Были ли близки Владимиру Далю идеи декабристов? Несомненно, да. Как же случилось, что его фамилии не оказалось даже в списке подозреваемых? Счастливая случайность, и даже не одна: тот единственный человек, который мог порекомендовать его в общество, Дмитрий Завалишин, уехал из Петербурга. Сам Владимир готовился к поступлению в Университет. А ещё он не успел опубликовать роман, почти дописанный как раз к моменту восстания. После восстания сам постарался об этой рукописи забыть, даже не дал ей окончательного названия. Черновое - поговорка "Без правды житьё: встанешь - так за вытьё".
Герой этого "романа в письмах" - молодой человек, пытающийся в Петербурге в 1825 году сделать карьеру без денег и связей. Карьера нужна ему для того, чтобы самому исправлять неправду, помогать тем, кто в беде. Почему надеяться можно только на себя? Потому, что нет в России ни свободы мысли и действия, ни гласности, чтобы искать и находить единомышленников, ни даже механизма, позволяющего решать дела, не предусмотренные уставами. Мыслящие люди есть, но нет мыслящего класса, интеллигенции.
В январе 1826 года Владимир Даль отправляется в Дерпт
Он стал студентом Дерптского университета. Почему не столичного? Это исчерпывающе объяснил его товарищ Николай Языков:
Здесь мы творим свою судьбу. / Здесь гений жаться не обязан,
И Христа ради не привязан / К самодержавному столбу.
Чем провинциальнее - тем больше простора для свободной мысли. Вот только по окончании свободы не будет - придётся служить, куда пошлют. Это такая своеобразная плата за обучение для казённого студента. А учиться на свои - никак: отец умер, брат тяжело болен...
Студенческий городок Дерпт (он же Юрьев, он же Тарту) жил интересами студентов. Много работали, весело отдыхали. "Школьничали", меняя по ночам вывески, устраивая маскарады, а случалось, и бойкоты неугодным преподавателям.
Кажется, лишь один молодой хирург никогда не принимал участия в этих забавах. Просто не понимал, зачем тратить время на вздор, если есть вещи, куда интереснее? Например, заморозить труп, нарезать его слоями и сделать из препаратов полный атлас человеческого тела, первый в мире!
Это был Николай Иванович Пирогов.
Поначалу Даль ему не понравился: показался болтливым и легкомысленным. Всё изменилось, когда Владимир заинтересовался его работой и встал рядом к анатомическому столу. Подружились.
Здесь же повезло познакомиться и с Жуковским. Василий Андреевич как-то очень спокойно отнёсся к тому, что он уже не первый на российском Олимпе. Далю он запомнился именно своей скромностью и доброжелательностью к новому поколению.
И ещё одно знакомство, которого лучше было бы избежать - Фаддей Булгарин. Такой "тайный агент", что его негласная служба в Третьем отделении и тайной-то ни для кого не была. Презирали, и поводом выжить его из Дерпта стала газетная статья, в которой Булгарин отозвался об Университете презрительно. Шестьсот студентов устроили осаду его дома и кошачий концерт под его окнами. Инициатором Булгарин счёл Даля...
Пройдя курс в четыре года, Владимир Даль сдал экзамены - и был возведён в звание лекаря. Казалось, не только весь Университет - весь Дерпт провожал его и трёх его товарищей к месту службы - на войну.
"Через Днепр, через Прут, через Дунай - и куда дальше, куда полетит двуглавый орёл".
Оказывается, в армии говорят о чём угодно, только не о войне. Привычка?!
Крепость Силистрия пала под ударами тех, кто ещё вчера казались такими мирными... Даль более всего удивлялся тому, что он сам словно забывал бояться - некогда было. Надо, не теряя драгоценных минут, резать, перевязывать, извлекать пули...
А в перерывах между боями записывать то, что видел: ведь на войне бывает и такое, чего вообще не бывает. Как один казак взял в плен двенадцать турок, связав их лошадей: уздечку каждой привязал к хвосту идущей впереди, а сам обвешался двенадцатью ятаганами - не анекдот, весь лагерь был свидетелем!
Солдаты полюбили общительного лекаря, и узнав о его страсти записывать поговорки, стали вспоминать всё то, что слышали каждый в своём краю. И армейские, и всякие. Записей у Даля накопилось уже столько, что тюк с бумагами приходилось возить на верблюде.
И когда верблюд пропал, немало солдат вызвалось выручить бумаги лекаря. Верблюда у турок отбили! Вместе с драгоценным тюком!
Анапа, Сухум, Поти... Адрианополь... До Константинополя оставалось всего ничего, и мир, заключённый в шаге от окончательной победы, стал для многих неожиданностью. Но продолжать войну было бы и почти невозможно: в непривычном климате от лихорадки армия теряла больше, чем в сражениях. А уж когда вспыхнула чума...
Новым местом службы стал для Даля Каменец - Подольск. Здесь случилось ему вернуть зрение слепому - срезать бельмо, и к нему стали водить слепых со всей округи. Исцелил многих, денег не просил, и каково же было его удивление, когда узнал, что деньги брали его квартирные хозяева! Разумеется, себе. Более того, и лекарем-то хозяин объявил себя: слепые пациенты не могли его разоблачить!
Началась война с Польшей - и снова лекарь Даль в центре событий.
Армия с обозом, с ранеными, оказалась в кольце, прижатая к берегу Вислы. Единственное возможное спасение - переправиться и сразу вступить в бой: на другом берегу силы поляков невелики. Но мост взорван! Сам не зная, на что можно надеяться, Даль отправился осматривать местность и набрёл на складское помещение. Склад бочек!
Менее, чем за сутки мост на бочках, лодках, плотах был сколочен, связан верёвками. На рассвете увидев, что русские переправляются, поляки с левого берега исчезли: не приняли боя. Но на правом на пятки наступала целая армия!
Едва переправился последний солдат, Даль кинулся уничтожать мост, на который уже входил неприятель. Добежав по плотам до середины реки с топором в руке, он перерубил основной узел, соединяющий поперечные канаты: предусмотрел моментальное разрушение своего сооружения!
Мост разъехался, сбросив в воду и поляков, и самого инженера - самоучку. Даль, однако, выплыл к своим.
За этот подвиг лекарь получил Владимирский крест.
А по возвращении в столицу был назначен ординатором Военного госпиталя. Огромного - на две тысячи коек!
В палатах здесь размещалось от 60 до 80 человек, которых даже не сортировали по тяжести заболевания. И никаких операционных - оперировать полагалось прямо в палате! Больного держали семеро, и от воплей, слышных на улице, разбегались прохожие. Случалось, и умирали от болевого шока, но у доктора Даля - почти никогда: оперировал так быстро, что коллеги не верили своим глазам. "У него же обе руки правые!"
Солдаты прониклись таким уважением к доктору, что называли его не благородием", а по имени-отчеству. И припоминали для него всё новые поговорки. И впервые у доктора появилась своя квартира! Оказалось, что немудрено стать домоседом, когда дома хорошо и покойно, и можно, наконец, систематизировать свои бесчисленные записи. Многое хотелось обнародовать, связать сюжетами - и удивить публику красотой и многообразием языка, столичным гостиным неизвестного.
Так и появились на свет "Сказки казака Луганского".
Тексты, буквально сотканные из поговорок, присказок, потешек, сам автор готов был даже не считать художественными, ведь единственная их цель - знакомство "чистой" публики с собственным народом. Но сказки понравились, несмотря даже на то, что читатели узнавали себя в тех, что "живут - только жуют, едят - да небо коптят, взяты из грязи - да и посажены в князи". И всю эту ораву кормит Иван. Этот многоликий Иван - то сержант, то мужик, честный, работящий - и простоватый. Не понимает, что в его бедах виноваты не "блюдолизы придворные", а сам "царь Дадон-золотой кошель".
Вот когда Булгарину представился случай рассчитаться с бывшим дерптским студентом! По его доносу тираж сказок был конфискован, и сразу стал библиографической редкостью, а автор арестован. Прямо в госпитале. И освобождён уже через два дня. Распорядиться о его освобождении мог только император - видно, сказки понравились и ему. Во всяком случае придворный медик Арендт слышал, что император, решая, кого именно из врачей послать в Оренбург, произнёс:
- Даля нельзя, а то подумают, что высылаю за сказки.
Но именно сказки "познакомили" Даля с Пушкиным.
(Продолжение следует)
Начало здесь:
Продолжение здесь:
