Когда я попал в армию, у меня были железные установки. Я считал, что офицер не имеет права поднимать руку на подчиненных и очень рад, что за всю службу мне не понадобилось этого делать (Хотя пару раз я был очень близок к крушению моих принципов). Я боролся с дедовщиной во вверенном мне подразделении самым жесточайшим образом. В общем, я был комсомолец и идеалист. Но армия не курорт, и там всякое бывает.
Если мамы призывников считают, что это здорово, что офицер не бьет солдат, то должен их разочаровать. У таких офицеров тараканы в башке еще больше и толще.
Однажды я в очередной раз заступил на боевое дежурство. Весь день все было нормально (Кувыркались как белки в колесе) но в конце концов наступила ночь. На ПУ пришла последняя за сутки смена (всего 7 человек). Все было как всегда, вся смена еще утром была проверена и проинструктирована, а я был занят. Я мельком глянул на них и ничего подозрительного не заметил. Смена разошлась по своим рабочим местам и скоро оттуда пришли доклады о передаче дежурства.
У нас работала «Дубрава(П-14)» воздуха не было (Ночью он бывал очень редко). Минут 15 было все нормально и вдруг антенна «Дубравы» сорвалась с места и понеслась как бешенная. Я спросил оператора что случилось, но оператор бодрым голосом доложил, что все нормально.
Скорость вращения антенны была просто нереальной. Я попытался посмотреть на антенну в окно, но было темно и ничего не видно. А ну выйди на улицу, погляди на антенну. Оператор опять доложил, что все в порядке. К моему удивлению антенна резко затормозила и пошла в обратную сторону. Что у тебя там происходит? Все нормально отвечает оператор! Где нормально, когда антенна у тебя как бешенная крутится куда попало? Наверное, опять сельсины слежения шалят, говорит оператор. У меня все в порядке, антенна крутится, как всегда.
Буквально за пару недель до этого и правда была такая неисправность. Отгорел один провод от сельсина и слежение действительно шалило очень похоже. Но сейчас все было не так. Я видел, что вместе с вращением меняется характер изображения местных предметов, а значит антенна и правда несется с такой скоростью. Пока я препирался с оператором и пытался увидеть в окно реальную картину происходящего, антенна еще пару раз совершила кульбиты и остановилась. Видно было, что ее слегка качает ветром.
Я не понимал, что происходит. На станции был опытный оператор, на все вопросы следовал бодрый доклад о полной исправности. А если антенна и правда крутилась с такими скоростями, то или полетел электромашинный усилитель, или редуктор!
Я подозревал, что оператор водит меня за нос, но не мог понять зачем ему это. Втихушку я по телефону приказал включить свою РЛС для подстраховки. А по громкой приказал выключить «Дубраву», а оператору прибыть на ПУ.
Моя РЛС включилась, и тут-же на горизонте появилась новая цель. Еще немного, и мы бы ее «проспали». Я приказал высотометристу, который сидел рядом со мной, за шторкой, определить высоту цели. Но реакции не последовало. Что за черт? Я отдернул штору и все стало ясно. Высотометрист спал на своем кресле и за шторкой отчетливо пахло алкоголем. Так вот оно что! Последние 20 минут я командую перепившимся «в зюзю» боевым расчетом! Я попытался растолкать высотометриста но он только мычал и отмахивался руками.
Я попытался сам навести высотомер. В отсеке было очень тесно я почти залез на высотометриста.
Я крутил ручку наведения высотомера, когда почувствовал, что высотометрист расстегнул кабуру у меня на поясе и пытается достать пистолет! Я бросил высотомер и перехватил его руки не давая вытащить ПМ. С высотометристом произошла резкая перемена. Только что он был полусонный и расслабленный и вот он превратился в буйного зверя. Мы яростно боролись за обладание табельным оружием. Высотометрист начал материть все подряд и кричать, что ему все надоело и он сейчас всех перестреляет. В отсеке было просто не повернуться я никак не мог от него отцепиться. Несколько секунд мы боролись как нанайские мальчики, но пистолет все-таки был у меня на поясе и сильно рванувшись я освободился. Высотометрист попытался встать за мной, но его кресло не дало ему это сделать. Я отскочил и достал ствол.
Справился значит, зашипел высотометрист. А я не боюсь тебя, да я… да таких как ты … Я все равно всех перестреляю! Вот пойдем на стрельбы, возьму автомат и сразу...
И ничего ты мне не сделаешь! Вот смотри я сейчас разнесу тут все!
Я колебался и высотометрист это чувствовал. Это такой тонкий психологический момент. Даже если у тебя в руке пистолет, то нужно переступить через что-то человеческое чтобы начать стрелять в людей.
Я много раз читал и слышал о подобных ситуациях. Когда сначала нападают на дежурного офицера, потом, завладев оружием, берут ключи от оружейки, потом... А потом мы читаем в газете, что на отдельной заставе или в роте рядовой такой-то расстрелял сослуживцев. Это как пожар в лесу. Если солдат переступает черту, то из страха наказания он уже не может остановиться. И солдат, до этого совершенно нормальный, «вдруг» слетает с катушек. Интересно, а сколько у меня сейчас в расчете таких? А в каком состоянии двое часовых с автоматами?
Ну конечно я растерялся. Я один их много, я не знаю на кого можно положится, а на кого нет. Тем временем высотометрист со всей дури ударил кулаком в экран перед собой. Из-за тесноты он не смог как следует размахнуться и экран выдержал. Он отбил себе руку и разразился новой порцией ругательств. Но этот удар все изменил. Для меня исчезло психологическое противоречие. Передо мной были теперь не братья по оружию, а военные преступники, которые уже уничтожили одну РЛС нашей роты и чуть-чуть не уничтожили вторую.
А с преступниками другой разговор. Я принял для себя решение и теперь мне стало ясно что и как я должен делать. Видимо что-то во мне изменилось и все на пункте сразу почувствовали это.
Я демонстративно, на глазах у высотометриста, повернул оружие боком (Чтобы ему было хорошо видно) снял предохранитель и загнал патрон в ствол. После этого я направил ствол прямо ему в лоб и как можно более уверенно сказал: «Руки за спину! Если дернешься к высотомеру пристрелю на месте». Я постарался сказать все это без надрыва как можно более зловещим тоном, хотя внутри меня все бурлило и клокотало. Высотометрист сразу почувствовал перемену и убрал грабли за спину, но еще продолжал словесный понос. Это была хоть маленькая, но победа. Радист! Крикнул я через плечо, не отрывая глаз от высотометриста. «Вызвать на пункт всех офицеров и прапорщиков». Не услышав ответа я на секунду отвлекся и оглянулся на радиста. Тот был в ступоре и смотрел на меня круглыми от ужаса глазами. «Выполнять приказ! Живо!» - теперь уже рявкнул я на радиста. Радист засуетился и стал обзванивать офицеров. Теперь оставалось только ждать. Высотометрист вяло бормотал себе под нос какие-то ругательства, но руки держал за спиной.
Вы конечно решили, что я и правда собрался стрелять? Ай яй яй! Ну конечно же нет! И вообще направлять заряженное оружие на людей это против всяких правил. Но, во-первых, я незаметно вернул предохранитель на место, во-вторых, на всякий случай засунул палец между курком и рукоятью. Я много раз проверял, что при таком положении пистолет не выстрелит, даже если снять предохранитель и жать на курок со всей силы. Но решение я все-таки принял. А решил я, что если высотометрист еще раз протянет грабли к экрану, то я рукояткой пистолета шарахну его по башке сверху вниз!
Первым на пункт управления прибыл мой земляк, командир П-14. Я быстро описал ему ситуацию. Ты покарауль этого, кивнул я на высотометриста и начал звонить в роту. “Отдыхающего часового бегом на пункт!» - скомандовал я, а сам встал у двери. Как только часовой вошел, я первым делом придержал его автомат и обнюхал его с головы до ног. Часовой (Первогодок) был трезв как стеклышко и со сна не мог врубиться, что за кипеж вокруг. Тем временем на пункт прибыл старшина. «Наших» становилось больше. Пришла очередь высотометриста. «Встать» - рявкнул я ему. Высотометрист вроде попытался встать. Но то-ли ноги отказали, то-ли он запутался в кресле. Пришлось схватить его за шиворот и буквально волоком вытащить из закутка. Ремень долой! После этого ставлю задачу часовому. Сейчас мы будем сопровождать арестованного в прицеп. Загнать патрон в патронник, оружие поставить на предохранитель. Если арестованный побежит, первый выстрел в воздух, второй по ногам! В этот момент на пункт пришел оператор П-14. Я оставил его на попечение старшины и его начальника, и мы с часовым повели высотометриста в арестантский прицеп.
Высотометрист уже накуролесил столько, что мог запросто кинуться в бега. Был у нас по началу подобный случай. Целую неделю мы ловили по острову беглеца с огромным ножом, который он украл на метеостанции. Было как-то неуютно ходить ночью по острову, зная, что где-то в кустах сидит мужик с вот «такенным» ножичком. Мы вывели арестованного с пункта. Он все еще осыпал нас ругательствами, но шел. Проходя мимо освещенного окна с открытой форточкой, я глянул на пункт и увидел, как оператор вцепился в своего начальника! Еще одно нападение! Но Леша был не таким чистоплюем как я. Он без колебаний так врезал оператору, что оператор кувырнулся через стол и с обвальным грохотом упал на пол. «Что это?» - спросил ничего не понимающий часовой. Да ерунда, зловеще прошипел я, это оператор «упал»! С арестованным случилась какая-то резкая перемена, он перестал бубнить и буквально на «полусогнутых» засеменил в арестантский прицеп.
Я вернулся на пункт, где уже собрались все офицеры. Ситуация стала проясняться. Оказывается, солдаты отпраздновали очередной этап службы, и те, кто перешел в деды, хлебнули самодельной браги, которую прятали в канистре, под полом агрегатного прицепа «Дубравы». Раньше нам удавалось найти такие закладки, а вот тут не смогли. И ведь искали накануне!
Среди «хлебнувших» не было ни одного из «моих». Это меня порадовало.
Оператор «Дубравы», которому тоже «все надоело» крутил антенну на предельных режимах для того, чтобы вывести ее из строя. И это ему удалось, на «Дубраве» полетела главная шестерня. Мы потом с трудом и риском для жизни «Добыли» эту шестерню в обломках старой РЛС (рассказ «Паяльная лампа»).
Всех задержанных покидали в прицеп до утра. Утром стали разбираться с каждым по отдельности. Тем, кто хлебнул и лег спать, дали кучу взысканий и выпустили из-под ареста. В прицепе остались высотометрист и оператор П-14. За ними числился целый ворох воинских преступлений. Нападение на дежурного офицера и попытка завладеть табельным оружием. Угрозы убийством и нападение на еще одного офицера, сознательный вывод из строя одной РЛС и попытка вывода из строя высотомера. Вот что прикажете теперь с ними делать.
Я пришел к ним поговорить. Арестованные сидели тихо и не реагировали на мои вопросы. Я спросил есть ли у них ко мне претензии они молчали как рыбы. Я должен написать рапорт о случившимся. Можете вы что-то сказать в свое оправдание? Арестанты молчали. Ну тогда пеняйте на себя, сказал я. Не хотите говорить, не надо, уговаривать вас не буду, теперь вашу судьбу будет решать трибунал.
Я написал, как положено, рапорт по инстанции. Такой рапорт командир имеет право несколько дней держать у себя, но потом, должен передать в полк.
Я был уверен, что прав. Страшно представить, что случилось бы если бы оружие оказалось в руках перепившихся солдат. Правда была на моей стороне, и я пальцем не тронул нарушителей. Молод я был, горяч и принципиален. Не знал я тогда, что есть в жизни вещи, поважнее правды.
Солдаты получили бы по два года дисбата как минимум. И это было-бы справедливо. Молод я был и не знал, что есть на свете вещи важнее справедливости.
А что может быть важнее правды и справедливости? Да много чего. Например, «Милосердие» или вот, например, «Материнская любовь». А теперь скажите, как на духу, кто лучше поступил? Командир П-14, который просто «Вломил» провинившемуся солдату, сколол ему передний зуб и поставил синяк почти на всю морду. Или я со своим рапортом? Вот спросите маму солдата, она что предпочла бы? Чтобы ее сынок пришел домой с сколотым зубом и рассказами о «Плохих офицерах» или загремел в дисбат? Вот то-то и оно!
Но тогда я был уверен в том, что я делаю. Мало того, я был уверен, что это мой долг! Командир, один раз как-бы мимоходом, предложил мне забрать рапорт. Все-таки это ЧП и пятно на всю роту. Но я был молод, горяч... ну вы уже в курсе :-). Командир не стал настаивать.
Так и долежал мой рапорт до последнего дня. Утром на разводе командир приказал привести арестованных и поставил их перед строем. Он зачитал вслух мой рапорт. «За грубое нарушение воинской дисциплины, за нападение на офицеров и нанесение ущерба имуществу, арестованные пойдут под трибунал» - сказал он. Воцарилась зловещая тишина. Все понимали, что это значит.
И тут произошло то, что я никак не ожидал. «Арестованным предоставляется последнее слово» - произнес командир. Эти двое кинулись мне в ноги и размазывая сопли и слюни по лицу стали умолять меня забрать рапорт. Два взрослых мужика валялись у меня в ногах. Они рыдали навзрыд, просили прощения, клялись в том, что больше никогда... что они виноваты, но обязательно исправятся, что будут служить честно.
Сцена была отвратительная, я все-таки был комсомолец, а не падишах. На солдат эта сцена тоже произвела неизгладимое впечатление. Получалось так, что только от меня зависит дальнейшая судьба этих солдат. На карту был поставлен весь мой авторитет. Солдаты хоть и понимали, что формально я прав, но, наверное, не простили бы мне этот рапорт.
Ну конечно это командир все подстроил и разыграл как по нотам. Он объяснил арестантам что их ждет и убедил их, что единственный способ избежать трибунала это вот такие униженные просьбы. Все-таки командир был тонким психологом. Он придумал, чем меня, такого из себя всего принципиального, можно добить. А заодно и остальным солдатам дал очень запоминающийся урок. Я подозреваю, что у командира были еще в запасе ходы. Если бы я отказался забрать рапорт, то все равно было-бы не по-моему.
Но мне и так хватило по самые жабры! Я забрал у командира свой рапорт и порвал его перед строем. Не удержался от пустословия, пообещал, что в следующий раз писать ничего не буду, а перестреляю нарушителей на месте и сам пойду под трибунал. Глупая, юношеская бравада. Никогда нельзя обещать того, что ты не собираешься делать…
Командир своей властью дал солдатам сколько-то суток ареста. Вся рота вздохнула с облегчением.
Все обошлось, провинившиеся солдаты отслужили и благополучно вернулись домой. И я благодарен командиру за то, что он удержал меня от огромной ошибки, которую я мог сделать из-за своей излишней принципиальности. Может быть от самой большой ошибки в моей жизни. Оказывается, есть в жизни вещи, поважнее самых светлых принципов!
Например - ответственность офицера перед родителями, которые отправили служить своего сына в армию.
Если для того, чтобы спасти всех, одному нужно заехать в морду, то офицер должен сделать это без колебаний. Вот так! И никакие принципы гуманизма тут не работают. А может в этом и есть истинный гуманизм!
И еще. Один из негласных армейских принципов гласит: "Если все обошлось, значит ничего и не было!". У нас все обошлось, "Дубраву" починили, никто не погиб, чего еще надо для полного счастья? А командованию лучше ничего этого и не знать, крепче спать будут (Да и мы вместе с ними!).
