Женщине, которая неторопливо прогуливалась по улице летним вечером, с первого взгляда можно было дать лет сорок. И только очень внимательный глаз мог определить, что на самом деле, она вряд ли старше тридцати пяти. Возраста ей добавляла седина на висках и морщины в уголках глаз. Морщины, впрочем, разглядеть было трудно: глаза были прикрыты солнцезащитными очками, хотя день был довольно пасмурным. Длинная русая челка спадала ей на лицо, но вряд ли это было данью моде. Скорее можно было предположить, что женщине было безразлично, как она выглядит.
Улица, по которой она шла, упиралась в тупик. Там местные бездомные организовали пристанище, нечто вроде палаточного лагеря. Место для него было выбрано идеально. Здесь было все необходимое для жизни: неподалеку река, в которой можно было искупаться, или даже набрать воды. Не особенно чистой, конечно. Но другой ведь все равно не было. А прямо за рекой, насколько хватало глаз, простиралось Эльдорадо – городская свалка. Свалка эта была настоящей кормилицей для тех, кому не на что было жить. Именно здесь оказывалась вся просрочка не только из магазинов, но и из ресторанов. Да и одежду какую-никакую, а раздобыть можно было всегда. Даже лекарства попадались, причем довольно часто!
Само собой, в городе и сама эта улица, и весь район, а больше всего – палаточный городок, слыли местом с дурной репутацией. Но так судили только те, кто здесь никогда не бывал. Жители района, поначалу возмущались "бомжовой коммуналкой" и пытались бороться, а потом устали писать жалобы в администрацию, и смирились с таким соседством. А бездомные, в благодарность, старались вести себя прилично. По крайней мере они не устраивали беспорядков, а напивались исключительно на своей территории. Получилось вполне мирное сосуществование.
Время от времени в палаточном городке появлялись новые лица. Так, с началом весны там обосновалась и эта женщина. Кто она и откуда пришла? Это оставалось загадкой для всех.
Имени своего она так никому и не сообщила, да и дружбы тоже ни с кем не завела. Говорила мало, и только по необходимости, зато на свалке она искала не только еду и одежду, но и книги. Поначалу это шокировало соседей, но когда у женщины мало-помалу собралась небольшая библиотека, её книжки стали одалживать. Она охотно делилась, и можно сказать, положила начало новой моде. Лишенные телевизоров и интернета бездомные, находили в книгах все то, чего им так сильно недоставало в повседневной жизни: новые впечатления, интересные размышления. Наконец, красивую, без хамства и матерщины, речь. Кроме того, книги давали им новые темы для разговоров. Теперь читатели обменивались впечатлениями, и довольно часто подолгу засиживались за обсуждением, иногда достаточно бурными.
Тогда же, присмотревшись к новенькой, бездомные сделали вывод, что скорее всего в бомжи эта особа подалась недавно (на это указывала не только её любовь к чтению. Были и более банальные вещи. Например, неизжитое стремление к чистоте. Свою одежду женщина стирала в реке, и сама купалась ежедневно, невзирая на погоду), и вероятно, пережила какой-то серьезный удар судьбы (об этом говорила её замкнутость и нежелание с кем-то подружиться). Бездомным вполне хватило этой информации, и в конце концов они оставили в покое свою молчаливую соседку.
Пешие прогулки в вечернее время были одним из излюбленных занятий женщины. Почему-то ей часто хотелось быть среди людей. В самом начале своей жизни в палаточном городке, она даже приходила посидеть с соседями у костерка, но быстро поняла, что там ей не нравится. Бомжи приставали к ней с разговорами, причем общительность их возрастала пропорционально количеству выпитого. Её тошнило и от выпивки и от разговоров.
Зато идти по улице, среди таких же как она, прохожих, было здорово. Здесь никому не было до её дела. Идешь себе, а мимо спешат люди, которые не задают вопросов. И все-таки успеваешь почувствовать: ты не одна. Движется людской поток и ты с ним.
Маршруты её прогулок, менялись каждый день. Любимых мест у женщины не было, а может быть она и не хотела, чтобы они появлялись. Словно сознательно избегала любых, даже самых незначительных привязанностей, и заботливо взращивала в себе свободу от них.
На этот раз она, незаметно для себя, пересекла свой район и оказалась в центре города. Центр для прогулки тоже вполне годился. Народу здесь всегда хватало, а больше ничего и не требовалось.
Единственное, что действовало на нервы – это постоянный шум и изобилие машин. Вот и сейчас женщина стояла на перекрестке, ожидая зеленого света.
Вот уже включился желтый, но водители неслись с такой скоростью, что было понятно: останавливаться собираются не все. Вечная проблема больших городов! Здесь людей никогда не отпускает привычка к спешке. Всех словно лихорадит, всем некогда, и каждый думает: "проскочу незаметно, сэкономлю пару минут".
И даже пешеходы, стоя на переходе, нервничают, переминаются с ноги на ногу, как будто от этого заветный зеленый свет загорится быстрее.
Женщина невольно отметила, что соседи по тротуару (солидный мужчина средних лет, старушка-дачница с гигантским рюкзаком за плечами, и девочка лет одиннадцати-двенадцати), старались держаться от неё подальше. Вряд ли дело было в её бедной, но вполне опрятной одежде, или неухоженных волосах.
Просто ощущение одиночества окутывало женщину словно защитный кокон, не позволяя приближаться. И окружающие это, вероятно, чувствовали.
Желтый наконец мигнул и переключился, а светофор завел свою нудную песенку: "Горит зеленый сигнал светофора. Переход улицы разрешен".
Пешеходы двинулись по зебре почти одновременно. Правда девчушка-подросток все-таки на шаг обгоняла других. Дети вечно куда-то мчатся. Женщина усмехнулась, глядя на девчонку, а в следующий миг вскрикнула, схватила её за шиворот и с силой рванула на себя, втащив на тротуар. Маршрутка, вынырнувшая из-за угла, с гулом промчалась мимо.
Женщина тяжело дышала. Девчонка, не сразу поняла, что именно произошло. Но увидев уносящуюся вдаль маршрутку, она тихо охнула и прижала ладонь ко рту.
– Я…ой…спасибо вам...
Видимо только сейчас она поняла, что чудом осталась невредима. Женщина протянула руку к уху девочки и вынула черную пуговку наушника.
– Выключай музыку на переходах и смотри в оба, – только и сказала она.
Глаза у девчонки все ещё были испуганными.
– Вот теперь идем, сейчас можно, – сказала её спасительница.
Но девочка осталась на месте.
– Мой папа богатый человек, – сказала она.
– Вот как? Ну, поздравляю.
Губы женщины улыбались, но тон, которым она произнесла эти слова, был сухим и безразличным.
– Нет, вы меня не поняли. Я не хотела хвастаться! Просто мы можем сейчас пойти к моему отцу, и он обязательно вас отблагодарит! Он щедрый человек, а вы…я же вижу, что вы…Здесь недалеко! Вон там, – она указала рукой на приземистое, в пару этажей, но длинное здание, – В этой клинике!
– Твой папа доктор?
– Он владелец, – пожала плечами девчонка. – Но и доктор тоже, главврач. Пойдемте?
Женщина на мгновение приспустила свои темные очки на кончик носа, и внимательно посмотрела на кирпичное здание клиники. Она вдруг заметно оживилась, а в её глазах промелькнули недобрые огоньки.
– Ну пойдем, – сказала она, и вернула на место очки.
***
– Нет, нет и нет! – нервничала золотоволосая секретарша в приемной главврача. – Иннокентий Ильич не примет вас!
– Даже меня? – удивилась девочка, и без всякого перехода закричала:
– Папа! Папа! Твоя секретарша не пускает меня и говорит…
Дверь кабинета распахнулась и девочка быстро скользнула внутрь.
И сразу же раздался оглушительный звон.
– Чашку расколотила, – безучастно заметила золотоволосая фея. — Вот что значит баловать детей без меры. Вас как зовут?
– Ника. А это важно?
– Да нет, – фея вздохнула и взбила руками свои дивные локоны. – Но общаться как-то попроще, если знаешь имя. Так вот, Ника…так баловать детей, как это делает Иннокентий Ильич, просто нельзя.
Ника пожала плечами.
– Что плохого, если отец любит свою дочь?
– Ничего, – согласилась секретарша. – Только вряд ли он так уж её любит. Потакает всем её прихотям, а сам дома не появляется неделями. То по клубам, то по девкам…вечно молодой, вечно пьяный.
– А вам, – заинтересованно спросила Ника, – можно говорить так о своем шефе? А если он узнает…от меня, например, и уволит вас?
– Да кто вам поверит-то? – невозмутимо ответила девушка. – Вы же ему никто, просто с улицы зашли. Да ещё и неблагополучная, с кучей жизненных проблем, по вашей потрепанной одежде сразу всё видно.
Ника хотела что-то сказать в ответ, но в этот момент из кабинета выбежала девочка.
– Всё в порядке, – сообщила она Нике. – Папа сейчас занят, а пока подождем. Пойдемте лучше я вам больничку покажу? Тут круто, вся местная знать у нас лечится. А если кто и прицепится, то скажем, что ты моя няня.
Ника посмотрела на девочку с любопытством.
– Для своего возраста ты исключительно умная малышка. Как тебя зовут?
– Кристина, – с готовностью представилась девочка. – А все ждала, спросите вы или нет?
Женщина улыбнулась, и улыбка на этот раз была теплой и ласковой. Она протянула руку и поправила растрепанные волосы девчонки.
– Видишь, спросила. Ну что, Кристина, покажешь мне это буржуйское логово?
Главный из кабинета так и не показался.
– Вот здесь, – показывала Кристина, – у нас палаты для ВИПов. Ага, а других у нас и не бывает. Но папа говорит, что каждому богачу охота почувствовать себя не просто мешком с денежками, а уважаемым клиентом. А обслуживание вообщем везде одинаковое.
Ника снова не удержалась от короткого смешка.
– Я смотрю, отец тебя во все тайны посвятил. Наверное ты его принцесса, да?
– Наверное, – ответила девочка, но в голосе её зазвучала печаль. – Принцесса…когда он обо мне вспоминает. Он…
– Кристина! – окликнул мужской голос и девочка оглянулась.
Через коридор к ним спешил высокий мужчина.
– Здравствуйте, Андрей Александрович, – вежливо поздоровалась девочка. – Познакомьтесь, это…
– Я знаю, кто это, – заулыбался он. – Это твоя спасительница Ника. Простите…Вероника, должно быть? Я – заведующий отделением травматологии. Иннокентий Ильич безумно благодарен за спасение дочери и просил передать, что в награду он Вас может взять на должность уборщицы.
– Кого?! – глаза Кристины, и без того большие и выразительные, стали огромными.
– Кристина, – смутился заведующий, – я просто передаю слова отца. Твоя новая знакомая может поступить к нам на работу. В подсобном помещении можно жить, если вдруг…Если, конечно, Вероника нуждается в жилье. В столовой всегда найдется какая-нибудь еда. Вероника, вы не сердитесь, что я так прямо, но видно же…
– Что я бомжиха? – резко спросила женщина. – Ну да, тут вы, допустим, не ошибаетесь. И ваш начальник готов принять на работу человека без документов?
– Я всего лишь передал вам предложение Иннокентия Ильича, – чеканя каждый слог, проговорил врач. Видно было, что ему и самому не нравится вся эта история. – Незачем указывать мне на легкомысленность решения, принятого не мной. Решайте, вы согласны работать у нас или нет?
– Ника, – подала голос девочка, – ты лучше согласись. Всё-таки… крыша над головой будет и зарплата. Пускай небольшая, но зато каждый месяц. Да и накормят тебя всегда.
Женщина плотно сжала губы. Черты её лица от этого стали жесткими, грубоватыми.
– Ладно, – отрывисто бросила она. – Передайте вашему начальству, что мы договорились.
– Ну вот и прекрасно, – натянуто улыбнулся мужчина. – Униформу получите у сестры-хозяйки.
Он ушел, явно радуясь возможности закруглить этот разговор.
– Не обращай внимания на папины закидоны, – посоветовала Кристина. – Главное, теперь тебе есть, где жить. И деньги будут.
Сестра-хозяйка смотрела на Нику с плохо скрываемой неприязнью. В их клинике случайных людей, отродясь не бывало, и даже на место уборщицы просто так было не попасть. Главный целый конкурс придумал для кандидаток: кто быстрее всех вымоет пол в процедурном кабинете, кто ни в одном уголке пыли не оставит. Ну и непременно требовался диплом о высшем образовании, неизвестно зачем.
Порой казалось, что Иннокентий Ильич сочинил все эти испытания, только ради того, чтоб посмотреть, как женщины, нуждающиеся в работе, забавно стараются и хотят произвести впечатление. И женщины старались. Трудно сказать, почему. Зарплату уборщицы никак нельзя было назвать высокой, а с системой штрафов (опять-таки это была идея главврача), от неё и вовсе оставались рожки да ножки. И все-таки в соискателях не было недостатка. Скорее всего так притягательно действовало само название этой (самой престижной и дорогой в городе), клиники. Ну и, конечно, свои мелкие интересы тоже имелись у каждой. Кто-то надеялся завести полезные знакомства среди докторов, кто-то рассчитывал на лекарства и лечение со скидкой. Были и те, кто возлагал особые надежды на состоятельных пациентов. К этой категории относились молоденькие, смазливые девчонки. Они ещё не знали, что клиенты, хоть и встречались среди них богатые холостяки, на обслуживающий персонал привыкли не обращать внимания.
Ну а тут…медсестра хмыкнула себе под нос, какое-то чудо из чудес! Пришла какая-то неухоженная проходимка, и её сразу, без всякого конкурса приняли.
– На вот, – она сунула Нике сложенную больничную униформу. – Переоденься, да волосню прибери. Здесь растрёпанной ходить не положено. И вот ещё что…
Ника, уже собравшаяся уходить
– Не знаю, как это тебя наш главный принял, но запомни: заноситься тут опасно. Лишнего не думай, он тебя как взял на работу, так же и вышибет, а причину придумать можно всегда. Не попадайся ему на глаза лишний раз, поняла? Особенно по утрам.
– А вечером можно? – усмехнулась Ника.
– Вечером ещё куда ни шло. А утром не надо. Главврач картёжник. Если ночью выиграл – то просто приходит сонный. А проиграл – тогда сонный и злой, как собака. Согласись, это хуже. Попадешь под горячую руку, и…в общем, не попадайся.
Работа в клинике походила на отлаженный часовой механизм: организация была на высоте. В шесть утра начиналась утренняя уборка. В семь приходили первые пациенты, и оживление не прекращалось до девяти вечера. В половине десятого большая часть персонала отправлялась по домам.
К новенькой уборщице отношение было поначалу странноватым.
– Ешь в столовой бесплатно, – сказали ей, – только, смотри, не воруй еду с раздачи.
– Не воруй лекарства, они у нас все под счет.
– Не сливай моющие средства, их должно хватить до конца месяца.
Черт бы побрал все это! Ника с изумлением слушала эти советы, и никак не могла понять: почему все они решили, что она должна красть все, что плохо лежит? Может быть дело в её неухоженности? Но разве они сами, эти лощеные врачи и красотки-медсестры никогда не сидели без денег? Наверное, нет. Иначе они не вели бы себя так. Проявили бы хоть каплю сочувствия…
Она не реагировала на их бесконечные "не воруй". Точнее позволяла себе убийственную усмешку, но при этом не произносила ни слова. Работу свою она выполняла безукоризненно, так что от неё вскорости отстали. Она умела этого добиваться. Бездомные из палаточного городка тоже в конце концов отвязались от неё со своими расспросами.
Худшим же испытанием были визиты жены главврача. К счастью, приходила она навестить мужа очень редко, но в эти дни весь персонал старался не показываться в коридоре без крайней нужды.
На первый взгляд эта высокая, голубоглазая блондинка, казалась ангелом, спустившимся с небес. Чудесная улыбка, идеально-прямая спина, личико без признаков возраста. Пластические хирурги в её случае сработали великолепно: девушке могло быть и восемнадцать лет и тридцать, но правду знал один лишь её паспорт. Нежный, мелодичный голос и грация балерины. Голос, по правде говоря, быстро умел превращаться из нежного в визгливый, с ужасными истеричными нотками. Случалось это во время каждого её появления в клинике. Начиналось все с какой-нибудь незначительной мелочи, вроде слишком горячего кофе, а потом…потом скандал разрастался, набирал обороты, и вот уже мимо кабинета главврача нельзя было пройти, не заткнув при этом уши.
– Дурында она, – просто объяснила сестра хозяйка. К Нике она со временем начала испытывать нечто вроде дружеской симпатии. Новая уборщица была не болтлива, исполнительна, но главное – она не заискивала никогда и ни перед кем. Это внушало уважение.
– Главврач на ней по дурости женился. Ради престижа, – продолжила она. Ника вскинула бровь.
– Ради чего?
– Ну да, – уверенно ответила медсестра. – Она же какая-то "мисс чего-то там". А, выиграла городской конкурс красоты. Надеялась, что сейчас за неё Лондоны с Парижами передерутся, но что-то пошло не так. Передрался за неё только местный бомонд, да и то слегонца, не серьезно. Вроде бы она была любовницей владельца городского рынка, потом ушла от него к пластическому хирургу, ну так и добралась до нашего. Что правда, то правда, с любовникам ей везло. Всем бы так! Но характер у неё – не приведи, Господи! Да ты и сама видела. Просто ей многое прощали за красоту.
Вообще-то тогда она была симпатичнее. Сейчас в ней ботокса и силикона… нуу наверное, как в силиконовой долине. Детей она не хочет, за фигуру боится свою распрекрасную…
– А Кристина? – спросила Ника.
– Так она ей не родная! Иннокентия это дочь, от первого брака. Старая история, – она вздохнула. – И грустная. Жена сирота у него была, работала хирургом, и не из последних. Вот она родила Кристинку, а потом…ребенку годик был тогда, её посадили. Какая-то мутная вышла история. Говорили, она запрещенные вещества на сторону сбывала. Где-то в тюрьме бедолага та и сгинула. Ну, а главненький наш недолго горевал, женился на новой. Правда, по-моему и она ему особо не нужна. Гуляет ведь, да ещё как…все ночи по казино, с девками, с выпивкой…
– Интересно, – протянула Ника, – как это он при таком образе жизни работает, и никто его не подставил ни разу?
– А вот это, – со значением произнесла медсестра, – разговор отдельный. Он ведь как поступил? В каждом отделении свой заведующий, Иннокентию можно бы и не работать. Но не тут то было! Собирает компромат на каждого, вот его главная работа. И все слово поперек сказать ему боятся.
– В ней есть какая-то изюминка, в этой новенькой бабе, – услышала однажды Ника. Она работала в клинике уже месяц, но разговоры о ней все не прекращались. Слишком уж странным было решение главврача принять на работу обыкновенную бомжиху, без документов.
Ника тихо подошла к курилке, откуда доносились голоса. В курилке стоял рентгенолог, а компанию ему составлял кто-то еще, стоящий спиной. Присмотревшись, Ника смогла узнать заведующего из травмы.
– Помнишь, когда она только появилась здесь, ей каждый норовил дать словесного пинка? А теперь что? Чуть ли не навытяжку стоят, когда она мимо проходит.
– И ты? – усмехнулся заведующий.
– И я, – признался рентгенолог, слегка смутившись. – Черт его знает, что это такое. Но мне при виде неё сразу охота вскочить и руки по швам. Бредово?
– Бредово, – заведующий задержал во рту дым, а потом выдохнул его в потолок. Струя получилась густая и белая, словно облако в морозный день. – Бредово, приятель. Но я почему-то чувствую то же самое.
Ника не стала слушать дальше. На губах её заиграла довольная ухмылка.
Уборщицы, хоть они и трудятся не меньше, а может быть и больше остальных – существа незаметные. К их присутствию привыкают, как к собственной тени, или присутствию домашнего питомца. И вот уже при уборщицах обсуждаются рабочие вопросы, при них же распускаются сплетни и ведутся личные телефонные разговоры в рабочее время.
Ника никогда не обижалась, ей было всё равно.
– Ты заметила? – шептались медсёстры. – Поломойка-то поломойка, а в лекарствах разбирается как врач. Любые противопоказания, побочки, аналоги – наизусть. Бабуська из седьмой палаты из туалета не выходила, пока наша "фея чистоты" не сказала, что в побочках препарата дротаверина – полиурия. А в пятой была девица, у которой вся группа Б не усваивалась. И Ника тут как тут: попробуйте вот эти уколы и всё сразу усвоится. Может из семьи врачей она?
– Кто её разберет, она же ни с кем не болтает. Характер такой, что ли: рот открывает только по делу.
– Я сначала боялась, – признавалась третья, – что она начнет лекарства тащить. Вид у неё такой…неблагонадежный. Вся в себе, ни на кого внимания не обращает. Думала, наркоманка, точно. Но нет, ни разу даже аскорбинки не стянула. А ещё я при ней как-то раз затеяла пересчитать наркотики. Специально. Хотела посмотреть, как прореагирует.
– И как?
– Никак! Сказала только, что на промедол часто жалуются, вроде как мозг затуманивается. И дальше пошла полы надраивать.
Ника, не обращая на девушек никакого внимания, прошла мимо.
Девчонки испуганно смолкли.
– Может она глухая? – зашептала одна из них. – Будто и не слышит ничего…Чего её вообще Иннокентий на работу-то взял? Будто уборщиц в городе мало…Тут какой-то секрет. Не принял бы он кого попало. Может, блатная?
– Ага, – отозвался приглушенный голос. – Это ж модно теперь, чтоб блатные, да по подсобкам жили. Думай, что говоришь!
– Она его любовница, – хохотнул кто-то. – Кеша устал от моделей, и закрутил с этой мумией.
– Шшш! Она же услышит!
– Не услышит, я тихо…
Но Ника все слышала. Она остановилась, повернулась к девушкам лицом, и смерила каждую из них долгим, презрительным взглядом.
– Вам не за кудахтанье платят. Шли бы работать лучше.
Девушки не нашли, что ответить и молча разбрелись по кабинетам.
Ника быстро прошла в подсобку, и стянув с рук толстые, резиновые перчатки, бросила их в угол. "Как же надоели ей все эти шепотки! Неужели так сложно, чтобы каждый занимался своей жизнью, и не совал нос в чужую? По крайней мере, без прямой просьбы. Да и в конце-то концов…"
– Да у нас хирургов сейчас нет на месте, поздний вечер на дворе, везите его в другую больницу! – услышала она крик из коридора.
– Какую другую, мы его не довезем, – это уже другой голос, растерянный и беспомощный.
Ника вышла в коридор. В приемном покое прямо на дорогом кожаном диване, лежал мужчина. Рядом стояли ещё двое. Медсестры, сбившись в испуганную стайку, что-что хором чирикали.
– Его ножом приложили серьезно, тут счет на минуты, а вы говорите…
– Ну нет у нас хирургов, вы понимаете?! – надрывалась молоденькая регистраторша. – Нет никого, дома все!
– А нам что теперь делать? Ну здесь же больница, куда его ещё-то везти?
Ника подбежала к раненому, нащупала пульс на шее. Движения её были собраны и точны.
– Угасает, – негромко сказала она. – Готовьте операционную. Я ему помогу!
– А кто оперировать будет? – еле выговорила одна из сестричек.
– Я и давайте без спора. – Ника наградила девушку своей фирменной усмешкой. – Спорить потом будем.
– Но ты же уборщица…
– У него внутреннее кровотечение! – рявкнула на сестер Ника. – Он умрет, если его не… Анестезию, быстро!
Девушки переглянулись, но все же заспешили к операционной.
– Каталку! – продолжала отдавать приказы Ника. – Мужики, помогите переложить его. Да не трясите, а то кровью изойдет. Как бревно взяли и переложили.
Они, как и все вокруг, молча выполняли распоряжения женщины.
– Смотри, сама за всё отвечать будешь!, – буркнула регистраторша.
Ника не удостоила её ответом.
Яркий холодный свет лампы, холод инструментов, экран… И Ника почувствовала спокойствие и сосредоточенную отрешенность. Теперь она была на своем месте.
– Ну что у нас по итогу истории, – лениво протянул Иннокентий Ильич, перелистав историю болезни. Папку он закрыл и подтолкнул её к Нике. – Больной у нас поступил в критическом состоянии, но сейчас чувствует себя вполне сносно и угрозы жизни нет. Да ты садись, в ногах правды нет, – он кивнул на кресло для посетителей.
Ника осталась стоять. Только руки в карманы засунула и чуть склонила голову набок, давая понять, что готова слушать дальше.
– Ну как хочешь, – пожал плечами главврач. – Тогда продолжим. Больной чувствует себя хорошо, а почему? А потому, – он с размаху хватил ладонью по столу и сорвался на крик, – что какая-то поломойка-бомжиха обнаглела настолько, что взялась за операцию!!! Ты хоть понимаешь, что натворила, убогая?! Да если б он сдох тут у нас…
– Он жив и это меняет дело, – не повышая голоса, заметила Ника. За истерикой главврача она наблюдала без всякого страха, и даже с некоторым любопытством.
– Я тебя посажу! – продолжал орать Иннокентий Ильич. – Ты ж могла всех нас, всех, под монастырь…за решеткой твоё место, поняла?! И я об этом позабочусь!
Ника неторопливым движением стянула с переносицы очки и отбросила назад челку. Она так ужасно долго смотрела на мир только сквозь затемненные линзы, что теперь дневной свет больно резанул глаза. Как тогда…много лет назад, когда пришлось родиться во второй раз, и отнюдь не по своей воле.
Ника родилась в семье врачей и была поздним единственным ребенком. Наверное потому-то ее, долгожданную, родители берегли как дар небесный. Никогда она не видела так много обожания к ребенку. Ни у школьных друзей, ни потом – у университетских. Мечтой родителей было, чтобы Никуся продолжила династию и пошла в медицинский, хотя девочке больше нравилась живопись. Но огорчать родителей очень уж не хотелось. Единственное, на чем она настояла: будет хирургом.
– Хирургия – не женское дело, деточка, – вздыхал отец. – Здесь нужны стальные нервы и твердая рука.
Ника поцеловала старика в морщинистую щеку.
– Значит, я сгожусь, – сказала она весело.
Вот и весь разговор. Девчонка всегда была упрямой. Хирург из неё кстати получился отличный. Оставалась мелочь: выйти замуж и родить парочку детей.
Родители знали, что Ника вряд ли прислушается к их мнению, но всё же втайне надеялись, что её заинтересует сын их давних друзей. Марк был идеальным будущим мужем для Ники: парень происходил из хорошей семьи, получил блестящее образование. Кроме того, он был единственным наследником родительского состояния: можно было не беспокоиться о том, что его интересуют деньги.
Ника, узнав об этом, пришла в ярость и грозилась уходом из дома. Она не собиралась позволять родителям вмешиваться в её личную жизнь, а главное – она уже влюбилась в другого.
Кеша, или Кент, как называли его друзья, был из тех самых плохих парней, из-за которых теряют головы хорошие девочки. У Кента был миллион случайных подружек и миллион же карточных долгов. Он был бесшабашным гулякой с гитарой, стихами и цветистыми тостами за прекрасных дам. А ещё у него был чеканный профиль и длинная челка, падающая на серые глаза. Девушек неизменно тянуло убрать эту прядь, посмотреть ему в глаза, и Кент знал об этом. Взгляд у него был озорной, веселый, но парень умел придать ему и другое выражение: затаенной тоски и усталости. Так он становился на безмерно талантливого и измученного своей непохожестью на других, романтика, который уже отчаялся встретить родственную душу. Кроме того, он замечательно умел слушать, чем быстро снискал себе репутацию чуткого и понимающего.
На девчонок все эти качества действовало безотказно, и девочка из хорошей семьи Ника не стала исключением. Она была слишком юна, чтобы понять, что персонажами, подобными её возлюбленному, лучше всего любоваться на расстоянии.
Узнав о том, что Нике уже присмотрели благополучного жениха, Кент немедленно предложил девушке пожениться. Перед тем как согласиться, она мельком подумала, что для семейной жизни такие как Кент – вариант спорный. Но кого это останавливает, когда сердце трепещет от жаркой влюбленности? Родители девушки приняли зятя неохотно.
– Мне не нравится этот мальчик, – призналась мама девушки. – Он старше Ники на пять лет, но успехов в профессии никаких, да и карты…он азартный человек, а такие часто плохо заканчивают.
Ника нахмурилась, но не ответила ничего. В глубине души она понимала, что мама права. Но как же хотелось верить в сказку, где возможно всё: романтичные бродяги и картёжники становятся преданными мужьями и при этом не утрачивают своего очарования. А хорошие девочки становятся авантюристками, но остаются порядочными и честными.
Мама, видя что дочь колеблется, поспешно добавила:
– Никто ведь не говорит вам "не женитесь". Повстречайтесь еще, присмотрись к нему получше.
Ника виновато развела руками.
– У меня все равно выбора нет. Я ребенка от него жду.
***
– Давай откроем собственную клинику, – предложил муж.
Ника посмотрела на него затуманенным взглядом. Её родители погибли в аварии совсем недавно, месяц назад, и она все ещё не могла опомниться от горя.
Кеша подсел к жене и взял её за руку.
– Тебе нужно отвлечься, – сказал он ласково. – Ты из-за родителей так мучаешься, а их ведь уже не вернешь, хоть уплачься. Может быть новое дело заняло бы тебя, помогло успокоиться. У нас же ребенок. Надо постараться взять себя в руки хотя бы ради доченьки нашей любимой, ради Кристинки.
Тогда ещё Ника не подозревала о том, что супруг готовит ей западню, из которой выбраться можно только чудом.
Через месяц после открытия клиники, Нику обвинили в сбыте наркотических препаратов. Откуда-то появились и свидетели, и доказательства. Уголовное расследование прошло без сучка без задоринки, и Ника отправилась за решетку на долгие десять лет.
На пересылке её поджидал новый сюрприз: удар по голове чем-то тяжелым со словами "привет от Кеши!". Теряя сознание, Ника даже радовалась тому, что вот сейчас уже закончится кошмар, в который превратилась её жизнь.
Но пришлось возвращаться.
– Очухалась? – весело спросил её женский голос, когда Ника открыла глаза и глухо застонала от боли. – Повезло тебе. Теперь живи.
"Теперь живи". Вот так, ни пафоса, ни ангелов с трубами. Только хрипловатый голос и два коротких слова. Она так никогда и не узнала, кто это сказал. Может быть, это и в самом деле был ангел?
Все эти воспоминания пронеслись в мозгу меньше, чем за пару минут. Женщина снова вернулась в реальность, и увидела стоящего перед ней врага. Когда-то она называла его своим мужем.
– А ты меня и так уже посадил, муженек, – засмеялась она. – Неужели ещё раз хочешь? А не страшно тебе?
Главврач смотрел на женщину, казалось, спокойно и без всякого выражения. Но Ника видела, как на лбу у него проступили крупные бусины испарины. Костяшки пальцев, которыми он опирался на стол побелели – того и гляди, кожа треснет.
– Только не убивай, – хрипло сказал он. – Я не знал, что ты…Ведь тебя же на пересылке должны были..., – голос его стал почти жалобным, будто он боялся заплакать. – Ты же померла давным-давно, я точно знаю! Мне сказали, что всё в порядке! Я не знал, не знал, что ты, ты…
– Выжила? – презрительно бросила Ника. – А я и не могла умереть. Ужасно не хотелось доставлять тебе такое удовольствие. Сядь, не убью. Для тебя у меня припасено кое-что другое.
Бывший муж воровато оглянулся на окно. В общем-то не очень-то и высоко, этажи здесь низкие. Старая постройка…если правильно упасть. Пьяные порой и в окна выпадают, ни одной царапины потом. Можно попытаться.
– С третьего этажа выпрыгнешь – разобьешься, но это если тебе повезет, – Ника догадалась о его намерениях. – Но там внизу газон, он смягчит удар, и скорее всего ты просто останешься калекой до конца своей никчемной жизни. Твоя силиконовая кукла моментально тебя бросит, конечно. И останешься ты один, поломанный и несчастный. Может быть даже бросишь пить и подсядешь на что-то другое. А может начнешь смешивать всё подряд. Причины у тебя на это будут, не сомневайся. Постоянная боль, немощь. Ты ведь даже до туалета не сможешь дойти сам.
– Гадюка!, – с остервенением прорычал главврач. Слезы, крупные и жгучие слезы ярости, застили ему глаза.
– А еще, – почти мечтательно продолжила Ника, – в глубине своей черной, гнусной душонки ты будешь надеяться, что коктейль из алкоголя и чего-то запрещенного тебя однажды прикончит. Но этого не произойдет, и знаешь почему? А потому, что вот тут появлюсь я. Не могу же я бросить в такой беде отца собственной дочери… – она улыбнулась, но её улыбка больше напоминала хищный оскал. – Воскресшая из мертвых, забытая бывшая жена торжественно вернется в твой, а на самом деле, в свой дом, к несчастному мужу. Все будут аплодировать моей самоотверженности: вернулась, чтобы ухаживать за мужем-инвалидом! Но знай, мерзавец, твою жизнь я превращу в ад. День за днем, ночь за ночью, я буду сживать тебя со света, и никто ничего не заподозрит. Так что… – Ника поудобнее устроилась в кресле и заложила руки за голову, – подумай ещё раз, перед тем, как выпрыгнуть. Лично я предпочла бы во всем сознаться, и отправиться в тюрьму.
– С чего ты взяла, что я туда отправлюсь? – процедил главврач. – Ты же ничего не сможешь доказать, никогда…
Она удивленно подняла брови.
– Не смогу? Тогда что же ты трясешься, как трус? Сядь, я сказала!
Он послушался. Медленно, как под гипнозом, опустился в кресло и испуганно посмотрел на бывшую жену.
– Что теперь будет? – спросил он со слезами в голосе. Его била крупная дрожь, капли пота стекали по вискам. Смотреть на это было неприятно.
Ника вынула из кармана диктофон и поставила его на стол.
– Рассказывай, как все было!, – сказала она, усаживаясь в кресло напротив.
Иннокентий Ильич посмотрел в глаза Ники и понял, что ждать от неё пощады не стоит. И тогда он потер лоб, сделал пару глубоких вдохов, а потом закурил сигарету, и начал говорить.
– Я был неудачником, – почти спокойным голосом сказал он, и выдохнул струю дыма в потолок. – Знал, что мои пороки меня погубят, но остановиться не мог. Я игроман. Говорят, зависимость от игр…что не имеет значения, во что играть. Игровые автоматы, наперстки, карты. Глупости говорят. Мне, например, нравятся карты. Это, можно сказать, единственная моя любовь. Увы, нет такой профессии – картежник. Шулер – это да, но это не то. Шулерство – это просто грязный обман…
– Кто бы говорил! – фыркнула Ника.
Главврач посмотрел на неё с удивлением.
– Ты хотела, чтоб я рассказал все. Я рассказываю.
– Рассказать, как ты упек меня за решетку! А не наговаривать тут мемуары.
– Как скажешь, – он пожал плечами.
Когда тебе тридцать, а у тебя не упорства, ни таланта…я играл, надеясь на хороший выигрыш. Денег у меня почти не было, да оно и не удивительно. То, что я зарабатывал, просаживал быстро, а зарабатывал я не очень. Да и не мое это: пахать до седьмого пота, чтоб лет через десять-пятнадцать, если повезет, получить дивиденты. Я по натуре авантюрист: мне надо все и сразу. Но в картах мне не очень-то везло. Зато в любви…даже слишком. Девчонкам я нравился, и однажды подумал, что это тоже…ну вроде хорошей карты. Разыграй её правильно, и получишь все. Но, как назло, девчонки мне попадались нищие, почти как я сам. Падкие на деньги, на дешевые удовольствия. С ними было весело, но для моего будущего они были не нужны.
А потом мне подвернулся шанс: девчонка из богатой семьи, наивная до дурости. Такую охмурить – дело пары вечеров…мне вдруг стало очень везти: её родители разбились насмерть, все их денежки достались жене. Надо было действовать, пока она ничего не соображала от потрясения. Я предложил ей открыть собственную клинику. В целом, мои цели были достигнуты: деньги, благополучие, а теперь ещё и стабильность. Люди ведь болеют всегда, а значит клиника не закроется, если грамотно поставить дело.
Оставалось только одно: девать куда-нибудь свою супругу. Я придумал кое-какой план…А потом избавился от жены. Можно было развестись, но тогда я остался бы ни с чем, а это было бы…неприятно. И тогда я решил подставить свою дражайшую вторую половину по делу о нелегальном обороте лекарственных средств…
Когда главврача вывели из кабинета в наручниках, никто из персонала не ощутил никакого огорчения.
– Здравствуйте, как вы сегодня? – спросила Ника, наклонившись к спасенному мужчине. Даже став главврачом и владельцем клиники, она обязательно каждый день находила минутку, чтобы проведать своего первого пациента.
Больные бывают разными, Ника хорошо это знала. Кто-то без конца жалуется, кто-то страдает молча, но от этого становится злым. А есть и те, кто настроен на полное выздоровление, и такие люди всегда стараются поддерживать в себе хорошее настроение. её пациент был как раз таким. Он всегда встречал Нику широкой улыбкой, и отмечал малейшие улучшения в своем самочувствии.
Она уже знала, что его зовут Андреем, и он был работником полиции, а колотая рана была местью за…
– Не важно, за что именно, – уклончиво ответил он. – Такая у нас работа. Я из-за этого, знаете, и не женился никогда. Чтоб жену вдовой не оставить. Теперь, правда, думаю что зря. Когда есть семья – есть ради кого беречь себя, правда? Вот у вас семья есть?
Ника улыбнулась. Теперь-то ей стало понятно, что Андрей затеял весь свой длинный монолог единственно за тем, чтобы выяснить, замужем ли она. Что ж…это было не удивительно. После недели, проведенной в руках опытных косметологов и визажистов, никто не узнал бы в эффектной женщине вчерашнюю бомжиху.
– У меня есть дочь, – ответила она. – Большая уже девочка, ей почти двенадцать лет.
Он улыбнулся и потрогал повязку на животе.
– Познакомите меня с ней, когда я поправлюсь? Всегда мечтал о дочке.
Ну и потом, я ведь вам обязан жизнью.
– Я просто…
– Нет-нет, – перебил её Андрей. – Пожалуйста, не возражайте! Все равно отказа не приму, даже не надейтесь!
– И уверены, что сможете меня уболтать? – подмигнула Ника. – А если не получится?
– Тогда, – не растерялся Андрей, – я буду каждый вечер появляться под вашим балконом и петь серенады. И читать стихи еще! Если бы вы только знали, как отвратительно я пою! Честное слово, вам придется принять мою благодарность, чтобы прекратить это безобразие.
– Ну хорошо, – со вздохом согласилась Ника. – Только не дарите мне конфеты, хорошо? Я их терпеть не могу.
– Не стану, – торжественно пообещал он. – Сейчас я, конечно, ещё развалина, но потом…Когда снова стану человеком, то обязательно приглашу вас с дочерью в самый лучший ресторан.
И неожиданно для себя, Ника почувствовала, что действительно, она хочет их познакомить. Это было даже странно. Она ведь так давно, так ужасно, невыносимо долго запрещала себе даже думать о личном счастье. Слишком высокой оказалась та цена, которую ей уже пришлось однажды заплатить за свою любовь. Но сейчас, в улыбке Андрея, в той теплоте, которая, казалось, исходила от него волнами, в его словах, было что-то такое, что заставило Нику подумать: "А вдруг на этот раз повезет?".
Она вдруг почувствовала себя легкомысленной и смешливой двадцатилетней девчонкой, у которой никакого горя в жизни не было. И захотелось, как в юности, очаровывать и флиртовать, гулять под звездами и еще, чтобы Андрей проводил её домой после прогулки. А потом долго целоваться у подъезда и не мочь расстаться до завтра.
"Глупости какие!", – строго одернула она себя. "Прекрати, Ника, не дури!".
Но вслух почему-то спросила:
– А это будет свидание?
Андрей, слегка опешив, от такой прямоты, рассмеялся.
– Если угодно, – ответил он, и шутливо поклонился Нике. Ровно настолько, насколько позволила ему тугая повязка.
И Ника, поддавшись полностью завладевшему ей озорству, вдруг предложила:
– А знаете что, Андрей? Незачем нам ждать полного выздоровления! Приходите лучше после ужина ко мне в кабинет. Меню у нас, конечно, не ресторанное, но думаю мы вполне можем заказать пиццу. Придете?
Она заметила, как на скулах у него проступили два розовых пятнышка, и тут же почувствовала неловкость.
– Не подумайте, – пробормотала она, – я ничего такого не имела в виду…
Но к нему уже вернулась привычная самоуверенность.
– Нет? – усмехнулся он. – А вот это жалко. Но я все равно обязательно приду. Обязательно.
Утро пришло как-то очень неожиданно. В жизни Ники было достаточно ночей, которые казались бесконечными. Но те ночи были наполнены глухим и бездонным отчаянием, разочарованием, болью. Эта ночь была совсем другой. Ника не хотела, чтобы она кончалась. Но солнечные лучи уже щекотали веки, звали открыть глаза и начинать новый день.
Андрей безмятежно спал, и Ника с удовольствием отметила, что выглядит он гораздо лучше, чем накануне. Ушла болезненная бледность, а от синевы под глазами и следа не осталось.
"Правду говорят, что любовь – тоже лекарство", – подумала она, и осторожно, стараясь не разбудить спящего, выскользнула из объятий. Но стоило ей попробовать встать, как руки Андрея снова притянули её на место.
– Куда ты от меня? – со смехом спросил он. – ещё рано.
Почему-то Нике стало очень стыдно. Ух, лучше бы он не приходил вчера! Ну что это такое было, что он наверное думает теперь о ней…
– Ты…извини за вчерашнее, – сказала она, не поднимая глаз. – Сама не знаю, что на меня нашло.
– Какая разница? – он перевернулся на бок, и положил голову к ней на колени. – Нам ведь было хорошо, правда?
– Правда, – улыбнулась она.
– Тогда и нечего извиняться. И кстати, девушка…
– Что?
– После того, что было, я как порядочный человек, обязан на вас жениться.
Ника уже собралась расхохотаться над этой расхожей, но все же веселой, шуткой, и вдруг поняла: он не шутит. Взгляд у Андрея был серьезным, даже напряженным пожалуй. Это странно контрастировало с небрежностью его тона.
– Тебе какие кольца нравятся? – спросил он. – Я думаю, что мы можем пойти за ними прямо сегодня.
– Из белого золота с бриллиантами, – брякнула Ника. – Ты что, всерьез собрался на мне жениться? Я бывшая зечка, бомжиха, я только что упекла за решетку бывшего мужа…
– Тихо, тихо! – Он поднял обе руки, будто сдаваясь. – Белое золото, так белое, чего ты так нервничаешь? Я ведь не отстану, Ник, – сказал он просто. Ну что, пойдем выбирать кольца?
– Похоже, выбора у меня нет, – проворчала она, но в душе была рада. Впервые в жизни, она была счастлива, что у неё нет выбора. – Выбора нет, – повторила она. И тихонько прибавила: — И слава Богу!
