Конечно, были, как всегда, остряки, которые говорили о том, что чудо имело более человеческое происхождение. Подавленный младший брат Гастон Орлеанский поверил в то, что Людовик, Богом данный, вышел из тела королевы, но он не знал, кто, черт возьми, поместил его туда. Что касается этого момента, люди, вовсю сплетничая, готовы были назвать имя королевского министра кардинала Ришелье просто из-за его политической власти и из-за неадекватного восприятия отношений между Анной и кардиналом.
В стихах и куплетах, услышать которые можно было не только в Париже, рассказывалось, что король молился «всем святым» каждый день, и Ришелье тоже молился, но «ему это удалось гораздо лучше…» (Имя итальянского помощника Ришелье, известного во Франции как Джулио Мазарини, позже тесно связанного с королевой, не фигурировало в этих скандальных сатирах, и в любом случае он находился в Италии во время зачатия Людовика.
Различные монахи, которые молились о способности королевы к деторождению, были (как шаманы, посылающие дождь) готовы утверждать об успешном исходе дела. Говорят, что одна из них, бывшая фаворитка Людовика XIII по имени Луиза-Анжелика де Ла Файет, попросила своего священника выбрать Великий церковный праздник, предположительно, праздник Непорочного зачатия Девы Марии (8 декабря), чтобы напомнить ее платоническому воздыхателю о его супружеских обязанностях: в результате и случилось королевское зачатие.
Одна история, впрочем, отличается от всех других тем, что ей поверила сама королева Анна, а затем и ее сын. Это было пророчество в парижском монастыре монаха по имени Брат Фиакр, которому Пресвятая Богородица явилась в видении 3 ноября 1637 года. Дева сказала ему сообщить королеве, что она вскоре забеременеет. Брат Фиакр лично вместе с младшим настоятелем его ордена совершил паломничество в Котиньяк. К 10 февраля 1638 года, когда брата Фиакра приняла королевская чета, королева уже ждала ребенка. Это означало, что теперь предметом беспокойства было не столько зачатие, сколько желаемый мужской пол ребенка. Важность миссии брата Фиакра подтверждается тем фактом, что король приказал предоставить двум паломникам бесплатное питание и ночлег.
Очевидно, искренность брата Фиакра поразила королеву Анну, когда они встретились. Через шесть лет она снова позвала монаха к себе со словами: «Я не забыла ту огромную милость, которую Пресвятая Богородица оказала Вам для меня и подарила мне сына. У меня есть великолепная картина, на которой он [Людовик] изображен перед Богородицей, которой он предлагает свою корону и скипетр». И монах, как подобает, снова отправился в Котиньяк с картиной. Но на этом их связь не закончилась. Брат Фиакр, даже будучи стариком, имел привилегированный доступ к Людовику, поскольку считалось, что он сыграл огромную роль «в счастливом рождении Его Величества». Когда монах умер, по приказу уже взрослого короля (который оплатил поездку), его сердце было перенесено в церковь Нотр-Дам-де-Грас.
Это был необыкновенный поступок, с которым благочестивая Анна, бесспорно, согласилась в знак уважения к брату Фиакру. Более приземленное объяснение можно найти в истории о Людовике XIII, чью охоту недалеко от Парижа прервал неожиданный штормовой ветер и дождь. Оказалось, что отдельные покои короля во дворце были не готовы, и ему пришлось укрыться в покоях жены в ночь на 5 декабря 1637 года. Результатом этого незапланированного соседства и стал Людовик, родившийся ровно через девять месяцев.
К сожалению, Gazette de France, официальный источник королевских перемещений в тот или иной день, не подтверждает, что они были вместе в Лувре в эту конкретную ночь, хотя Анна действительно была там. Однако король и королева были вместе во дворце Сен-Жермен, начиная с 9 ноября, на протяжении шести недель. Пара приехала в Лувр первого декабря, после чего король отправился на охоту в Кро, а к 5 декабря был в своем охотничьем домике в Версале. В ноябре как раз и был продолжительный период возможностей, который побудил врачей спрогнозировать рождение ребенка к концу августа.
Вынося за скобки сверхъестественное и учитывая, что даты шторма не совпадают (если только король не сделал быструю и незафиксированную остановку в Лувре по пути в Версаль), то правда была совсем проста. В брачных отношениях королевской четы никогда не прослеживалась симпатия, влечение, впрочем, как и гнев или отвращение. Но они все же нуждались в дофине, и в какой-то момент, осенью, после летнего перелома в отношениях, их интимные встречи возобновились и стали счастливыми.
Но, даже невзирая на то, что сам король раздраженно замечал при Дворе: «Вряд ли это чудо, если муж, который спит с женой, дает ей ребенка», обстоятельства зачатия, за которым последовало рождение долгожданного сына, как многие говорили, считались необычными, и прежде всего – матерью ребенка. «Дарованный Богом»: это было мнение о себе как о человеке с особой судьбой, в котором Анна убедит будущего Короля-Солнце.
***
14 января 1638 года придворный врач Бувар сообщил кардиналу Ришелье о состоянии королевы. Две недели спустя новостью поделилась газета Gazette de France. 10 февраля, по случаю визита брата Фиакра, Людовик XIII пригласил все королевство помолиться за дофина. Король передал королевство под защиту Пресвятой Богородицы и приказал стране отмечать праздник ее Успения 15 августа. Королева придавала особое значение этой связи, послав в Пюи за фрагментом святого Пояса Богородицы, чтобы он помог ей при родах.
Другие священные реликвии, которые Анна очень любила, украшали ее личную молельню. Королевскую повитуху, мадам Перонн, которая до этого момента не была особо занята, приставили за несколько месяцев до предполагаемой даты с ее зельями и горшками со свиным жиром, рекомендованными для растирания во время родов.
Королевская родильная кровать была приготовлена: она была шириной три фута и состояла из двух досок между двумя матрасами, двойной подушки для использования под плечами и двух длинных деревянных поручней с обеих сторон, которые королева могла сжимать во время своих мучений. В отличие от большой, тщательно продуманной кровати с портьерами и вышивками, на которой спала королева, родильная кровать тем не менее была всегда неподалеку, хранилась в шкафу, когда не использовалась, и доставалась лишь длярождения на свет особ королевской крови.
Королева была здорова. По словам короля, на этот раз угрозы «ужасного выкидыша» не существовало: только высокий показатель детской смертности не давал покоя Анне, как и всем родителям, а в данном случае – всему Двору. Было подсчитано, что примерно каждый второй ребенок умирал, а те, кто выжил в процессе родов, оставались статистически подверженными смертному риску до своего первого дня рождения и позже, поэтому захоронения детей в возрасте до пяти лет не регистрировались в приходских книгах.
Единственным раздражающим моментом – общим для всех отцов, не только для королей, – было то, что ребенок появился на свет, нарушив точные планы Людовика XIII: ему не терпелось уехать в Пикардию. Король ворчал на королеву, но установить дату родов, хотя тогда она рассчитывалась, как и сейчас, по последним критическим дням (месячный период), с точностью до секунды невозможно, и легко понять, что королевские врачи допустили погрешность, не забыв о мерах предосторожности.
В субботу, 4 сентября, в королевском замке Сен-Жермен у королевы, наконец, начались роды. Этот чудесный дворец, расположенный рядом с городком Сен-Жермен-ан-Ле, в десяти милях от Парижа, возвышался над извилистыми берегами Сены. Воздух был свежим. К реке уходили сады и террасы, в которых купались молодые дамы и юноши. Рядом пролегали леса, столь важные для такого приятного времяпрепровождения, как королевская охота. Этот старинный замок был построен в XII веке, но полностью реконструирован в XVI веке Франциском I, а затем и соседний Шато-Нёф, более семейная резиденция, был основан в 1557 году Филибером де Л'Ормом и преобразован отцом Людовика XIII Генрихом IV. Роды королевы проходили здесь, в комнате с видом на реку.
Роды происходили публично, как было заведено по королевскому обычаю того времен, придворные могли присутствовать, чтобы предотвратить возможную замену мертвого младенца живым или сыном вместо дочери. Учитывая это, присутствующие придворные должны были придумать определенный знак для обозначения жизненно важного пола ребенка, не выкрикивая его громогласно в народ.
Рождение девочки всегда очень разочаровывало в то время, какое бы участие впоследствии она ни приняла в династических супружеских вопросах. Одна королевская принцесса того времени, муж которой хотел наследника, с гневом вызвалась бросить свою новорожденную дочь в реку. Итак, в случае рождения девочки нужно было скрестить руки, а в честь появления на свет дофина использовались шляпы, которые нужно было подбрасывать вверх.
В 11.20 утра воскресенья 5 сентября 1638 года мучения королевы закончились, и шляпы с яростной радостью взлетели вверх. «У нас дофин!» – объявил Людовик XIII. Это было «время, когда Дева имела наибольшую силу», – писал неизвестный памфлетист в Le: Bonheur de Jour в следующем году. Это указывало не столько на Деву Марию, под покровительством которой ребенок появился в утробе, сколько на астрологический знак Девы, который, продолжаясь между концом августа и концом сентября, действительно мог быть в зените именно 5 сентября. Само Солнце также находилось исключительно близко к Земле, как бы приветствуя будущего короля, и, конечно, это был день Солнца, традиционно благоприятный день. Расин писал о расположении звезд в тот момент, что это было «созвездие, состоящее из девяти звезд». Солнце и звезды действительно смотрели сверху вниз, и Дева благословила невероятно сильного и здорового младенца.
Мальчик, которого показали довольным придворным, был первым законным мужчиной, родившимся в собственно королевской семье Бурбонов (за исключением принцев крови) за тридцать лет, то есть с момента рождения Гастона Орлеанского. Дочь Гастона Анна-Мария-Луиза де Монпансье, кузина Людовика, гордилась тем, что она наследница Бурбонов, и всем подряд сообщала о «природном благородстве», которое текло в венах всех Бурбонов. Она сравнивала его с «ядом» в крови Медичи, который Людовик и, конечно же, сама Анна-Мария-Луиза, унаследовали от их общей бабушки Марии Медичи, жены Генриха IV и дочери Великого герцога Тосканы Медичи.
Правда в том, что во внешности всех внуков Марии Медичи была некая смуглость, свойственная итальянцам. Наиболее заметно это проявилось у другого кузена Людовика, Карла II Английского, который был чрезвычайно похож на своего предка Лоренцо Великолепного. Но в венах ребенка была не менее сильная смесь испанской и австрийской крови Габсбургов. Анна Австрийская была дочерью отца-испанца и матери-австрийки, которая на самом деле была племянницей супруга. Другие союзы дяди и племянницы происходили в рамках наследования, не говоря уже о повторяющихся браках двоюродных братьев и сестер, чтобы застраховаться от внешнего разбавления. Например, след еврейской крови попал в королевскую семью Арагон в пятнадцатом веке через мать Фердинанда Арагонского: постоянные смешанные браки означали, что этот след, скорее, сохранился, чем растворился.
И поэтому ребенок, который был достаточно развитым и родился с двумя зубами (для мужчины считалось удачей, в отличие от его кормилиц), начал свою жизнь с криков радости, звенящих в ушах людей: сначала придворных, затем в городке Сен-Жермен-ан-Ле и постепенно распространился по всей Франции.
- Продолжение следует, начало читайте здесь: «Золотой век Людовика XIV — Дар небес». Полностью историческое эссе можно читать в подборке с продолжением «Блистательный век Людовика XIV»
Самое интересное, разумеется, впереди. Так что не пропускайте продолжение... Буду благодарен за подписку и комментарии. Ниже ссылки на другие мои статьи:
