Чтобы Зёма подошёл к миске и начал просто есть – это фантастика. Нет, перед едой непременно нужно устроить перформанс или, если угодно, прелюдию. Не подумайте ничего «этакого», в музыке, например, тоже бывает прелюдия! А Зёма – артист, для него прелюдия просто жизненно необходима. Чтобы не терять, например, навыков.
С утра, ясное дело, первым делом необходимо насыпать еды котам. Нет, не просят. Не орут.
«Мы идём другим путём», - под этим девизом Пуня смотрит, а Мотя топчется. В центре внимания, естественно, я. На меня смотрят и по мне же топчутся.
Но молча. Надо отдать им должное. Если бы мне нервишки покрепче да почки пожёстче, то – «спи-отдыхай, женщина, кто ж тебя разбудит?!» Но нервы ни к чёрту, а почки оттоптаны – приходится вставать.
Зёма утреннем в топтании не участвует – зачем? Есть же ночь!
И даже не участвует в традиционном круглом столе. Это когда Мотя ходит по кругу у своей и Пуниной мисок и ест одновременно из обеих. Пуня наблюдает это действо с видом обречённой усталости: она знает, что я потом всё равно досыплю, так что смысла биться за корм не видит. Но смотрит! Вдруг у Моти тоже нервы? Ага, щаз!
Зёма же поёт. Сидит метрах в полутора и выводит жалостливое, до боли напоминающее «По приюу-у-утам я с детства скита-а-а-ался, не име-е-е-ея радно-о-о-ова угла-а-а-а…»
Вот откуда? Я ж «Республику Шкид» при нём точно ни разу не смотрела! Ни разу. Всё-таки это генетическое.
На словах «Ах, заче-е-е-ем я на све-е-ет появи-и-ился…» Мотя не выдерживает, хапает полную пасть сушки и уходит, отмечая свой путь падающими гранулами. С набитым ртом с ненавистью смотрит на недомерка: он бы и ещё ел, но уши жалко!
Пуня же сумрачно провожает взглядом Мотю («обжора и свинья!»), так же мрачно наблюдает за насыпаемой в миску сушкой. И – уходит. Есть, на самом деле, она вовсе не хочет, просто ритуал.
В отдельной миске начинается приготовление диетпитания для Зёмы. «Стол номер семь», так сказать. Раньше нельзя. Во-первых, Зёме надо допеть, настроиться. Пустить слезу, подумать о смысле жизни и о том, зачем вообще ему такая жизнь.
Во-вторых, вдруг выяснилось, что диетическая пища очень одобряется Мотей. Он, Мотя, считает, что здоровому коту нужна здоровая пища. Сначала вкусная, конечно, а потом здоровая.
- Нет, не обожрусь, - уверяет он меня, оприходуя Зёмин паштет.
Поэтому Зёма ест опосля всех. Приготовление – тоже ритуал. Потому как паштет – он на самом деле не паштет, а «нежные кусочки в соусе», ёлки-палки. Причём соус – это и есть самое вкусное. И это мнение не только Зёмы, но и всех знакомых котов. «Нежные кусочки» предлагается съесть самой, а он, Зёма, вылижет только соус.
- Зёма, а куски-то чего ешь?! – возмущаюсь я.
«Они твёрдые, - семафорит Зёма, - я старенький, мне тяжело кушать кусочки».
С кряхтеньем садится в позу копилочки, подбирает паучьи конечности под себя, накрывается хвостом и скорчивается в трогательную бело-рыжую фигушку. Давит на слезу.
Конечно, ничего не стоит поверить в невозможность разгрызать даже самые «нежные кусочки». Я верю. Правда, старенькость почему-то совсем не мешает Зёма в середине для и особенно – ночи – тырить сушку из Мотиной миски и звонко разгрызать её «не отходя от кассы». Но это, как говорится, великая тайна трансформации и метаморфозы.
Обычный Зёма кусочки есть не может и точка.
Но мы же чем отличаемся от животных?! Хитростью! Хитростью и изворотливостью. И стремлением к экономии. То есть выдать Зёме столько соуса, чтобы поддерживать в нём необходимую концентрацию энергии – экономически не выгодно, ведь кусочки, даже самые нежные, придётся выкинуть.
Поэтому – размять. И вот я вываливаю полпакетика «нежных кусочков» в миску и тщательно разминаю их с соусом специальной «зёминой» ложечкой. Прям в гомогенную массу! Представляете, какая я хитрая?! А потом – вообще невыразимое коварство! – я добавляю две (!) чайных ложки воды! Тем самым визуально увеличивая в миске количество соуса.
Всё-таки никакая лиса не сравнится с женщиной, которая хочет сэкономить на соусе, да.
Зёма, конечно, подозревает, что я проворачиваю с его едой какие-то непотребные махинации, но он котик, у него лапки есть, а доказательств – нет. Увы.
«Ах, заче-е-е-ем миня-а-а-а ма-а-а-ать ра-а-а-адила-а-а-а» - на какой-то ноте из пятой октавы Зёма завершает арию несчастного и замирает в ожидании оваций. В глазах дрожит невыплаканная слеза: высшая степень артистизма.
Аплодисментов не будет, потому что я тщательно намешиваю кусочковую массу с соусом. И ставлю наконец миску на пол. Казалось бы – иди и ешь! Ха-ха-ха, - сказал бы на это Зёма. Но не скажет, ему некогда. Он начинает посадку.
Вы ведь летали на самолёте, правда? Когда я была маленькая, я была уверена, что самолёт взлетает и садится одинаково: пошёл вверх – прямо – вниз. И приземлился. И едет. Бурные аплодисменты, и все прутся на выход, чтобы постоять ещё полчаса в пальто и с сумками в руках.
Да что там… Я была уверена в такой технике и будучи уже вполне взрослой. Что летит, летит – потом нос вниз наклонил и летит к земле. А что? Бумажные самолётики ведь так приземляются. Ну… почти так.
Так что информация о том, что самолёт перед приземлением наворачивают круги, для меня была настоящим откровением. А я-то думала, это специально обзорную экскурсию бонусом делают! Мда…
Так я это к чему. Перед едой у нас Зёма – самолёт.
- Ну, пошёл на посадку! – комментирует супруг.
Зёма искоса взглядывает на него, но продолжает сужать круги перед миской. Что мешает ему просто подойти и есть – никто не знает. Может быть, как уверен мой муж, ловит попутный ветер.
Наконец приземление состоялось, контакт случился, и Зёма ест. Вечером перформанс повторяется. И главное – не надоедает ни одной из сторон. Довольны все: я – тем, что Зёма на диете (про ворованную сушку не будем, никто ведь никого за лапу не поймал, а значит – не было!), Зёма – тем, что никаких кусочков, а соуса, наоборот, много. У Моти – увеличенный паёк.
А Пуня – тем, что все придурки, а она красавица.
