В данной статье вниманию читателей предлагается статья, посвященная роману “Списанные”(2008 г.) современного русского писателя Дмитрия Быкова.
Новое издание книги нулевых вышло в апреле этого года. Роман повествует о сценаристе, которого преследуют несчастья после того, как его внесли в некоторый “список” то ли угодных, то ли на посадку, то ли вообще случайных людей. В наше время, когда различные некоммерческие организации получают статус иностранных агентов, людей сажают за вещи, никак не связанные с политикой, либо вытравливают за рубеж, данное произведения раскрывается под иным углом.
Роман о маленьких людях и отсутствии идеологии
Предметом русской литературы зачастую являлась душа человека, его место в мире, ценности и причины страданий. В условиях современной России, которая со времен развала СССР не смогла преподнести никакой идеологии, кроме зачатков квасного патриотизма, Дмитрия Быкова интересует вопрос о месте человека в новом мире.
Автор в своих исканиях обращается к опыту Советского Союза. С его точки зрения коммунизм был ужасной репрессивной античеловечной системой, которая способна создавать высокие достижения и открывают миру новые пути развития человека. Этому посвящен, в частности, роман “Истребитель” 2021 года.
Эксперимент в “Списанных” рушит барьеры между людьми, обнажая их внутреннюю сущность. Оказавшись перед публикой герои придают своей жизни особый смысл, потому что список оказался чем-то объединяющим, разбавил привычный темп жизни.
Это находит свое выражение в стремлении к коллективизации, выражение себя через большинство. (См. больше) Списанные стремятся влиться в организацию, чтобы не чувствовать себя слабыми, одинокими, бесполезными. Само формирование таких обществ крайне вероятно в современном мире, потому что свято место пусто не бывает, и если идеологии нет, то её нужно выдумать. Именно поэтому члены списка так спокойно подкладывают голову на плаху - всяко лучше умирать с кем-то, чем одному:
Свиридов листал форум и возвращался к списку на главной странице, ловя себя на стыдноватой радости: он не один, те же проблемы как минимум у пятидесяти семи сограждан, и число их росло ежедневно, ибо до ста восьмидесяти оставалось еще много.
Здесь есть толика эгоизма героев - репрессированные только радуются росту числа своих сторонников. В данном аспекте становится понятно, что списанные никак не боялись на самом деле гонений, ведь если бы были действительные пытки, изнасилования или убийства, то такие событие не могли бы и врагу пожелать. Никто из персонажей не подвергается настоящим репрессивным мерам - весь монстр тирании разворачивается в воображении “списантов”. Произведение рассказывает не о борцах с режимом, а про “маленьких людей”:
— Что из «Спецназа» ты полетел, это очень хорошо, — сказала она задумчиво, — я еще тогда обрадовалась. А что вписался — это зря.
— А что такого?
— То, что вы сами себя и записываете. А никакого списка нет.
— Да, да, — кивнул Свиридов. Он узнал ее логику. — Что мне не нравится, того не бывает.
— Если хочешь.
— А тебе самой не интересно посмотреть, что там за люди?
— Я представляю.
Это высокомерие он ненавидел — почти так же сильно, как любил в ней все остальное.
— И что ты представляешь?
— Перепуганную кучу беспомощных людей, не умеющих ничего переживать в одиночку.
Повествование разворачивается вокруг молодого сценариста Свиридова, который терпит неудачи из-за того, что попал в список. Он не отличается какими-нибудь уникальными способностями. Роман начинается с того, что он презентует в Крыму неказистый фильм “Маленькое чудо”, который был создан под жестким контролем истерящих спонсоров и был настолько плох, что в него могли попасть любые новые персонажи или измениться сценарий по желанию Насти, одиннадцатилетней исполнительницы главной роли. Единственная возможность вызвать симпатию у зрителей - это пустить миф про то, как девочка обкакалась на съемках. Главный проект сценариста - это сериал “Спецназ”, видимо, какая-то ссылка в сторону второсортных ментовских сериалов с НТВ.
В большинстве случаев Свиридов сам становится виновником своих несчастий. На таможне он начинает конфликт на паспортном контроле, что и приводит его в кабинет майора. На представлении “Маленького чуда” зачем-то идет на церемонию, хотя и приз ему не нужен - он просто в Крым на халяву хотел скататься. Его увольняют со “Спецназа” после того, как он сообщает про список своему режисеру. Свиридов даже милиционеру первый говорит про список, а не пишет жалобу на превышение должностных полномочий - так и получается, что его и заломали, и в газету про него написали.
То же самое случается и другими списанными:
Как ни странно, неприятностей почти не было — а случившиеся были слишком разнообразны, чтобы выглядеть частью генерального плана. Хмурого Корягина развернули в ОВИРе, сказав, чтоб приходил за загранпаспортом через два месяца, когда ситуация определится; что определится — не сказали. Горчакову с сыном вызвали в поликлинику на флюорографию. Ломовой задержали приватизацию жилплощади, сказали, что должны исследовать все обстоятельства. Колесникова, менеджера по продажам в крупной сотовой компании, отправили в принудительный отпуск. Коркину, крупье из казино (никогда бы не подумал, интеллигентный мальчик), ничего не было, начальство даже выписало премию, чтоб не волновался. Симонов получил разнос от директора своего FM-радио: директор сказал, что сотрудник «Столичной службы новостей» должен быть безупречен, но чем именно Симонов провинился — директор не знал.
Список подчеркивает дела персонажей, наполняет рутину каким-то таинственным смыслом. Свиридов ненавидит “Маленькое чудо” и связанные с ним презентации, но когда ему запрещают из-за списка появляться на вручении призов, он принимает вызов и идет вопреки, хотя ему эта борьба вообще не нужна.
Само канцелярское слово “список” наполняется каким-то мистицизмом. Для главного героя это слово становится патологией, оно преследует его повсюду. За каждым поворотом список превращается в катастрофу, хотя, словами Владимира Кавторина:
Если лично вам, дорогой читатель, еще не случалось попасть в некий список (ну, скажем, участников какого-нибудь марша, где вы ни-когда не были, или на выселение из аварийного дома, который на диво прочен, или… да мало ли!), если не случалось, то вам просто повезло, а такие случаи очень даже бывают.
По этой причине Свиридов цепляется за каждый список. Его преследуют последовательно множество гипотез списка: врагов народа; деятелей культуры, чье появление на телевидении не рекомендовано; тех, кто внес себя в список на сайте; национально ориентированной элиты; воспитуемых; опомнившихся; спецагентов; живущих; посетителей премьеры “Команды”; активного меньшинства; вычеркнутых из списка.
Главный герой за собой статуса “маленького человека” не признает. На протяжении повествования Свиридов постоянно смотрит на окружающих людей свысока: на команду своих проектов, на бабулек, отирающихся у подъезда, на списанных. Ему звонит Шептулин, его коллега по цеху, чтобы утешить, а Свиридов мысленно поливает его помоями:
Но Шептулин с его халявной добротой, мягкой седеющей бородой, идиотской улыбкой во всю широкую рожу, многодетной семьей, подпевающей под гитару женой и полной неспособностью ни к одному делу был явно не тем персонажем, чьи соболезнования сегодня добавили бы Свиридову сил. Если он уже черпает силы в состраданиях Шептулина — это может означать только, что он окончательно перешел в разряд таких же лузеров, а с этого дна подъемов не бывает.
На протяжении повествования списанные сравниваются с прокаженными. Они чувствуют себя членами одной страты, из чего вытекают некоторые последствия. Например, герои начинают активно любить друг друга. Реальность как-то мешала им встретиться, а тут они стали изгоями, а, значит, теперь ближе друг к другу, скованы одной бедой.
Само существование списка все воспринимают равнодушно, даже не пытаются сопротивляться, наоборот, покорно сбиваются в стаю. Показательно, что список по итогу прекратился в этап: Бодрова выгуливала их в походах, как арестантов.
Несмотря на попытки Свиридова найти объединяющий принцип списка, он заключается в том, что все списанные оказались людьми не того времени, негодными, потерянными в жизни. У них нет ничего хорошего, кроме того, что их назвали врагами отчества.
В этом плане хорошо Дмитрием Быковым изображен антагонист подобного образа жизни, Аля, с которой Свиридов встречался в начале романа. Главный герой истерит, называет Алю беспомощной, но на самом деле она единственная, которая поняла бессмысленность списка и проигнорировала его.
Самая ирония списка в том, что он совершенно случаен. Как отмечает самую вероятную версию списка Рома Гаранин - это посетители премьеры фильма “Команда”. Предварительно со всех посетителей собрали паспортные данные. Через какое-то время “списанные” получают приглашение на встречу Союза ветеранов спецслужб. И тут хочу отметить, что стоит бережно относиться к личным данным и не разбрасываться ими налево и направо.
Встреча оказалась впиндюриванием книг “Русского проекта”, а не пропагандистским проектом, от которого все “списанты” пришли в такой ужас. То же самое и про диспансеризацию: всех записать на спортивные секции, “москвичам скидка”. Дальше больше - ни в коем случае не оставляйте контактные данные на сайтах, вроде www.spisok180.narod.ru (это фейковая ссылка из романа - переходить на свой страх и риск). Незачем удивляться, что вы попали в таргет-группу, и вам уже сто раз названивают с предложением пилюль для потенции или жучков от слежки.
Любопытно, как список по итогу создал новую тюрьму народов. В данном аспекте поведение Свиридова можно рассматривать как положительное, потому что он любил свою индивидуальность и не хотел разделять свою с другими. Когда списанты встречаются на даче, Смирненков выдает тост, в котором цитата:
Вот так их разбить по спискам, по компаниям, и чтобы началось наконец нормальное общение, а то все чрезвычайно разобщены.
И хотя его окликивают, когда он обращается ко всем “товарищи”, всем списантам стоит понимать, что именно такую темницу уготовила собственная трусость. Например, эта темница свела интеллигентов и гопников-патриотов, как Свиридова и троицу Панкратова — Гусева — Боброва. Сценарист сам попал в ловушку, но у него ещё были какие-то зададки личности, ведь он может обойтись без того, чтобы терроризировать прохожих, как бабульки у его подъезда или как Синюхин. Вопрос, почему он должен сейчас разделять с такими людьми общение?
Такое общество неизбежно претерпит крах, потому что объединяют людей не неудачи, а общие цели и интересы. Список приводит героев к деградации: начинается беспробудное пьянство, промискуитет и доносительство. В такой ситуации самое страшное в попытке выбраться, потому что к случайным людям возникает привязанность, хотя ничего, кроме страдания, такое общение не приносит.
Маленькие люди неразрывно связаны с отсутствием идеологии или философии. Проблема героев романа Дмитрия Быкова в том, что они не ощущают своей субъектности - их жизнь должна постоянно быть к чему-то привязана. При этом поднимается также проблема отсутствия идеологии даже в Советском Союзе - ведь репрессии государства направлялись совершенно на случайных людей. Это можно отследить в том, как преследовались масоны в романе “Остромов, или Ученик чародея”. Таким образом, автор обращает внимание на то, что уж лучше с идеологией, чем без неё, ведь в таком случае гнев государства будет зверским и беспричинным:
— Я одного не понимаю, — Свиридов чувствовал себя все неуютнее, словно за столом с ним сидело иноприродное существо с непостижимой логикой, не злобное, не агрессивное, боже упаси, миролюбивое и симпатичное по-своему, но все атомы в нем были расположены поперек. — У вас нет идеологии, вы сами сказали. А доносы есть. Как это возможно?
— Так и возможно, — Панкратов тоже, кажется, недоумевал, как можно не понимать таких простых вещей. — Что такого-то? Не так сказал, присвоил бабки, выпил и матерился. У нас материться нельзя, все матерятся, конечно, но втихую. Да мало ли. Что, обязательно идея, что ли, нужна? Вон, у скинов идеология, пожалуйста. Вам скины больше нравятся? А мы антифашисты, боремся с ними. Если бы не мы, они бы вообще давно всех в капусту…
В эту секунду Свиридов с ужасом поймал себя на том, что со скином ему было бы проще: у скина были понятия о верхе и низе, добре и зле, и с ним еще можно было договориться. А Панкратов никогда не напал бы на Свиридова по национальному или идейному мотиву, но спокойно съел бы его с соевым соусом, окажись так надо для попадания в первую пятерку, или как там у них называлась головка организации; еще долго объяснял бы повару, как именно сготовить.
Один из посылов романа, в особенности, концовка заключается в том, что люди всегда будут состоять в каких-нибудь списках, но только собственными силами смогут наполнить существование смыслом, чтобы жизнь “маленьких людей” не ограничивалась лишь ожиданием всеспасительного происшествия, войны или репрессий, лишь бы не серой всепроницающей скуки.
Творческий кризис главного героя
Одна из поднимаемых автором проблем - это современный кризис в искусстве. Этой болезни и подвергается главный герой, а список позволяет ему порассуждать на тему того, почему у него не выходят какие-то талантливые сюжеты.
Список позволяет автору выкроить время на личное творчество - все прочие свои проекты Свиридов ненавидит, но вот наступает время, когда он может заняться чем-то своим, но у героя ничего не пишется. Он сутками напролет раскладывает пасьянс на компьютере и по финальному счету пытается предсказать свою судьбу:
Вечерами Свиридов пил со списантами, понимая, что впадает в зависимость от этих попоек, давая клятвы навеки от них отказаться, сидеть дома и писать свое, — но писать свое было невозможно, нервы натягивались, пугал каждый шорох, въехавшая во двор милицейская машина выбивала из колеи на час. Он часами раскладывал пасьянсы, чаще всего бесконечного «Паука», и заметил, что если результат выходит больше тысячи, хоть на единицу, происходит что-то приятное — прибавляют денег на «Родненьких» за высокий рейтинг, Тэсса заказывает вместо одной колонки две и платит соответственно, звонит полузабытый заказчик и предлагает халтуру.
Впрочем, это не вина главного героя. Сериал “Спецназ” является примером дурновкусия современного общества. Свиридов бы и рад сделать его лучше, но:
Если удавалось вписать в серию приличный диалог или точную мысль, рейтинг немедленно падал.
Настоящий творец выделяется из толпы тем, что его произведения создают некоторую уникальную собственность. А Свиридов не смог ни создать чего-то уникального, ни даже заработать хорошо на той “лаже”, которую он пишет по заказу толпы, что видно по его однокомнатной квартире от деда. Герой и сам это понимает:
— Например, люди, чья профессия признана неэффективной. Эффективных осталось две — те, кто сидят на трубе, и те, кто чешет им пятки. А вы с вашими новыми вагонами и я с моими сценариями можем идти лесом.
Основная проблема Свиридова в том, что он считает себя выше других. Своих коллег по цеху он презирает за подделки, хотя сам не выпустил ничего стоящего. Список приносит герою облегчение и дает ещё тысячу и одну причину своих несчастий и творческого кризиса - как же писать, если вокруг диктатура:
Прежде он хоть краем сознания мог надеяться, что написанное изменит мир. Теперь ему было ясней ясного, что ни одно слово — чужое или его собственное — не имело больше никакого веса: от людей перестало что-либо зависеть.
Становление героя, присущее жанру романа, заключается в том, что он выходит из этого кризиса, продолжает жизнь без списка и без нахождения причин всякого во всем:
— А так, — ответил он. — Справляться со своей проказой наедине. Делать из нее литературу, кто умеет. Жить, будто нет проказы. Есть разные варианты, но маршировать с трещотками, с провокаторами, с ворами в первых рядах — это спасибо.
Паранойя главного героя
Отметим роль страха в романе. В статье М.Ю. Спиридоновой “Анатомия страха в романе Дмитрия Быкова «Списанные»” отмечается, что большую роль в повествовании отводится именно животному ужасу, который испытывает Свиридов. Я считаю, что Спиридонова перегнула в сравнении со сталинскими репрессиями, но отмечена интересная деталь - весь кошмар разворачивается в воображении Свиридова. Дмитрий Быков сопровождает некоторые главы сопроводительными письмами, вроде доносов. По некоторым деталям читатель может предположить, что это не настоящие кляузы - это все взыгравшееся воображение сценариста:
«СВИРИДОВУ С. В. согласно распоряжения от 28.06.07 было доведено, что присутствие СВИРИДОВА С. В. на награждении СВИРИДОВА С. В. как сценариста самого доброго и мудрого фильма нежелательно. Вопреки рекомендациям руководства Международного молодежного центра СВИРИДОВ С. В. на награждении СВИРИДОВА С. В. присутствовал, но выход его на сцену как сценариста доброго и мудрого фильма был блокирован своевременными действиями МАНАЕНКО Е. Ф. При проведении мастер классов с веселыми гостями Международного детского центра СВИРИДОВ С. В. ничего такого не говорил. В целом характеризуется положительно, в общении ровен, алкоголем злоупотреблял умеренно, попытки заплывания за буйки были единичны и недалеко».
Значит, шторм — все-таки не они. Похвально.
Эта записка встречается во второй главе и последний абзац - авторский, с большой вероятностью, такое мог думать Свиридов. Вообще, если выстраивать образ автора и главного героя, то по всем критериям они невероятно близки, видно, что события проистекают непосредственно из глаз и ума Свиридова. Исходя из этого, легко поймать Дмитрия Быкова за художественный прием - все ужастики, которые выстраиваются про репрессии и список, являются больной фантазией персонажа. Впрочем, автор и сам дает подсказку, что ответ в тринадцатой главе последней части - такие доносы отписываются от агента Свиридова, которым он себя воображает по сценарной привычке.
В связи с одной из версий, что список - это массовый психоз, стоит вспомнить “Палату №6” А.П. Чехова. В третьей главе нас знакомят с одним из пациентов:
В одном из переулков встретились ему два арестанта в кандалах и с ними четыре конвойных с ружьями. Раньше Иван Дмитрич очень часто встречал арестантов и всякий раз они возбуждали в нем чувства сострадания и неловкости, теперь же эта встреча произвела на него какое-то особенное, странное впечатление. Ему вдруг почему-то показалось, что его тоже могут заковать в кандалы и таким же образом вести по грязи в тюрьму. Побывав у мещанина и возвращаясь к себе домой, он встретил около почты знакомого полицейского надзирателя, который поздоровался и прошел с ним по улице несколько шагов, и почему-то это показалось ему подозрительным. Дома целый день у него не выходили из головы арестанты и солдаты с ружьями, и непонятная душевная тревога мешала ему читать и сосредоточиться. Вечером он не зажигал у себя огня, а ночью не спал и всё думал о том, что его могут арестовать, заковать и посадить в тюрьму. Он не знал за собой никакой вины и мог поручиться, что и в будущем никогда не убьет, не подожжет и не украдет; но разве трудно совершить преступление нечаянно, невольно, и разве не возможна клевета, наконец, судебная ошибка?
В повести герой Иван Дмитрич сходит с ума и страдает манией преследования, потому что чувствует себя незащищенным человеком в обществе, построенном на несправедливых законах. Тюрьмы и психбольницы для кого-то нужны - значит всех нужно пересажать.
Аналогично происходит и в романе Дмитрия Быкова. Над героями произведения нависает воспоминание о ГУЛАГ-е, но раз он существовал, то что в мире отменяет его реальность, так сказать, словами Господа из последней главы:
...если ты не будешь состоять в этом списке — ты будешь состоять в списке людей, вычеркнутых из списка, и я отнюдь не знаю, в каком лучше.
По данным причинам и Свиридов потихоньку сходит с ума, если живет в мире, где его могут скрутить или разрушить ему жизнь за собаку без поводка, и никто не понесет ни за что ответственности. Как можно вести нормальную деятельность, если общество принимает пошлость и вульгарность в виде сериала “Спецназ”? В “Палате №6” похожая история происходит с главным героем, Андреем Ефимычем, потихонечку спивающимся доктором, работающим в больнице, которая никого не лечит, но зато приносит обществу спокойствие и безопасность.
Пугалка, которая стала утопией
Одним из важных образов, описанных Дмитрием Быковым, является государство и его невидимая всесильная рука. К 2021 году Россия увидит дела “Сети” и “Величия”, отравления политических оппонентов, в том числе и самого автора, жестокие разгоны митингов. На момент же издания романа в 2008 г. всех этих последствий построения авторитарного режима ещё не видно, есть только задатки. Впрочем, о полном масштабе репрессий узнают только наши внуки - по предположениям некоторых журналистов в те времена не было гласности и публичности, поэтому все эти резонансные дела замалчивались.
Здесь на первый план выходит проблема самоцензуры. Люди сами ограничивают свои действия и пытаются угодить неведомо чему, чтобы не получить кары за недостойное поведение. Свиридов размышляет об этом:
В том и дело, что сегодня уже не знаешь, в чем можешь быть виноват. Никаких правил: самое поганое время, когда все еще только сгущается. Что-то можешь определить сам, личные рамки дозволенного… но решать надо быстро, завтра все отвердеет. Это было хуже, чем прямая угроза: сейчас опасность смотрела отовсюду, никто не знал, как себя вести. Под удар с равной вероятностью могли попасть и те, кто нарывался, и те, кто потирал ручки, приговаривая «давно пора». Критерий был неясен и определялся по прецеденту. Самое досадное, что все развивалось давно уже не по логическим или даже сценарным законам, а по прихоти чистой статистики: нам надо выдавить вон столько-то народу, посадить столько-то, отнять работу у стольких-то. Дураками были все, кто спрашивал «За что?» и пытался отыскать закономерности. Закономерность была одна: количественная. Не туда шел, не там стоял.
Также проблема самоцензуры отражена в диалоге с Романом Гараниным:
Они же не доложили там внизу, что это за список. У них же на всех уровнях долбаная секретность. Они спустили список и велели смотреть. А дальше кто во что горазд: ты не знаешь, как понравиться начальству? Один, чтобы ему понравиться, всех сажает, другой всех увольняет, третий устраивает гуманитарную помощь. Четвертый вообще приглашает всех по списку на встречу ветеранов спецслужб, думая, что это список на аккредитацию. И ни одна рука не знает, что делает другая. Ты допер?
— Идиотизм, — сказал Свиридов.
— Ну а чего ты хотел? Ты пойми: они все только и ждали, пока спустят список! И им совершенно неважно, список чего! Они же со скуки выли, прикинь. Сколько можно брать физиков за дружбу с китайцами?! А тут мы имеем большое благодатное поле. У нас есть сто восемьдесят человек непонятного назначения в оперативной разработке. Даже вот, видишь, медосмотр. Это, наверное, кто-то решил, что вы опергруппа, стал с вами заниматься физкультурой…
Дмитрий Быков не забывает также отметить, что скука спецслужб направлена только на тех, кого легче всего задавить. Об этом вспоминает Свиридов, когда его задерживают на таможне в самом начале:
Ульмана не могут поймать, а сценариста могут!
Здесь автор вспоминает дело военнослужащего Эдуарда Ульмана, который в 2002 г. расстрелял шесть мирных жителей в Чечне.
Другим примером является дед Синюхин, который натравливает полицию на Свиридова:
— Весь район терроризирует. Пишет на всех в милицию. А они приезжают, потому что иначе он пишет на них. Можно тут человека убить, и никто не приедет. А к Синюхину ездят, даже когда у него сосед сверху музыку включает.
В творчестве Дмитрия Быкова виден сквозной мотив, касающийся осмысления репрессивного тоталитарного строя для русского человека. Наиболее полно данный вопрос раскрывается в его романе “Оправдание”, хотя, справедливости ради стоит отметить, что любая “трилогия” Быкова так или иначе касается данной темы. В случае “Списанных” автор старается поставить вопрос о том, как русский народ вновь и вновь умудряется себя заковывать в кандалы, словно свобода есть что-то излишнее и праздное, чего надо стыдиться и бояться.
Конечно, роман “Списанные” не имеет даже намека на тот уровень репрессий, который был в сталинские времена. Здесь можно привести в пример так же “трилогии”, потому что жесть, которая описывается там, не идет ни в какое сравнение с кучкой маленьких людей, которых напугала сама идея списка. Разве можно это сравнить с ситуацией, где черный воронок приезжает за одним соседом, вторым, а затем за тобой?
Многое Дмитрий Быков предсказал в романе “Списанные”. Оглядываясь на события 2020 года в Белоруссии с ужасом воспринимаются слова Абрамова, мастера автосервиса:
— У кого он был? У вас? У меня никаких возможностей не было. У меня две дочери, сейчас у меня есть возможность их достойно кормить. Тогда у меня не было, я по семи работам бегал, и жена то же самое. Голосовать вы можете? Можете. И вы знаете, что люди действительно так голосуют, потому что восемьдесят процентов подтасовать нельзя — так?
Слова Александра Григорьевича Лукашенко :
После этих выборов говорят: вот нарисовали что-то президенту действующему. Ну, знаете, вот откровенно - у наших губернаторов есть привычка показать, у кого лучше. И кто полпроцента, процент, мог два дописать (голосов в поддержку Лукашенко - ИФ). Но слушайте, ну, нельзя нарисовать 80%.
Другое предсказание относительно того, как пожирает система сама себя, относится уже к самому Абрамову:
— Понимаете, Андрей, — осторожно начал Свиридов. Он боялся не Волошина, а почти неизбежной банальности сказанного: скользнет, не задев, а надо было в точку. — Я не буду вам про цель и средства, про мерзость доносительства и так далее. Но это все — для поддержания прежнего фокуса, для тех же качелей, на которых, честно говоря, уже укачивает. Мы должны быть как они и хуже, да? Но мы не должны быть как они, иначе все придет туда же. Мы должны быть лучше, чем они, другими, чем они, неужели непонятно?
— Бред, бред! — злился Волошин; он не на шутку завелся. — Праздный треп! В случае с Абрамовым, со всеми сытыми Абрамовыми, которые не желают ничего понимать, уперлись рылом в корыто и счастливы: как именно мы должны быть лучше?
— Вы должны как-нибудь иначе объяснять ему, в чем его неправда, — терпеливо продолжал Свиридов, чувствуя себя все более глупо и неловко. — На то у вас божественный дар слова и как там еще это называется. А у него нет никакого божественного дара, он мастер в автосервисе и ничего дурного вам не сделал, в конце концов…
— Да?! — возмутился Волошин. — А когда он на весь вагон орал: «Вы неправы, сейчас прекрасное время и лучший президент! Из всех возможных!» — это вам не было прямым доносом? Он же не просто орал: «Все отлично»! Он орал именно: «Вы неправы», и пальцем тыкал! Это не донос? Не изящная форма стука?
— Он орал в электричке, — сказал Макеев. — А вы сказали Калюжному. Разница есть?
— Никакой решительно. Все электрички набиты Калюжными.
— Ну, я вижу, вас не собьешь, Андрей, — решительно сказал Глазов и поднялся. — Если вы не шутите, я, пожалуй, пойду, а если так шутите — тем более пойду. Очень может быть, что у вас своя правда, и что вы по-своему очень доказательны, но как-то, понимаете…
— Да ради бога! — воскликнул Волошин, но уже без прежнего напора. — Не держу.
— Ну, еще бы вы держали…
— Господа, господа, — залепетал Сальников, пытаясь удержать зоолога, — друзья… Не хватало только еще в списке перессориться…
— Да никто не ссорится, Олег, — мягко отвел его руку Глазов. — Это же личный выбор… нет? Я просто вам хочу напомнить, Андрей, — обратился он к Волошину почти сострадательно. — Есть закон: сначала, конечно, берут тех, на кого донесли, это правило, я вот Сереже о нем рассказывал. Но потом, как правило, приходят за теми, кто донес. Это вторая ступень, про которую я обещал рассказать, но тогда не успел. В результате остаются какие-то третьи, признака я еще не сформулировал, — но именно эти третьи и есть опора нации. Они как-то умудряются жить, не участвуя во всем этом. А вы поучаствовали, и за вами обязательно придут — во вторую очередь, но никуда не денетесь…
Как часто мы можем слышать в последнее время про гонения на блогеров, которые были лояльны к системе? И закрывают их по доносам таких же Волошиных, которые требуют государство бить дубинками людей, только особенных. Роман издан в 2008 году, а в 2018 выходит статья 282 УК РФ, которую либеральная общественность принимала с теплом, чтобы били врагов отечества, хотя по итогу статья начала вереницу дел по твитам в общественных сетях.
Роман может также рассматриваться как рефлексия автора на тему реального списка. Дмитрий Быков в нулевые, когда уровень репрессий не был так высок, размышляет, существует ли тирания внутри государства. Хуже Кафки, хуже Оруэлла и любой антиутопии - автор сочиняет целое произведение, в котором приходит к выводу, что список - это художественный замысел. Затем этот список появился не на страницах произведения, а в реальности: https://maxpark.com/community/13/content/3583399. Дмитрий Быков облегченно выдохнул после романа “Списанные” - мол, хорошо придумал не как в жизни, а ужас, оказалось, только начинался.
Стилистика произведения
Некоторые читатели по отзывам упрекают Дмитрия Быкова в излишней вульгарности своего произведения. Роман в изобилии предоставляет сексуальные сцены, а также не брезгует матом.
Тут стоит понять, что роман в какой-то мере является пародией на современную литературу. Это выражает Свиридов, когда размышляет о современном кино:
Дети в бывшем лагере, а ныне международном молодежном центре, оказались безнадежно провинциальными и смотрели всё с одинаковым удовольствием. Их радость при виде движущихся больших картинок была чисто физиологической, а если с экрана раздавалось знакомое слово вроде «жести», весь бетонный амфитеатр взрывался аплодисментами. По-настоящему их не занимало ничего, кроме компьютерных игр и дискотек, ко всему остальному они были добродушно-равнодушны, покорно задавали вопросы после каждого просмотра — одинаковые из раза в раз, о смешных случаях на съемках и о том, почему Свиридов выбрал профессию сценариста.
В таком аспекте стилистика автора - это игра на читателя и одновременно укор ему. Не будет перепихонов, пьяных разговоров, тайных заговоров - так кому понадобится читать такой роман? Глубокие размышления на тему русской действительности, ужаса репрессий и несправедливость тюрьмы приходится разбавлять современными декорациями.
Одной из особенностей прозы Дмитрия Быкова являются поэтические вставки. Прямо видно, как поэт вырывается из скучного педагога и работает на полную катушку. Ярким примером такого описания является танец Варги из романа “Остромов, или Ученик чародея” [часть 1 глава 6].
В “Списанных” таких моментов не наблюдается. Кажется, в ряде случаев даже специально написано плохо:
В четверг с утра ему позвонила Бодрова. Голос оказался бодрый.
Впрочем, Панкратов с панкреатитом был уже нейтрализован.
Судя по стилистике других произведений автора такая игра словами не случайна. Во времена “звенящей пошлости” такие выражения часто в ходу. Люди начинают подмечать мелочи, не углубляясь в сущность вопроса, вешают на людей ярлыки по их фамилии.
Дмитрий Быков не может все же пожертвовать ради современного вкуса своими реминисценциями:
“В местных Раскольниковых — в том числе никого не убивших — изначально сидит мечта о Порфирии Петровиче, который отнесется к нам горячо, сочувственно, нежно. Следователь-психоаналитик, понимающий палач, из тех, что, замахиваясь топором, отечески произносят: «Сами же мне потом спасибо скажете!»”. [Достоевский]
Если бы списка не было, его стоило выдумать. [Толстой]
Каждый обещал показать дуб, который на Лукоморье. И ты знаешь, мне впервые его стало жалко, в смысле Пушкина, потому что привыкли: великий. [отсылка к Довлатову]
Такие вставки немного рушат другую особенность романа. Как уже отмечалось, в повествовании близки образы автора и главного героя. Свиридов в ряде случаев выдает себя тем, что вспоминает отрывки из фильмов, но тут же Быков и сам проговаривается, когда выдает реминисценции, присущие писателю, а не сценаристу.
В связи с этим нужно отметить, что Дмитрий Быков (1967 г.) ставил сложную писательскую задачу - вести повествование от лица двадцативосьмилетнего мужчины (1978 г.). Годы повествования легко высчитываются:
Отец Свиридова пропал без вести в девяносто пятом году. Таких историй было тогда много. Весь девяносто пятый год выпал из жизни Свиридова, он и теперь, одиннадцать лет спустя, старался его не вспоминать.
[Размышления Свиридова]В двадцать восемь умерли Моррисон и Джоплин, и Лермонтов доигрался, и вообще это первый кризис; кажется, я до него дожил.
С данной задачей автор справился с большим трудом, и это оправдывается только эклектикой - роман является рефлексией и испуганного Свиридова, и Быкова. Да, видно, что герои выражаются стильно, модно, молодежно, но герои слишком умные. Описание пошлых и бранных моментов выглядят так, как если бы это было представление автора о жизни молодежи. Автор статьи не разделяет общего мнения о деградации нынешнего поколения, именно поэтому топит за то, чтобы требовать с авторов глубокого погружения в тему - простые на первый взгляд вещи все же таят в себе глубину. Можно посмотреть на творчество Евгения Алехина (1985 г.), чтобы понять, под каким экзистенциальным углом раскрывается современным автором царящая рутина.
Возвращаясь к самому автору в произведении нельзя не отметить две вставные главы (последние главы второй и третьей части). Там видно, что автор отходит от общего повествования и общается уже напрямую с читателем. Главы написаны как прямой разговор человека и Бога. Автор как бы спрашивает, почему жизнь стремтиься утрироваться до списков или до отсутствия списков и в чем же на самом деле предназначение человека.
Оппозиция как часть пиара
Стоит рассмотреть не совсем честную игру автора в отношении рекламы своего творчества. Трудно не отметить, что роман подмечает современные тенденции и предсказывает многие линии, которые воплотились в современной автократии. Тем не менее, в книге нет оппозиционеров - случайный список становится темой повествования, но сами члены списка не являются противниками партии, но автор меняет позиционирование романа вполне с определенными целями.
Дмитрий Львович Быков известен российскому обществу как оппозиционный писатель. Он давал информационную поддержку врагам режима, был автором стихотворений проекта “Гражданин поэт”, часто в СМИ отзывался весьма нелестно о правительстве. Свою книгу он позиционирует в аннотации 2021 года следующим образом:
“Списанные” рассказывают о ситуации примерно середины нулевых, когда практически все люди, не совсем вписывающиеся в рамки государственной пропаганды почувствовали себя немножечко изгоями: такое чувство, что за ними послеживают с тайной недоброжелательностью и, может быть, не очень ясными перспективами.
Презентацию книги в 2021 году Дмитрий Быков начинает с того, что упоминает Киру Ярмыш и всячески расхваливает её роман “Невероятные происшествия в женской камере № 3". Я постараюсь дать анализ данного произведения когда-нибудь - на данном этапе не могу говорить о качестве книги и надеюсь, что она будет хороша, но, несомненно, ажиотаж, поднятый этим романом, вызван оппозиционной деятельностью писательницы.
В этом сейчас есть некоторая болезнь общества - недовольство нынешней вертикалью власти подогревают интерес у читателей ко всем, кто против. Дмитрий Львович Быков пользуется этим, чтобы распродать очередное издание своей книги - про мир репрессий, складывающийся вокруг отравленного режимом писателя, прочитать ведь очень увлекательно.
Приведем здесь аннотацию книги 2008 г. издательства ПрозаиК:
Неприятности бывают у каждого. Но как быть, если из досадных случайностей они перерастают в стройную и неумолимую систему, преодолеть которую не представляется возможным? Если неприятности преследуют тебя повсюду — в работе, в общении, в быту? И если те немногие, кто еще решается разговаривать с тобой, в ответ на твои жалобы отделываются многозначительными намеками, показывая указательным пальцем куда-то вверх…
Ты — списанный. Списанный из жизни, как негодный товар со склада. И так хочется узнать, чей карандаш поставил против твоей фамилии роковое слово — «списать»!
«Списанные» — первый роман гротескно-фантастической трилогии «Нулевые». Его главный герой, молодой телевизионный сценарист Свиридов, вдруг обнаруживает себя в таинственном списке, где состоят, кроме него, еще 180 москвичей в возрасте от 16 до 60 лет.
Кто и зачем внес их в этот перечень, члены которого то лишаются работы, то получают повышения по службе, то вызываются на всеобщую диспансеризацию? Страхи, унижения, надежды, слухи и призраки нулевых годов — в новом романе Дмитрия Быкова, сочетающем приметы триллера, притчи и политической сатиры.
Читатель должен видеть эту разницу, а автору стоит следовать своему художественному замыслу. По произведению видно, что никакие это не враги режима, выборка “списка” случайна, да и нет его вовсе. Ко всему прочему, роман начинается словами Александра Жолковского:
Все экспериментально-философские фэнтези N построены по инвариантной схеме. На протяжении романа развивается владеющая героем сверхценная идея. Читатель внутренне спорит с ней, но по ходу сюжета она набирает силу, и читатель готов то ли поверить в нее, то ли объявить роман полным бредом, когда в последний момент автор вдруг отмежевывается от этой идеи и сваливает всю ответственность на одержимого ею героя.
А превращая своё произведение автор сливает собственный замысел и превращает художественный роман, неплохо написанный, в черствый манифест, который не достигает своей публицистической цели.
Итог
Приведем слова Дмитрия Быкова о книге: “В принципе, это такая фантастика, которая в восьмом году, когда книга вышла, казалась пугалкой, а сегодня она кажется почти утопией”. Опять же стоит поспорить с автором о том, что произведение рассказывает о репрессированных или о людях под пристальным вниманием. Эта книга о страхах, которые порождаются непрочностью собственной позиции в жизни, синдромом “маленького человека”. Тем не менее, самый ужас приподносит жизнь, ведь “эта такая фантастика” в 2008 году была детской сказочкой, и кто мог представить, какая вереница настоящих гонений будет обрушено на гражданское общество в следующее десятилетие. И все то, что в книге “Списанные” было лишь ощущением, теперь стало реальностью. Если про книги Кафки, Оруэлла, Хаксли мы можем утверждать, что такой ужас в жизни неосуществим, то в романе Быкова детские кошмары-бугимены врываются в нашу реальность на наших глазах. Конечно, знаю, как часто сейчас все кричат, что “Океания всегда воевала с Остазией”, но это лишь аллюзия на антиутопии, а не настоящий ад, но вот когда безобидные, на первый взгляд, вещи воплощаются, то становится по-настоящему страшно.
Читали ли вы произведения автора? Делитесь своим мнением в комментариях!
Автор: Роман Мыскин
Литература
Дмитрий Быков. Списанные. ПрозаиК, 2008 г.
Дмитрий Быков. Остромов, или Ученик чародея. ПрозаиК. 2010 г.
Лев Данилкин. Клудж. Новый Мир, 2010/1
Владимир Кавторин. Из списка живых. Нева 2009/1
Дмитрий Быков о книге «Списанные»
Дмитрий Быков. Презентация нового издания романов «Эвакуатор» и «Списанные».
М.Ю. Спиридонова. Анатомия страха в романе Дмитрия Быкова «Списанные». Вестник СамГУ. 2012. № 2/1
А. П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем в 30-ти томах. Сочинения. Том 8. М., "Наука", 1986.
#быков #литература #книги #проза #филология #литературоведение #рецензии #списанные #роман #гражданинпоэт
