Только теперь узнаю от своих подписчиков, что часть моя была архаизмом даже для стройбата, не говоря уже о Московском военном округе.
Архаизм, не архаизм, но коррупция в ней процветала точно.
В самом начале моей службы группу дембелей переводи из Москвы в Сочи. Оказывается они, будучи москвичами, почти всю срочную отслужили в своем городе.
Говорили, сначала, ходили домой по выходным, а потом и вовсе ночевали дома, а на службу приходили утром. Удобно, сука, устроились. Не думаю, что здесь обошлось без блата.
Но вернемся к гауптвахте «666», которая мне запомнилась на всю жизнь.
Начался первый день. Подъем в шесть утра и сразу – на плац.
Завтрак, обед и ужин – по пять минут. Но даже и этих пяти минут нам не давали. Помню постоянное чувство голода.
Основным же наказанием в «трех шестерках» было стояние на плацу. Думаете, это просто? Херушки. За нами пристально следили. Нельзя было ни приседать, ни сходить с места. Время от времени из динамика, подвешенного на здании гауптвахты, доносился голос прапорщика Долганова, отдававшего приказ почистить сапоги.
Мы с радостью бросались к тумбе для чистки обуви – хоть какое-то движение.
А вообще-то от этого бесконечного стояния начиналось отложение солей. Через три дня ноги распухли так, что я с трудом снимал сапоги.
Лучший выход – выезд на работу. Однако я продолжал ломать комедию и корчить из себя неисправимого нарушителя, возненавидев Долганова за его фокус с клизмой.
Когда утром первого дня прапорщик узнавал о том, есть ли среди нас художник, который мог бы обновить изображения солдат на заборе, то не сводил с меня взгляда.
Видно Петушков рассказал ему о моих художественных навыках.
Я промолчал и когда остальные выехали на работу, остался на гауптвахте с пять-шестью «борзачами».
Стояли мы от заката до рассвета, а следил за тем, чтобы мы не курили и не допускали других вольностей один мерзкий тип – сержант-казах. Маленький, кривоногий, упивавшийся своей властью над нарушителями. Та еще сука.
Как-то он заметил, что товарищ по несчастью передал мне окурок. Я получил подзатыльник и обещание в следующий раз засунуть мне «бычок» в рот.
День тянулся очень медленно и чтобы как-то скоротать время, я начал рассказывать дружкам содержание фильма «Кошмар на улице Вязов». Закончив с Фредди Крюгером, перешел к фильму «Экзорцист» и… Так далее.
Ребята с интересом меня слушали меня. К ним даже присоединился один из конвоиров. Русский парень по фамилии Зайцев. Любимой его угрозой было коснуться носа нарушителя и доверительно сообщить:
- Нос был здесь, а будет на затылке!
Позже мы с ним подружились. Когда я, наконец, выехал на работы, Зайцев просил рассказывать прочитанные мною фантастические рассказы, а однажды даже сводил меня в общежитие к «лимитчицам». Девчонки угощали нас кофе, сочувствовали мне и просили Зайцева не обходиться с бедолагой слишком строго, а тот с хохотом обещал, что сделает для меня гауптвахту курортом.
Как выяснилось, это он стоял на вышке во время моего прибытия в «три шестерки» и посоветовал, как лучше спрятать пачку сигарет.
Хороший парень. Где ты сейчас, а Зайцев? Может, отзовешься?
На второй день Долганов повторил свое предложение подкрасить солдатиков на заборе. Ноги болели у меня неимоверно, но я снова промолчал. Согласился на четвертый день. Сломал меня все-таки Долганов. Дали мне краски и кисточки. Ох, и я, герой хренов, стал рисовать…
Что еще запомнилось мне за четыре дня, проведенных под палящим солнцем на плацу «трех шестерок»?
Ну, наверное, бравый сержант в «пэша», который приехал на гауптвахту без сопровождающего и лично передал Долганову бумаги на свой арест.
Еще – два чеченца. Они были не арестованы, а находились под следствием. Раз в день их, на пять минут, выводили во двор гауптвахты на прогулку. Видок у них был мрачный. А чему радоваться?
Пятый, шестой и седьмой дни своего заточения я провел на работах. Помню какой-то воинский продовольственный склад, где тетеньки-кладовщицы внимательно следили за тем, чтобы мы, арестанты, не тырили шоколадные конфеты из картонных ящиков, которые грузили на машины. А мы, все равно, тырили!
Помню, железнодорожные вагоны, из которых мы загружали в грузовики минеральную воду и апельсины.
Как думаете, сколько можно съесть цитрусовых за день? Отвечу: три-четыре апельсина. А когда предстоит разгрузить их целый вагон, на апельсины смотреть долго не сможешь.
Забавный случай произошел со мной на этих вагонах. Подъехал под загрузку очередной грузовик, вышел из него водитель-солдат. Чистенький, отглаженный, весь в значках. Я у него стрельнул сигарету. Разговорились.
- Откуда сам? – поинтересовался он у меня.
- Из Беларуси.
- О, так я тоже! А из какого города?
- Маленький городок. Ты знать не будешь.
- И все-таки?
- Быхов.
- Елы-палы, я тоже из Быхова, на «пятаке» живу!
- Я с Белой горы!
Мы обнялись. А потом он спросил у меня, почему я такой облезлый и без ремня. Я указал на конвоира, который расхаживал вдоль вагона с автоматом и примкнутым штыком.
- Арестован. На гауптвахте.
С этим парнем мы часто встречаемся сейчас. Работает он в местном «Белтелекоме» и при встречах хохочет:
- Знаю я, Антонов, как ты служил! Все знаю!
Шутки шутками, а были «три шестерки» очень мрачным местом.
Помню, как мне не хватило места на нарах и я спал, уложив свой деревянный топчан на бетонный пол.
Помню, с каким наслаждением, но все-таки морщась от боли, стаскивал сапоги.
Помню ряд умывальников, освещенных тусклым светом одной лампочки-груши под потолком. Туалеты с белой, в желтых потеках, кафельной плиткой. Коридоры, выкрашенные унылой серой краской и стальные, все в ржавчине и каплях воды, двери камер.
Сколько безнадеги, сколько желания вырваться на свет божий видели эти стены! Сколько негативной энергии впитали!
На восьмой день за мной приехал комвзвода Петушков. В часть мы возвращались на трамвае. Прапорщик что-то втирал мне о пагубности нарушений воинской дисциплины, а я гордо молчал.
Далеко не всем в моей части довелось пройти через «три шестерки».
Я потом рассказывал дружкам о гауптвахте и слушали меня с раскрытыми ртами. Уважуха!
Приехав в часть, отмылся в душе котельной, переоделся в новенькое «хэбэ» и отправился в столовую, где меня ждало царское угощение.
Все семь дней я мечтал наесться до отвала, но когда появилась такая возможность, только поковырялся ложкой в картофельном пюре, проглотил кусочек котлеты, куснул жареную рыбу и куриную ножку. Не полезло.
Вечером, лежа в кровати, Хасан делился со мной последними новостями. Шла вечерняя поверка. Когда старшина назвал мою фамилию, дежурный по роте сообщил:
- Отдыхает… После гауптвахты!
Продолжение следует.
