Утром я проснулся от оживления в нашей землянке. Разведчики, шутя и переговариваясь, собирали вещи, снимали со стен оружие и амуницию. Заметив, что я проснулся, Захаров подмигнул мне и с улыбкой сказал:
- Вставай, кавалер, там ребята тебе чай горячий принесли, хлеб, - а потом, уже серьёзно, добавил, - в обед уходим. Ночью разведка вернулась, нашли нам новое место. Идти далеко, поэтому ты основательно подготовься. Размяв руки и ноги, я попытался встать, да, доктор был прав! Всё тело болело, стягивающая грудь повязка ослабла и сползла, я размотал её. Ребята, увидев мою грудь, остановились на полуслове.
- Эх, и повидал ты, Юрка! – Захаров даже присвистнул от удивления, - не простая у тебя выдалась прогулка к фрицам! За нами ответный ход, мы им всё припомним, нам только до места дойти!
Я оделся, чтобы не привлекать к себе внимания, не до меня сейчас. Съел хлеб, запил чаем настоянным на смородиновых листьях. Бодрость возвращалась ко мне, вспомнился вчерашний вечер и Зоя. «Ну, ничего, не завтра умирать. Я своего добьюсь!» - подумал я, вместе с бодростью ко мне вернулась решимость. Стараясь резко не поворачиваться, стал собирать свои вещи. Уложив в вещмешок не хитрые пожитки партизана, я оделся. Надев на ремень нож и пистолет, опоясался им, наверное, вид у меня был грозный, ребята, те, кто видел меня, посмотрели уважительно. Выйдя из землянки, стараясь не обращать внимания на боль в груди и животе, я вдохнул полной грудью зимний воздух. Весь лагерь двигался как муравейник. Было удивительно, как столько народу может делать общее дело и в почти полной тишине. Мне показалось, что те несколько лошадей, что у нас были, издают шуму больше чем две сотни людей. Я посмотрел в сторону больничной землянки, мне хотелось идти туда и помочь Зое со сборами, ведь раненых надо было собрать в дорогу, а это не так просто, тем более что многие не могли ходить.
- Волошин, - голос командира был серьёзен, - как себя чувствуешь? Давай, герой, иди в гражданский лагерь, помоги там женщинам с детьми. Скоро выходить, а они ещё не собрались. Комиссар там, если что в его распоряжение уходишь. Постарайтесь скарба их много не брать, саней мало, они для раненых и припасов нужны, а эти сейчас все пожитки соберут!
- Слушаюсь, товарищ командир!
Делать нечего, я развернулся в сторону гражданского лагеря, кивая головой, отвечал на приветствие со стороны партизан, стараясь выглядеть совершенно здоровым, пошёл выполнять приказание.
В гражданском лагере было как в базарный день, суета, движение, узлы вперемешку с мешками лежали возле землянок, для полного сходства не хватало только криков торговок. Я подошёл к комиссару:
- Доброе утро, мне что делать? Командир сюда отправил.
- Привет, привет, Волошин, - вид у комиссара был уставшим, не смотря на то, что было только утро.
- Иди по землянкам и напоминай всем, чтобы много вещей с собой не брали. Саней не хватит, сами свой скарб нести будут. Видишь, чего творят?! Выполняя приказ комиссара, я пошёл по землянкам, напоминая людям, что много с собой брать не стоит. Судя по глазам некоторых из них, они бы убили меня за тюк с вещами. Людей можно было понять, в этих тюках и мешках было всё, что они унесли из своих деревень и городов, когда уходили от фашистов. Многие не одну неделю тащили на себе всё это, а теперь бросить! У кого-то мои слова вызывали возмущение, кто-то, молча, развязывал поклажу и начинал её сортировать. Я подошёл к старшему гражданского лагеря, это был пожилой мужчина, без правой ноги. Он ловко ходил на деревянном протезе и лишь изредка опирался на кривую палку.
- Комиссар сказал саней на всех не хватит, - Ефим, а он был старшим, посмотрел на меня, - и вещей велено много с собой не брать, - добавил я.
- Ты видишь, что происходит? Некоторые и землянку бы с собой взяли. Как им это сказать, не знаю! Ты, вот что, вид у тебя боевой, да и наслышан люд про твои подвиги, иди и сам им растолковывай, может тебя послушают!
Я, с выражением строгости на лице, поспешил к людям. Больше двух часов ходил от одной землянки к другой, кому-то помогал перебрать и снова упаковать вещи, кому-то вынести детей. В этой суете я начисто забыл о своём больном теле, я понимал, что делаю важное дело, чувство ответственности начисто перекрыло все личные потребности.
Со стороны партизанского лагеря показалось человек десять, это была разведка, которая должна была идти впереди отряда. Следом за ними показались и сани, некоторые проезжали мимо и останавливались за лагерем, другие останавливались возле землянок и возницы помогали грузить и крепить пожитки жителей гражданского лагеря. В этот момент, под причитания женщин, происходила очередная сортировка вещей. По мере загрузки саней пожитками и маленькими детьми, сани отъезжали и присоединялись к стоявшим, уже полностью гружённым. В момент погрузки, мимо стали проходить партизаны. Каждый нёс по большому мешку, оружие, ящики с боеприпасами. Дойдя до ждавших остальных саней, партизаны строились в колонну по двое и скрывались в редком лесочке. Обоз из саней должен был идти последним. Комиссар, махнув мне рукой, поспешил догнать партизан, командир должен был проверить все ли вышли из лагеря. А вот и сани с ранеными и вещами нашего госпиталя. Я старался разглядеть среди мельтешащих людей Зою, её нигде не было. «Может, догонит свой обоз!» - подумал я, и стал помогать оставшимся с вещами. Проходившие мимо меня разведчики, отдали мне мой вещмешок, крикнув, что бы я их догонял, ушли вслед за отрядом. Двинулась вся эта масса людей, животных, образуя живую реку, а я ждал больничные сани. Командир, проходя мимо меня, остановился, немного подумав, сказал:
- Раз такое дело, то останешься с отрядом прикрытия. Вас ещё сапёры догонят, так, что не стрельните по ним. Всё, удачной дороги, мне пора!
Что бы освободить место на санях, доктор отказался от возницы и сам вёл лошадь, так же было и на двух других санях. Вторые сани вела Мария, Зоя шла за ними, третьи - вёл партизан, правая рука у него была на перевязи.
Пропустив идущих партизан и сани, которыми правил доктор и Мария, я подошёл к Зое, дальше мы шли рядом. Оглянувшись, увидел, что нас догнал отряд прикрытия, махнув им рукой, я дал понять, что иду с ними, кто-то из партизан махнул мне в ответ. Мы шли около двух часов, как вдруг я стал замечать, что взгляды некоторых раненых на санях и идущих рядом партизан, останавливаются на нас, на лицах появляются улыбки. К своему удивлению понял, что мы идём, взявшись за руки. Я хотел отдёрнуть руку, но почувствовал, что Зоя ещё крепче сжала её. После нескольких кратковременных остановок, когда уже стало смеркаться, командир, обходивший обоз, дал команду располагаться на ночлег. Все, кто мог держать в руках топор, отошли от обоза в лес, чтобы нарубить елового лапника. До того, как в старом лагере построили землянки, весь отряд жил в шалашах из этого природного строительного материала. «Опять придётся всё заново строить» - подумал я о новом лагере отряда, расчищая от снега место под сосной. Натаскав лапника, я принялся строить шалаш. Подстилкой на пол служил тот же лапник, сверху он накрывался рогожей, получалось и тепло и мягко. Зоя помогала мне разложить ветви для крепости накатов шалаша, вдвоём у нас и быстро и красиво получилось. Подошла Мария, осмотрела наше творение, попросила меня помочь доктору в устройстве раненных бойцов отряда. Я неохотно пошёл к докторским саням, мне хотелось оставаться с Зоей, как можно дольше. По обеим сторонам обоза, то там, то тут виднелись шалаши, где-то большие, а где-то и так, что один человек поместится. Стояло несколько немецких палаток. Помогая доктору, я видел, как командир, чем-то встревоженный, быстрым шагом прошёл в конец обоза, где находился отряд прикрытия. Разместив больных, доктор поблагодарил меня за помощь и осведомился о моём здоровье. Понимая, что ему сейчас совсем не до меня, я сделал довольную улыбку на лице и сказал, что у меня всё хорошо и меня ничего не беспокоит. Я вернулся к своему шалашу, где Зоя уже накрыла стол. На столе красовались три мочёных яблока, три сухаря и большая кружка клюквенного морса. Сколько же раз весь отряд говорил Матвеичу спасибо за его умение приготовить продукты так, что они могли долго храниться! Это по его инициативе в отряде сделали маленькую печь, хоть и немного, не часто, но выпекали хлеб. Пекли из всякой разной муки, которую могли достать партизаны или давали нам добродушные жители окрестных деревень. Вот и с яблоками - это он придумал. Группы, уходя в разведку, всегда брали с собой его яблочки. Сейчас, когда нельзя было разжечь костры, его припасы были как нельзя кстати.
Возвращаясь, командир поманил меня к себе рукой, я отошёл от шалаша.
- Сейчас один из партизан пришёл, я их в лагере оставлял. Сказал, что немцы уже почти возле него. Думаю, что в ночь они преследовать нас не будут, но приглядывай тут, - он указал на Зою, - у тебя теперь вон какие тылы, а их оберегать надо. Там, он кивнул на хвост обоза, ещё с десяток бойцов осталось, остальных я в сторону отряда отправил. Пусть понаблюдают и предупредят, если немцы лагерь обойдут и всё же за нами увяжутся. Ты в караул не пойдёшь, отлёживайся.
Меня оскорбили слова командира о том, что мне надо отлёживаться, но спорить не стал. Те синяки, что я получил в посёлке, давали о себе знать, да и рёбра не зажили. Вернувшись к шалашу, я ничего не ответил на немой вопрос Зои, стал думать, как и где мне лечь в шалаше. Подошла Мария, словно прочитав мои мысли, указала мне на место возле одной из стенок.
- Тут ляжешь, и не крутись ночью, дай всем поспать, - полусерьёзно полушутя, сказала она с улыбкой.
- А где Оля, не видел её? – спросил я, волнуясь о маленькой, доброй девочке.
- У Антоновны, в «детском саду», она там кавалера себе нашла, - Мария с теплом посмотрела на Зою, - всё, всем спать.
Зоя пристроилась возле другой стенки и пару минут смотрела на меня, смотрела прямо в глаза. Всю дорогу мы шли молча, ни я, ни она не сказали, ни слова, да и незачем было. Я как-то понимал её, а она понимала меня. Читал в школе, в какой-то книжке, что животные и некоторые люди могут так общаться, теперь и я так мог. Мария легла между нами, прекратив наше бессловесное общение. Что ж, надо спать, завтра ещё весь день идти, а с таким обозом может и два. Усталость брала своё, сквозь дрёму, я слышал, как затихает жизнь в лагере, затихла жизнь и у нас.
Обитателей нашего шалаша разбудил топот ног и приказы командира отряда.
- Волошин, подъём! – негромко назвал он мою фамилию.
Тревога в голосе командира заставила меня быстро проснуться, а мою голову соображать в два раза быстрее. Так как я спал одетый, с автоматом под боком, мне хватило нескольких секунд, чтобы выскочить из шалаша, почти сломав его, в серой мгле были видны фигуры суетившихся людей.
- Немцы ночью обошли лагерь. Скоро к оврагу подойдут, там самое место их остановить, - вполголоса говорил он командиру группы прикрытия, - объединяйтесь с вернувшимися и к оврагу! Нам нужно два часа, чтобы за болото уйти, ну в крайнем случаи, три. С техникой они в болото не полезут, да и дорога у оврага заканчивается. И ещё внимательно посмотрите, кто их ведёт, сами бы они не нашли обход, уничтожьте проводника, это даст нам время. В последних санях боеприпасы, берите, сколько сможете унести и к оврагу. Лагерь уже почти готов выдвинуться, вам пути минут пятнадцать, как на месте будете, так засекай время. Всё понял? – командир посмотрел на Ерохина.
Ерохин был командиром Красной Армии, лейтенантом, он один из немногих в отряде носил военную форму. Я слышал, что, когда отряд ещё только формировался, он вышел на посты охраны с тремя своими солдатами и оружием, так в отряде появился первый пулемёт. Это был трофей Ерохина, теперь двое партизан, бывших бойцов, всегда таскали его за ним.
- Волошин, с ними пойдёшь, связным будешь. Давай, парень, не подкачай! – хлопнув меня по плечу, командир пошёл торопить лагерь.
Комиссар тоже время не терял, то и дело в разных местах лагеря были слышны его команды. Я оглянулся на шалаш, из которого только что вылез. Мария стояла возле него, перекидывая медицинскую сумку через голову. Зоя, почувствовав мой взгляд, тревожно на меня посмотрела и улыбнулась. Слов мне не надо было, мне хватило улыбки. Я понял, что у нас всё будет хорошо, только бы обоз ушёл от немцев.
Поспешив за Ерохиным, я подошёл к саням с боеприпасами. Возница открыл ящики и мешки. Партизаны распихивали по карманам патроны и гранаты. Я насыпал в карман полушубка две горсти патронов для своего автомата, во второй положил две гранаты. Это был большой довесок к моей боевой мощи. Слушаясь приказа Ерохина, мы, стараясь не шуметь, двинулись к оврагу, послав впереди двоих в разведку. Натолкнуться неожиданно на немцев не очень-то хотелось. «Сила маленькая у нашей группы, человек пятнадцать наберётся, да там ещё десять! А немцев сколь?!» - такие мысли не давали мне покоя, но нужно было прикрыть обоз, это сейчас было самой важной задачей. Внутренне я был готов ко всему, не боялся боя, не боялся ранения, смерти. Командир часто говорил, что погибнуть в бою небольшого ума дело, а вот унести с собой на тот свет десяток немцев – это уже подвиг. В мои намерения входило забрать с собой, если уж и суждено погибнуть, не меньше двух десятков фашистов.
Примерно через десять минут мы встретились с группой, что присматривала за дорогой. Получалось так, что немцы не пошли на старое место стоянки отряда, а обогнув его, преследовали нас всю ночь, только предусмотрительность нашего командира спасла. Со слов партизан из этой группы, немцы остановились в конце дороги и вот-вот должны подойти к оврагу. Ожидался ещё подход группы, что осталась в старом лагере, к ним уже послали бойца. Ерохин стал расставлять людей на рубеже обороны. Позиция у нас была хорошая. На левом фланге болото, которое в эту тёплую зиму так и не замёрзло, с правой стороны крутой обрыв. Выходило так, что подняться на нашу сторону можно было, только пройдя по откосу и подниматься там, где вчера поднимался обоз отряда. Рубеж наш был примерно метров пятьдесят. Получив назначение на определённое место, партизаны стали оборудовать огневые точки из всего, что могло этому послужить. Мне же было приказано находиться возле Ерохина. Я приметил снежную гору, раскидав снег, я пристроился за ней. Потекли минуты ожидания. В начале оврага, в метрах ста от нас, была ровная площадка. «Здесь лес заготавливали до войны, площадка, чтобы машина развернулась» - подумал я. Если я правильно понял, то Ерохин задумал впустить немцев в это самое начало оврага, а только потом открыть огонь.
Как-то очень по-свойски, на площадку, вышли трое фашистов. То, что это были они, я не сомневался, группа из старого лагеря так, не прячась, не вышла бы. Из леса стали выходить ещё солдаты. Что-то выносили, оставляли и обратно уходили в лес. Мы внимательно наблюдали, стараясь ничем себя не выдать. От площадки до нашей позиции вели следы от саней и ног партизан, догадаться, где поднимался обоз на выходе из оврага, труда не составляло. Наблюдая за суетой немцев, Ерохин нервничал. Это можно было понять по тому, как часто он смотрел на часы, я же думал, что это очень хорошо, что бой откладывается, значит, у обоза есть больше времени на то чтобы уйти с места ночёвки. Начало светать, к тревоге Ерохина добавилось и то, что теперь мы могли разглядеть, что на площадку немцы вынесли миномёты. Расставив четыре миномёта, солдаты замерли возле них. Я уже давно определил немецкого командира, щурясь, старался не упустить его из вида. Вот к нему подошёл человек, показывая рукой в нашу сторону, что-то говорил. Было сложно в рассветной мгле, рассмотреть лицо, в форме ли он вообще был. «Стрелять по нам они не будут, мы слишком близко, да и если бы они знали, что мы тут, так бы себя не вели!» - думал я. Немецкий командир громко отдал команду, солдаты стали закладывать мины в миномёты, послышалось их уханье, а через некоторое время звуки разрывов за нашей спиной. По движению Ерохина я понял, что он хочет отдать команду открыть огонь, но я остановил его:
- Пусть лупят, наши уже ушли, час, не меньше, прошёл! – шёпотом сказал я ему, Ерохин кивнул и команду отложил.
Минут десять немцы закидывали минами место, где по их предположению должны были находиться партизаны. Потом их командир скомандовал солдатам и стрельба прекратилась. Офицер стал разглядывать в бинокль край оврага, где были наши позиции, мы замерли! Вероятно, ничего не увидев, он махнул рукой и из леса на площадку стали выходить солдаты и продвигаться в нашу сторону. Ерохин повернул голову ко мне, я пожал плечами. Мне льстило, что он как бы спрашивает у меня совета. Приподнявшись, Ерохин первым начал стрелять из своего автомата. Я старался вести огонь по немецкому командиру, но тот после начала стрельбы укрылся за деревьями и я потерял его из виду. Было видно, что несколько немецких солдат лежат на снегу. Наша позиция была выше немецкой, те солдаты, которые не вышли на откос оврага метались, не зная, что делать. По команде Ерохина, стрельба прекратилась. Нужно было экономить патроны, кто знал, сколько нам тут ещё воевать, задерживая врага. Некоторые раненые солдаты пытались вернуться в лес, но дед Макар оставил их без шансов выжить, возле миномётов никого не было. «Вот бы гранатами их закидать, но так далеко, никто не докинет!» - размышлял я, оглядывая поле боя. «С десяток положили, а сколько ещё в лесу?!». Ерохин по цепочке передал приказ не подпускать немцев к миномётам, те уже сделали несколько попыток приблизится к ним. Я решил сменить свою позицию, так как Ерохин и ещё один партизан мешали мне вести прицельный огонь по всей цепочке фашистов, когда они снова будут выходить на откос оврага, а в том, что они это сделают, я не сомневался. Отползая на коленях, пригляделся к своему сугробу, понял, что под снегом штабель брёвен. У меня появился план, но что бы его реализовать, мне нужно было показаться на самом краю оврага, прямо на виду у немцев. Я вернулся к Ерохину и на ухо рассказал ему о том, что я задумал, тот кивнул в знак согласия. Я подполз как можно ближе к краю оврага, затаился. Все ждали действий немцев, надо отдать им должное, они сориентировались быстро. Укрываясь за стволами деревьев, они открыли по нам сумасшедший огонь, но чтобы попасть в кого-то, надо было, чтобы сам партизан высунулся из-за кромки оврага. Таких дураков не нашлось, и стрельба их была бесполезна. Видимо поняв это, они стали снова предпринимать попытки затащить миномёты в лес. Каждый из солдат кто хоть на два шага выступал в сторону миномётов, тут же попадал под пули партизан. Уже четверо лежали на полдороге, стрельба стихла, но ненадолго, огонь усилился, под его прикрытием немецкие солдаты выбегали на дно и откос оврага, стараясь пробежать как можно дальше по нему, попав в мёртвую зону для нашего оружия. Я рывком вскочил и бросился к середине штабеля, упав в примеченном мною месте, стал лихорадочно копать снег. Я искал подпорку, которая держала брёвна. Пули щёлкали совсем рядом сбивали снег, я старался не обращать на них внимание. Вот она, теперь обратно! Дождавшись, когда стрельба по мне стихла, я так же рывком бросился к Ерохину. Упав в снег рядом с командиром, доложил:
- Гранатой можно, только попасть надо точно. Выпустить их на площадку и спустить эти брёвна, там видишь какой откос, как раз до них докатятся. Думай быстрее! – я всматривался в лицо Ерохина.
Наконец решившись, он дал приказ не стрелять без его команды, мы стали ждать.
Из леса появились пятеро солдат, стреляя на ходу, они, сделав три, четыре шага в нашу сторону падали в снег. Потом ещё пятеро, так же стреляя, выбежали из леса и, продвинувшись дальше первых, затаились, мы не стреляли. Вот уже с десяток солдат выбежали, одновременно с ними другие солдаты бросились к миномётам, из леса по нам вёлся прикрывающий огонь. Прицелившись, я бросил гранату в то место где откопал подпорку, взрыв только скинул шапку снега со штабеля, сам он оставался на месте. Перевернувшись на другой бок и выставив свои ноги под пули, я метнул вторую гранату. Попал! Попал! С тихим гулом брёвна покатились вниз оврага. Обрадованный своим попаданием я и про ноги забыл, Ерохин втащил меня за воротник:
- Ты чего, дурак, делаешь, Мухина здесь нет, чтобы тебя нести?! – со злостью прокричал он.
- Попал! – прокричал я в ответ, приблизившись к краю оврага, посмотрел на дело своих рук.
Хоть и мало было брёвен, но скатившись, они снесли три миномёта и почти всех фашистских солдат, мне показалось, что одному даже бревном голову оторвало. Теперь, чтобы приблизиться к нам, немцам нужно было либо обойти образовавшийся завал, либо перелезть через него. Получилось так себе, но быстро немцам теперь не пройти! Бой прекратился, не стреляли ни мы, ни они, все ждали. Вдруг, в лесу послышались выстрелы, не там, где находились немцы, а правее.
- Бегом за мной! – Ерохин прыгнул на откос оврага и побежал в сторону завала, я следом, потом тот партизан, что находился с нами.
Боковым зрением я видел, что в овраг прыгают и другие. Без стрельбы мы добежали до завала из брёвен, укрывшись за ним, открыли огонь по врагу. Враг был у нас как на ладони, всего в десяти-пятнадцати метрах, мы просто расстреливали их. Послышался приказ Ерохина прекратить стрельбу, затихла стрельба и с правой стороны.
- Мы свои, а вы кто?! – голос из леса был знаком.
- И мы свои! – ответил Ерохин.
- Тогда выходим.
Из-за деревьев стали выходить наши партизаны, которые оставались в старом лагере. Ерохин распорядился собрать оружие и патроны.
- Там, на дороге, три грузовых автомобиля стоят, судя по количеству немцев здесь, это почти все, кто на них приехал. Охрану мы уничтожили, Марков им там сюрпризы оставил, это у него любимое дело! - коротко доложил старший группы из старого лагеря.
Марков был в отряде минёром, до войны он работал в гравийном карьере, где при помощи взрывчатки разрыхлял породу, любил минировать всё, что могло вызвать интерес у немцев. Он с группой в старом лагере был оставлен для того чтобы там «подарочки» врагу приготовить.
- Минируй тут всё, вон, у них мин ещё много осталось, - Ерохин указал на миномёты фашистов.
- Это мы сейчас, это мы быстро! - Марков был доволен тем, что у него появилось любимая забава.
Собрав всё, что могли унести на себе, мы выдвинулись догонять обоз. На краю оврага Ерохин оставил пятерых партизан наблюдать за завалом и возможным появлением немцев. Дежурить им до вечера, а потом нагонять остальных. Напоследок решили и завал немного заминировать, благо мин было достаточно, минёр был рад, как ребёнок новой игрушке.
Продолжение следует.
