Тема матерной ругани в Красной Армии во время Гражданской войны и сразу после нее активно обсуждалась и в прессе, и в литературе, и даже в официальных документах. Дело в том, что освобождение от старого строя многими воспринималось и как моральное раскрепощение, а потому мат стал чаще появляться в публичном пространстве. Правда, закрепление мата исключительно за красными будет нелепостью, так как белые вполне могли бы с ними в этом деле посоревноваться. Среда была одна – армия.
Если не углубляться в исторические изыскания и брать только XX век, то еще во время Первой Мировой изощренная брань стала повсеместной. Как вспоминал Михаил Лемке, служивший военным цензором в ставке Верховного Главнокомандующего в 1915—1916 годах, матерщиной «особенно отличаются гвардия и конница, видя в этой брани какую-то лихость». Тот же Лемке писал в своих мемуарах, что в № 255 «Армейского вестника» была напечатана беседа пермского епископа Андроника «О скверноматерном слове», и статью ту одобрил официальный орган Юго-Западного фронта. Андроник сокрушался, что матерная брань «так навязла в зубах и закрепилась на языке, что она по привычке, без всякого сознания сыплется в воздух».
Интересно, что цензор Лемке после Революции перешел не на белую, а на красную сторону, став одним из редакторов журнала «Книга и революция». Незадолго до смерти он даже вступил в РКП(б).
Забавно, что ругань одинаково возмущала и священников, и лидеров Красной Армии. Правда, первые считали, что этот порок более характерен для пролетарской среды, из которой вышла РККА. В числе таких критиков можно выделить будущего архиепископа Брюссельского и Бельгийского Василия (он же Всеволод Кривошеин, воевавший в годы Гражданской войны на стороне Добровольческой армии). Вспоминая, как ему пришлось пробираться на белый юг, Кривошеин много писал о встречавшихся ему по дороге матерщинниках:
«Пассажиры — красноармейцы, железнодорожники, бабы, местные жители. Впервые слышу кощунственную матерную ругань. Красноармейцы только так и разговаривают. Когда я служил в Весьегонске, на линии непрерывно был слышан мат, но никогда ни один рабочий или кто-либо другой кощунственно не ругался. Да и в Белой армии такой ругани я впоследствии никогда не слышал. Кощунственная ругань являлась, так сказать, отличительным признаком Красной армии. У простых людей, мужиков и баб, она вызывала ужас и отвращение».
Есть в мемуарах Кривошеина даже и такой момент:
«Один из караульных особенно часто ругался по-матери. Желая на него воздействовать, один из мужичков говорит ему: «Ты знаешь, ведь за тем и сделали революцию, чтобы люди не ругались по-матери». «Неправда, — возмущается караульный, — если бы это было так, то за матерную ругань расстреливали бы. Однако не расстреливают»».
Тут священник явно перегибает палку. Конечно, красноармейцы матерились, однако их сверху за это никто не поощрял. Даже наоборот. Вот, например, отрывок из приказа №140 председателя Революционного Военного Совета Республики, комиссара по военным и морским делам Льва Троцкого от 7 сентября 1919 года:
«Брань унижает человеческое достоинство, отучает человека от разумной речи, отучает его от мысли и тем самым ослабляет его боевую волю. Командирам и комиссарам вменяется в обязанность изгонять из обихода Красной Армии безобразные ругательства, каких нет ни в какой другой стране, и всеми мерами содействовать установлению достойных форм речи и товарищеских отношений».
Далее можно вспомнить Павку Корчагина из романа Николая Островского «Как закалялась сталь». Корчагин, как известно, постепенно выдавливал из себя дурные привычки усилиями воли. Так он бросил курить и точно так же отказался от ругани, дав публичное обещание:
«Грош цена тому, кто не сможет сломить дурной привычки. За мной остается ругань. Я, братва, не совсем поборол этот позор, но даже Димка признается, что редко слышит мою брань. Слову легче сорваться, чем закурить папиросу, вот почему не скажу сейчас, что и с тем покончил. Но я все-таки и ругань угроблю».
Литературовед Елена Толстая-Сегал (она, кстати, внучка писателя Алексея Толстого) считает, что тему с корчагинской бранью Островский выловил у писателя Александра Бусыгина. Более того, название романа он мог забрать у него же: в 1928 году в издательстве «Московский рабочий» Бусыгин выпустил книгу «Закалялась сталь». Речь там шла о бронепоезде (сам писатель во время Гражданской войны был рабочим главных мастерских Владикавказской железной дороги и бойцом бронепоезда). Интересно, что в тексте первого издания еще фигурирует Троцкий с "лучистыми глазами", смотревшими "остро, как резцы алмазной стали". Там же цитируется и его приказ №140, упомянутый выше. Правда, с одной лишь разницей: менялся номер поезда и его название (в оригинале приказа – бронепоезд назывался «Большевик»):
«Во время стоянки на станции бронепоезд № 240 отличается безобразной руганью всей команды, не стесняясь тем, что на вокзале присутствовали гражданские лица, женщины и дети.
Солдаты бронепоезда без смысла и без цели отравляли воздух отвратительными ругательствами. Поезд № 240 носит высокое наименование «Вперед за Советы». Считаю, что красный воин, как борец за высокие цели, должен держать себя на бронепоезде так, как подобает на месте высокого служения, а не так, как в кабаке».
Ну и напоследок воспитательный плакат о вреде матерщины, напечатанный в 1923 году (автор его, к сожалению, не известен). Новому советскому человеку объясняется, что матерная речь – это наследство царских держиморд и кулаков-мироедов, а потому ругаться – значит, позорить себя и сознательно возвращаться в дореволюционную Россию.
Даешь подписку на канал «Красный Фронтовик»!
Читайте также другие публикации:
«На нашей улице был праздник, а фашисты сидели в кромешной тьме»: как советские офицеры встречали Новый год в Восточной Пруссии
«Затянуть пояса и пришить пуговицы!» как Красная Армия переживала режим жесткой экономии
Почему рабочие прячут солдатские кости, обнаруженные на стройках, и как этому противостоять?
