Когда я взялась рассказывать про кладбища, то не думала, что так много будет вопросов из серии "А с чем необычным вы сталкивались?". Для меня кладбище – часть города, ничего сверхъестественного там я не ожидаю увидеть. Курьезные случаи – да, бывали, я о них рассказывала уже (оставлю ссылки в конце статьи).
Но вот прошлой осенью я встретилась с чем-то, чего до сих не могу объяснить обычными словами.
Я Елена Васильева, некрополист, изучаю старые кладбища Санкт-Петербурга, и в этом увлечении я не одинока. Знаю и экскурсоводов по кладбищам, и просто любопытствующих. А еще есть у меня хорошая знакомая, верная подруга в блужданиях между крестами и склепами, назовем ее, скажем, Вера.
И вот прошлой осенью пошли мы с ней на Новодевичье кладбище СПб, старых знакомых проведать. Цветочки кой-кому отнести, свечки зажечь, мусор смести – ну, всякое такое. И еще я должна была сфотографировать надгробие супругов Юлиуса и Сарры Иогансен. Это родители Лючии фан дер Пальс, и их прапраправнучка Ребекка очень просила меня сфотографировать их могилу.
Останавливаемся мы у их надгробия. Я с телефоном прыгаю вокруг, ракурс получше выбираю. А Вера стоит в паре шагов от меня, рядом со склепом актера Александринки Константина Варламова.
И говорит мне: «Меня как будто кто-то за рюкзак тянет... Слушай, это Варламов.» А я увлечена очень – там надписей не разобрать на надгробии, то так телефон поднесу, то сяк – и отвечаю ей как ребенку надоедливому: «Да? Надо же как интересно».
Вера не унимается: «Слушай, он хочет, чтобы мы ему свечку зажгли. Он прямо рядом стоит и очень просит»
Я: «Да дай я дофотаю-то!»
Вера: «Но он просит! Давай зажжем»
Блин, говорю, ну вот еще.
С досадой ухожу от Иогансенов, подхожу к склепу Варламова – там портал решеткой заварен наглухо, не войти (администрации кладбища привет), а фонарик для свечки в глубине стоит, не дотянуться. Отыскиваю ветку, веткой подтаскиваю фонарик на близкое расстояние, беру его в руки и вижу, что он грязный. Лезу в рюкзак – где-то были влажные салфетки.
«Он просит, чтобы мы фонарик протерли» – говорит Вера. Я вытаскиваю салфетки и тут до меня начинает доходить.
«В смысле – просит?»
«Ну вот... я его чувствую. Он тут рядом, меня за рюкзак трогает.»
Я вытираю фонарик салфетками, кладу внутрь свечку, зажигаю, ставлю в склеп подальше от входа. И никак не могу сообразить, как правильно реагировать. Поэтому продолжаю быть в ситуации и вести себя вежливо: «Ну вот, теперь хорошо?»
«Он очень рад, – говорит Вера. – Он благодарит.»
«Прекрасно, – говорю я. – А можно я теперь Иогансенов-то дофотаю?»
«Да, конечно. Он меня отпустил.»
Я делаю еще несколько снимков, и мы проходим дальше, вглубь кладбища, к могиле Врубеля. Потом возвращаемся обратно. Свечка у Варламова все еще горит.
Вера говорит: «Ты знаешь, он смеется. У него голос такой.. густой, глубокий.»
Я вспоминаю, что в сети есть запись голоса Константина Варламова, нахожу, включаю. Вера шепчет: «Да!! Это именно тот голос, что я слышала!!»
По-прежнему не понимаю, что думать, но ладно, идем дальше.
Теперь мы направляемся к могиле Манечки Бардской, девушки-пианистки, трагически погибшей в 1915 году. Я ей несу цветы, и еще хотела счистить мох с надгробия и тоже свечу зажечь.
Подходим, я вынимаю щетку и начинаю действовать.
Вера сообщает: «К нам Маня вышла. Она очень рада, что мы пришли, благодарит за цветы и просит, чтобы мы обязательно вазон для цветов принесли. Только не вазочку, а именно вазон».
Я уже смирилась, вожу щеткой по надгробию и поддакиваю.
«Маня говорит, что очень благодарна, что ты про нее помнишь. У нее голос как колокольчик».
«Да? Я очень рада. Маня училась в консерватории...»
«Маня говорит, что у нее на памятнике раньше был ее портрет, а теперь его нет»
(я в то время еще свою статью про Манечку не написала)
«Да, был бронзовый барельеф работы Марии Диллон – Маня с лирой в руках и лилиями, но он утратился в советское время.»
Заканчиваю уборку, кладу цветы, зажигаю свечу.
Вера сообщает: «Маня говорит: "спасибо". Она очень рада... и она поет! Она просит не забывать ее. Говорит, что ты очень хорошая.»
«Конечно, я не забываю Маню. Спасибо.»
«Маня говорит, что уже темнеет, и нам пора уходить. Говорит, что нельзя на кладбище быть в темное время. Они сейчас все выходят, и нам нужно уйти».
Вера на всем протяжении разговора абсолютно спокойна и адекватная, а я... мое состояние можно передать словом "одеревенела": я все слышу и понимаю, но не понимаю, как к этому относиться и как реагировать.
И знаете еще что... Мысль о вазоне (именно о вазоне, не вазочке) возникла у меня в голове раньше на пару секунд, чем Вера ее озвучила.
Мы уходим с кладбища, и Вера пересказывает все еще раз: как ее трогал за рюкзак Варламов и как он потом хохотал, как Маня внезапно вышла, и как запела, что у Иогансенов она никого не увидела, рассказывает, что она видит и слышит на других кладбищах. Говорит, что здесь все обитатели могил дружелюбные, а на часто посещаемых местах типа Литераторских мостков они задерганные, что Тургенев, например, злится, если к нему посетители подходят...
...Я иду рядом, киваю, поддерживаю разговор и не знаю, верить или нет. А вы что скажете?
---------
Обещанные ссылки (нажимайте на синие буквы):
- Рассказываю о Константине Варламове здесь
- Рассказываю о Мане Бардской здесь
- Курьезный случай со старушкой на Новодевичьем кладбище СПБ здесь
- Курьезный случай со старушкой на Никольском кладбище СПБ здесь
- Про красивейший склеп Лючии фан дер Пальс здесь
- Про потомков Лючии здесь