с живостью и напором. Встала. Посмотрела. Все поняла. Смерть пришла. Вернее, нерождение, которое по-сути смерть. Цикл завершается и начинается новый. Так вот к чему снилась кровь.
#рассказ #абсурд #пмс #отношения #короткий рассказ #чтение дзен #литература