Ближе к утру, мы вышли на край леса, отсюда были хорошо видны дома. Между нами и селом было поле, рисковать идти прямо по нему мы не стали. Решили обойти село, поискать более подходящее место. Обойдя село слева, вышли на кладбище, было много свежих могил, они угадывались по холмикам под снегом. Пройдя через него, вышли к старой конюшне, там и устроили наблюдательный пост. С рассветом жизнь в селе стала просыпаться, на улицах появились полицаи, как пешие, так и на санях. Иногда проезжал грузовой или легковой автомобиль с крестами на дверях, жизнь в селе кипела, по крайне мере немецкая.
Между нами и дорогой, по которой шло движение, находился дом. Судя по тонкой струйке дыма, он был обитаем. Я предложил пробраться к нему и посмотреть, что там происходит, вид на дорогу из дома был намного лучше. Наш командир согласился, я и ещё один партизан, прячась за старым забором стали искать скрытый путь к дому. Прокравшись вдоль забора, мы по-пластунски пересекли открытое пространство и поднялись уже за сараем, теперь если кто нас и видел, то это наши товарищи. Обойдя сарай, я юркнул в приоткрытую дверь, мой товарищ за мной. Оглядевшись, я понял, что из сарая можно пройти прямиком в дом, сарай использовался для хранения дров. Рисковать вот так заходить в дом, мы не стали, решили подождать, когда кто из хозяев выйдет за дровами, а там уже действовать по обстоятельствам. Так, прячась за кладушкой, мы просидели больше часа. На улице было слышно пение полицаев и отдельные слова на немецком языке, пару раз проехал автомобиль. Вдруг, дверь в дом открылась и, на пороге появилась девочка лет десяти, в больших сапогах, вся обмотанная шалью, она направилась к нам. Подождав, когда она вплотную подойдёт, я, немножко выглянув из-за поленницы, шёпотом поздоровался:
- Привет, - и приложил палец к губам.
Девочка вздрогнула от неожиданности, но быстро взяла себя в руки.
- Здравствуйте, у нас хлеба нет и водки нет!
- Нам не надо. Немцы в доме есть? Кто в доме?
- Мама и я, больше никого. Заходить будете?
Я кивнул головой и вышел из-за поленницы, знаком показывая напарнику, что пойду один. Сам, набрав охапку дров, показал девочке, чтобы шла впереди меня. Она поднялась на крыльцо, широко раскрыла двери, я шагнул за ней, чуть не наступив ей на пятки. Посередине дома стоял стол, на нём лежала немецкая форма, женщина в больших очках её штопала. Она подняла голову на нас, спокойно посмотрела, как я положил дрова возле печи.
- Здравствуйте, - повернувшись к ней, сказал я, - вы одни в доме?
- Здравствуйте, да, одни.
- Немцы приходят к вам? – я кивнул на ворох форменной одежды на столе, - или вы им уносите?
- Полицаи местные забирают, скоро приедут, опять пьяные. А вы кто?
- Я свой, пришёл на село посмотреть.
Она недоверчиво посмотрела на кобуру с немецким пистолетом и на нож на моём поясе.
- Теперь только так в гости ходят, с оружием? У нас нет продуктов, если только полицаев подождёте, они картошки привезут за работу рассчитаться. Опять гнилую, но нам выбирать не приходится, нашу-то всю выбрали, ироды.
- Мне не нужны ваши продукты. Можно я из вашего окна на улицу посмотрю?
- Нет, конечно, себя и нас угробишь! – от волнения она даже привстала, - они если кого в окне увидят, так стреляют сразу, а то и гранату кинут. Вон, как нашим соседям!
На улице послышалась песня исполняемая пьяными голосами.
- Приехали, а я не закончила, отвлёк меня, быстро в подпол прыгай! Дочка откинь половик.
Потянув за кольцо в полу, я открыл люк подполья, прыгнул в темноту. Люк за мной закрылся, зашуршал половик. «Теперь я в мышеловке!» - пронеслось в голове. Послышался звук открывающейся двери и пьяный голос спросил:
- Закончила? Или мне опять ждать?!
- Всё, последний стежок и забирай. Картошку опять гнилую привёз?
- Этой радуйся. Коменданту нравится, как ты шьёшь, а то бы тебя саму уже в мешок зашили, - пьяный голос расхохотался.
- Забирай, готово.
Послышались шаги ног, обутых в сапоги, я проводил их стволом пистолета. Шорох материи, грубый мат и звук шагов обратно к двери.
- Скоро комендант сменится, тогда уж я с тобой и малявкой твоей поговорю!
Дверь открылась и тут же закрылась, стихли шаги на крыльце, на улице опять раздалось пьяное пение, которое удалялось.
- Всё, дочка, открывай, можно уже.
Люк поднялся, я вылез в комнату.
- Спасибо, что не выдали, - я посмотрел на женщину.
- Чего это выдавать? Вот тех, кто в начале войны заходил, выдала бы! Может и награду дали, какую-нибудь.
- А кто заходил в начале войны?
- Да всякие были, и в форме, и без. Заскочат, сгребут всё, что видят и в лес. Ты-то вон, поздоровался, а те ударить могли, так ногу мне и сломали. Отдавать последний хлеб не хотела. Немцы, как встали здесь гарнизоном, так чужие приходить перестали.
- Вы ещё скажите, что при немце хорошо стало, картошкой вон гнилой вас кормят!
- Не скажу такое, но порядок в селе стал. Сам-то чего хотел кроме как в окошко посмотреть?
- Чего он про коменданта говорил? Почему поменяется?
- На фронт немчуру отправляют, говорят, здесь одни полицаи останутся. Поубивают пол села, точно говорю. Ты вообще кто, а то я тут разговорилась с тобой?!
- Я партизан.
- Ох, - женщина привстала со стула и прикрыла рот рукой, - точно поубивают! Они страсть, как партизан не любят! А может ты за ящиками пришёл?
- Может и за ящиками, - я сделал важный вид, - и где они?
- Я сейчас до кумы сбегаю, она тебе всё расскажет. Забирай, и проваливайте от села. Детей много в селе, бабы одни остались, постоять за нас некому, поубивают, как пить дать! - женщина схватила полушубок и накинула на плечи, - Здесь жди, в окно не гляди, я мигом.
Хлопнув дверью, она выскочила из дома. Я задумался. С одной стороны, очень хотелось узнать, что за ящики и кто их оставил, а с другой стороны, а вдруг приведёт полицаев? Вон как про награду говорила, знакомые слова! Посмотрел на девочку, та так и сидела, на кровати, не раздевшись.
- Подкинь дров в печку, а то замёрзнете.
Девочка послушно подошла к печи и стала укладывать на уже почти потухшие угли дрова. Я достал пистолет, проверил его готовность и переложил гранату из внутреннего кармана полушубка в карман брюк. Подождём, решил я, и встал за перегородку комнат. Девочка, подкинув в печь дров, снова уселась на кровать, с отчуждённым видом смотрела на входную дверь. За дверью послышались шаги, женщина вернулась не одна. Открылась дверь, в дом вошли двое.
- Где он, ушёл? – уже знакомый женский голос спросил у девочки.
- Здесь я! – приоткрыв стволом пистолета шторку в проёме, я осторожно выглянул из-за неё, у порога стояла хозяйка и ещё одна женщина.
- Вот ему отдай, пусть уходит, - сказала хозяйка дома и показала на меня пальцем.
Вторая женщина подошла к столу, взяла ножницы, поддев подкладку пальто вынула бумажку.
- Иди, смотри, - позвала она меня, - да не бойся ты, я сама страсть как боюсь. Уж с начала войны храню её, а кто придёт, что скажет, не знаю. Тебе, не тебе она, не знаю и знать не хочу. Расскажу, что помню и забирай бумажку эту проклятую!
Развернув передо мною лист бумаги, женщина, указывая кончиками ножниц на линии, стала объяснять:
- Здесь, на речке, стоит старая мельница. Она ещё при царе работала, а потом … .
- Говори быстрее, - поторопила хозяйка женщину, - а то сейчас всю жизнь свою расскажешь!
- Так я и говорю, что давно она не работает, - укоризненно посмотрела та на хозяйку, - каменная она. Там под перегородкой, куда жернова ставились, ниша есть. Там ящики схоронены. Тот военный, сказал указать на них, если хорошие люди придут.
- Что за военный?
- Когда немец уже близко был, тут военные наши были, на машинах. Всё копали что-то, не ведаю что, очень у них всё секретно было. Налетели один день самолёты этих, - она указала на окно дома, видимо имея ввиду немцев, - и сильно их бомбили. Мы тогда с её соседкой одного раненого подобрали. Вот он этот план и нарисовал, да рассказал, что смог на словах. Помер он сразу почти, весь израненный был. А теперь уходи, постреляют нас, пожгут!
Взяв со стола бумажку, я вышел из дома во двор и быстро юркнул в дровяник. Опасался, что выбегут за мной эти женщины и будут глядеть, куда я пошёл. Ожидавший меня партизан чуть не закричал с испугу, так быстро я к нему влетел.
- Уходим отсюда, не рады нам здесь!
Мы, стараясь не шуметь, но быстро передвигаться, прошли обратным путём до конюшни. Там я всё и рассказал старшему группы. Решили проверить эту старую мельницу, вдруг там нет ничего, чего тогда докладывать командиру. Время-то уже прошло много, может, кто до нас нашёл. Покрутив рисунок, сообразили, в какую сторону идти. Выйдя из конюшни, соблюдая предельную осторожность, вернулись в лес. Идти на мельницу решили ночью, вдруг засаду нам приготовили, а так, в темноте, скрытно подойти можно.
Когда стемнело, ещё раз сверились с рисунком, растянувшись в длинную цепочку, двинулись к месту. Толи рисунок был неправильно нарисован, то ли мы плохо сориентировались ночью в лесу, но нашли мы мельницу с третьего раза. Я и двое партизан остались наблюдать за местностью, а старший с помощником спустились к основанию здания. Через десять минут показались их довольные лица. Старший держал в руках сумку, я видел такую у командира отряда.
- Что там, не томите? - я изнывал от любопытства.
- Мины, три ящика. Вот так добро! Можно возвращаться в отряд.
Вдруг все одновременно услышали приглушённый звук мотора автомобиля.
- Грузовая машина, - опыт, приобретённый мной, тогда, на дороге, не забывался, - может, посмотрим, что там?
Старший кивнул в знак согласия, сунув планшетку в свой рюкзак, подал команду выдвигаться в сторону, откуда слышался звук машины. Передвигаясь с осторожностью, мы вышли к дороге. Расстояние от мельницы было невелико, хотелось применить эти мины по их прямому назначению на этой самой дороге, но без приказа этого делать было нельзя.
- Мне нужно вернуться к хозяйке дома. Есть, один к ней вопрос, - я выжидающе посмотрел на старшего группы, вижу – согласен.
Уже знакомым путём мы прошли на конюшню, откуда уже я один, прошёл во двор дома. Потянул ручку двери, заперто, тихонько поскрёбся. Тишина! Поскрёбся ещё раз, ага, шаги в доме. Дверь тихонько отворилась, всего на пять сантиметров:
- Кто здесь? – раздался приглушённый и испуганный голос хозяйки.
- Это я. Скажите, а когда гарнизон уходит? Один только вопрос! – прошептал я.
- Чёрт тебя дери, на той неделе в четверг. Утром они поедут из села! Всё, уходи!
Всю обратную дорогу я летел как на крыльях. В моей голове зрел зловещий план уничтожения фашистов и мне не терпелось поделиться им с командиром отряда. По прибытии в отряд, возле командира образовалась очередь. Совпало так, что почти одновременно с нами, вернулась вторая группа. Все докладывали, переписывали полученные данные, наконец, командир освободился. Старший группы уже доложил о том, что мы видели в селе, о моём визите в дом местной женщины, о найденных минах, передал командирскую планшетку, и мою просьбу о разговоре.
- Волошин! Тебе что, отдохнуть не хочется? Иди к Матвеичу, там такой кулеш с зайчатиной, дед в силки наловил, стрелять боится.
- Мне бы, товарищ командир, мысли свои высказать, пока, как пирожки у Матвеича, горячие!
- Ну, подходи, высказывай.
- Я вот что думаю! Там дорога совсем от мельницы недалеко, вот если её заминировать, когда гарнизон выходить из села будет! Я дорогу просмотрел, очень удобное место.
- А когда гарнизон выходить будет?
- Так, в четверг, с утра. Ночью можно и минировать. Они там без партизан живут, не бояться ничего. Машины по дороге в одиночку ездят!
- А, что если помощь из села поспеет, пока мы с ними разделаемся, преследовать будут?
- Хозяйка того дома говорила, что в селе только полицаи останутся, а когда они на помощь немцам спешили? Мы уйдём не спеша!
- Давай отдыхай, мы помозгуем, ещё документы изучить надо. Время есть твой план осуществить. Отдыхай, - командир, как тогда, в землянке, по-отечески похлопал меня по плечу, - хорошее дело сделали, но за дом тебе выговор. Зачем без разведки пошёл?! Ну ладно, есть и спать. Сегодня в деревне был, про тебя спрашивали. Догадываешься кто?
Конечно, я догадался, кто мог про меня спрашивать, я бы сейчас рванул туда, но категорический запрет на выход из лагеря меня останавливал. Пройдя на кухню, а Матвеичу уже соорудили большой навес с длинным столом, я поел кулеш с зайчатиной и отправился к почти готовой землянке разведчиков. Ребята накинулись на меня с расспросами, но до ответа командира по моему плану, решил не вдаваться в подробности, ограничился общим рассказом. Мне показали мои нары, что ж, и так уже хорошо, крыша есть, не на земле лежать. Завтра доделаем, будет у нас, как и раньше – тепло и светло, с такими мыслями уснул.
Рано утром меня разбудил Захаров и сказал, что меня срочно вызывает к себе командир. Быстренько собравшись, умывшись по дороге снегом, я пришёл к командирской землянке, постучал, вошёл, доложил о прибытии.
- Садись, Юра, задал ты нам задачку со своими минами. И хочется и колется. Но тут вот ещё, какое дело! Помнишь про командирскую сумку, что с минами лежала? Так там план минирования этой самой дороги. Транзитная она, вот и минировали её основательно, не дали тогда самолёты дело закончить. Вот если бы знать на месте те мины или нет?! Если все на местах, то твой план просто подарок партизанский! – командир был серьёзен, - Мы ведь не знаем, сколько немцев в гарнизоне, а то, как у нас сил не хватит!
- Так надо сходить и проверить те мины! Если стоят, то саму дорогу только останется заминировать. Будут взлетать машины фрицев как голуби!
Я был уверен в своём плане, а юношеский задор увеличивал уверенность вдвое.
- Так-то оно так! Придётся тебе с Марковым, сходить и всё проверить. Сегодня вечером выходить надо, осилишь дорогу, отдохнул?
- Так точно, товарищ командир, отдохнул, осилю! Только, - я запнулся, - разрешите днём до деревушки сходить? Повидаться охота!
- Сходи, полдня в твоём распоряжении. Только не отвлекай там сильно медперсонал, - командир улыбнулся, - с обеда, что бы в лагере был. Тебе ещё надо у Маркова кое-чему, перед делом, поучиться.
- Я всё понял, разрешите выполнять?
- Иди.
Я вылетел из командирской землянки, забежал в свою, забрал автомат. Пробегая мимо кухни, услышал голос Матвеича:
- Ты куда орлом полетел, ну как сюды иди. Без завтрака не отпущу!
- Матвеич, дел много, я потом!
- Сюды иди!
Делать нечего, я пошёл к кухне под шуточки партизан. Все уже поняли куда я «летел орлом»! Матвеич накормил меня кашей и как бы невзначай опять сунул кусочек сахара, я попытался отказаться, но он настоял, пришлось взять.
Время в деревушке пролетело незаметно, доктор отпустил Зою. Раненые быстро выздоравливали при таком уходе и еде, трое уже вернулись в отряд. «Остаёмся без работы» - грустно пошутил доктор и три раза сплюнул через левое плечо. Мы с Зоей гуляли за деревней, там и глаз меньше, и шуточек. Говорили, молчали, снова говорили. Когда я проводил её до дома, где находился госпиталь, она на прощание поцеловала меня в левую щёку. Я покраснел так, как не краснел ни разу в жизни. Мне было приятно такое отношение ко мне. Рана на её щеке всё больше походила на грязное пятнышко, молодость брала своё, шрам затягивался и становился телесного цвета. Во время нашей прогулки, я несколько раз ловил себя на том, что мне хотелось рукавом вытереть её лицо и убрать это пятнышко навсегда. В обед я вернулся в лагерь, как было приказано, даже успел к свежему супчику. Только стуча ложкой по почти пустой чашке, я вспомнил, что сахар так и не отдал.
Потом было совещание у командира. Старшим нашего похода был назначен я, мне, молодому парню, доверили командовать группой разведки минного поля! В группе были партизаны в два раза старше меня, было у них некоторое недовольство, но слово командира было в отряде законом, все вольно или невольно подчинились. Одному Маркову было всё равно, кто будет командовать, ему не терпелось заняться своим любимым делом. Он провёл с нами занятия, мы учились распознавать мины, искать их под снегом учитывая, что земля хоть и не сильно, но промёрзла, будет трудно орудовать щупом. После занятий мы плотно покушали, запаслись провизией на три дня, приведя своё снаряжение в порядок, построились для доклада командиру о готовности к выходу. Доклад предстояло делать мне, я, собравшись духом, отрапортовал, как мне показалось на отлично, хотя и были некоторые заминки.
- Ничего, станешь командиром - научишься, - видя моё смущение, сказал командир. Проверив наше снаряжение, командир остался доволен. Пожелал нам скорого возвращения после выполнения задания. Я скомандовал «направо» и, мы вышли из лагеря. Присутствующие партизаны провожали нас взглядами.
Продолжение следует.
