С очередного совещания в области глава района Григорий Павлович Еремин вернулся в самом скверном настроении. Губернатор очень резко его критиковал за огромный перерасход средств на ЖКХ и потребовал немедленно предложить меры по сокращению затрат. Эта критика была не только неприятна, но и неожиданна: буквально несколько дней назад губернатор с кампанией прилетал на вертолете, и глава организовал замечательную охоту. Пятнадцать человек двое суток не выпускали из большого березового колка забежавшего туда лося, а еще одна бригада выследила семью кабанов и пятью мешками гороха так ее прикормила, что свиньи выходили из урмана на звук металлических ведер. Губернатор с друзьями хорошо пострелял, загрузили «газель» обработанными и разделанными тушками, весело посидели в охотничьем домике. Губернатор, обычно избегавший спиртного, на этот раз расслабился, принял несколько рюмок водки, коньяк велел убрать, как неуместный при такой закуске. А закусь действительно была мировая: зажаренная на вертеле косуля, пара глухарей, приготовленных женами охотоведов в домашних условиях, уха из сырка и карпа, которую припивали прямо из керамических кружек, рыбу выложили на круглый поднос головами к центру, а хвосты свесились. Веселье длилось до полуночи, губернатор поднялся, все зашевелились, он успокоил, что только выйдет на воздух, и хозяину кивнул: проводи. Вышли, постояли, губернатор спросил:
– Ты, кажется, в этом районе родился?
Еремин живо ответил:
– Да, поэтому и перевели сюда из департамента.
– Помню, – кивнул губернатор и застегнул молнию на меховом охотничьем костюме. – А обратно в область не хочется?
Еремин оторопел:
– Да как вам сказать…
– Говори прямо!
– Хочется!
– Вот это другое дело. Есть у меня вариант для тебя, хорошее место, хлебное. Ты же строитель?
– Да, ПГС, промышленно-гражданское строительство.
– Потерпи немного, переведу. Пошли.
Несколько дней назад это было, а сегодня такой разнос, что коллеги подходили с сочувствием.
Он с дороги позвонил заму по ЖКХ и строго наказал к утру приготовить предложения по сокращению затрат. Утром отключил телефоны, оставил только губернаторский, секретарше сказал, что занят и никого ни под каким предлогом… заместитель разложил бумаги. Оказывается, возможностей для сокращения не столь богато.
Но зам по ЖКХ, парень чуткий, на другой день после охоты перемену в настроении шефа заметил и по три раза до обеда и в конце дня до отъезда по домам сидел напротив начальника и предлагал разные варианты. А когда совсем осмелел, выложил:
– Григорий Павлович, я вижу, как губернатор к вам относится. Дадим сокращение затрат – сразу заметит и к себе заберет. А возможностей у нас – дай бог осилить.
Еремин помялся в кресле, отсидел правую половину, переместился на левую:
– Ты фантазировать-то кончай, дело говори.
– Скажу. Вот вы сопротивлялись, когда губернатор предложил нам трехэтажный многоквартирник заложить, мол, кто в нем жить согласится? Помните, шеф даже разгневался, ладно, что я вас подтолкнул: «Соглашайтесь!». И вы согласились.
Да, разговор этот Еремин помнил, помнил, что с трудом тогда показом танцевального девичьего коллектива шефа успокоили. Еремин через управляющую делами приказал, чтобы девчонки все тряпье с себя поскидали и только узенькие трусики под короткими юбками. Чтобы форс был, кураж! Отчаянно крутили девки свои пируэты, понимая, что вся наглядность внимательно просматривается губернатором и сопровождающими мужиками.
– Молодцы, – сказал потом шеф и велел помощнику записать: выделить танцевальному коллективу полмиллиона на облачение.
– Ну, а дальше-то что?
– Дом-то уже на выходе, мы на комиссии заявления рассматриваем, почти половину распределили, правда, никаких ордеров. Так что дом свободен. Григорий Павлович, в него три деревни можно вселить, и еще останется.
– Стоп! – Еремин поднялся и прошелся по кабинету. Ах, Синкин, глядеть не на что, а какую мыслю подбросил! Вот тебе и начальник тепла и пара! Только надо выбрать деревни одного направления, чтобы закрыть и забыть, ни электричества, ни дороги, ни увеселительных заведений. В сторону от районной трассы подряд две деревни, Шамурина и Муравьева. Подошел к телефону, нажал кнопку:
– Света, статистика пусть бежит бегом с данными по населению Шамуриной и Муравьевой. Быстро!
Перепуганная инспектор госстатистики положила на стол две папки. Еремин велел посидеть в коридоре, вдруг какие вопросы. Раскрыл первую папку и даже руки потер: полтора десятка семей, ни детей, ни молодежи, все пенсионеры. Этих бери тепленькими и переноси на второй этаж, пусть природой с балконов любуются. Во второй папке такая же картина, только три семьи еще не пенсионеры, но работы нет, держаться не за что.
Заместителю сказал:
– Иди к себе и обсчитай, что мы сэкономим, если прикроем эти деревни. По всем направлениям подсчитай: энергия, дорога, медпункт, клуб.
– По клубам-то у меня нет данных.
Еремин взорвался, тут такое дело, а он трем собакам щей не может разлить:
– Ты зам или как? Вызови культуру, главного врача, только пусть с экономистами, сами-то они ни хрена не знают.
Оставшись один, он вчерне прикинул, какие средства освободятся, и тихонько похвалил себя. Мысленно окинул взором район: какая из малых деревень самая неловкая? Во, Савинка, у черта на куличках, а дорогу туда грейдируй и чисти зимой от снега, электричество за тридцать верст от центральной усадьбы подай, а зимой порывы на линии каждую неделю, клуб им три года назад модульный поставили, там же и медичка сидит. Ничего, модуль разберем, деревень еще много, вместе с медичкой перевезем.
Когда вместе с культурой и больницей обсчитали экономию, Еремин окончательно решил, что это именно тот вариант, который спасает ситуацию. И люди прибраны, в благоустроенных квартирах, о которых век не мечтали, и деньги сэкономлены.
Уже ночью, лежа на диване под неярким светильником, он стал осмысливать, а как все это провернуть? Едва ли крестьяне, до старости дожившие в своих домишках, захотят ехать в городские условия. Ничего, придется поработать, поуговаривать, пригрозить, что вообще оставим без дороги и света.
Утром позвонил главе сельского поселения, приказал к обеду собрать все население Савинки, сказать, что глава приезжает, серьезный разговор. Народ собрался в культурном центре, как его правильно называют, старики курят нещадно прямо в зале, как в былые времена, культработница, слегка навеселе, грозится вывести из зала. Еремин прошел прямо к столу, снял теплую куртку, кинул на сцену. Культработница бросилась было прибрать – глава махнул рукой: «Не надо!».
– А какой сегодня праздник? – спросил бородатый дедок, явно с улыбкой. – Выбора только что прошли, кого сказали, того и изобрали. И вдруг к нам среди дня сам районный голова. К худу ли у добру?
Еремин подхватил тональность разговора и радостно кивнул:
– Конечно, к добру, дорогие товарищи. Вы же сами видите, что жизнь в стране налаживается, районный центр занял третье место по строительству и благоустройству. И только вы остались у нас больной проблемой: до села тридцать километров, а до района и вовсе не добраться. Власть постоянно думает о своем народе. Вот я приехал к вам с хорошей новостью: к весне вы все станете новоселами нового красивого дома в райцентре. Квартиры полностью благоустроены, газ, вода, тепло, туалет рядом.
– А в тавалет что носить? – Еремин нутром ощутил, что это тот, бородатый. – Я, к примеру, если чай пью, до ветру не хожу, незачем, а вот приготовит бабка курицу в жаровне с крупкой просяной либо с рисом, в вольном жару в русской печке – вот тут тавалет потребуется.
Народишко жиденько засмеялся. Еремин спросил:
– Извините, вас как звать-величать?
Бородатый захохотал:
– Ты когда к нам в колхоз прорабом приехал, я уже передовым комбайнером был. Ты бригады черных на ремонт ферм нанимал, по тысяче с каждой имел, а мне родина каждую осень железки вешала на пинжак.
– Товарищ, вы прекратите голословные высказывания. – Еремин так смутился, что не находил слов. – Я вас за клевету могу привлечь.
А старик наступал:
– Привлекай. Весь колхоз знал про ваши договора, да черные же сами вас и заложили, смеялись, что за тысячу родной колхоз готовы продать. Я тоже на уборке тыщу выгонял, дак я ночей не спал, я бабы месяц не видел, а ты после расчета бригады объехал, и к Октябрьской «Жигули» пригнал. Что я не так сказал?
Еремин вскочил:
– Товарищи, не о том говорим.
– Зачем ты нас товарищами зовешь? Товарищев всех прогнали, теперь все господа. Я вот Надцонов Иван Иванович. Вспомнил? Так вот я и спрашиваю: с каких это разносолов меня потянет в тавалет?
– Не надо прибедняться, Иван Иванович, у вас с женой пенсия должно быть неплохая.
– Должна бы, да флаг переменился. Хорошая пенсия, ничего не скажу, только мала больно. Я как-то попросил грамотную бабенку прикинуть, и сказала она мне, что при колхозе я получал бы сто двадцать рублей. А нынче двенадцать тысяч, если курочек покупать у наших торгашей, пару раз в месяц сыт будешь до отрыжки. Потому, дорогой товарищ или господин, ты нашу деревню не шевель, как жили, так и помирать будем.
Григорий Павлович переждал шепотки и начал снова:
– Вы о женщинах, женах своих подумайте: воды принести, печи топить, из огорода все лето не вылезать. А здоровья-то все меньше.
– Оно, конечно, так, – подала голос пожилая женщина. – Но ведь с огорода кормишься, и картошка, и овощ всякий, у нас в саду три яблони плодоносят, всю родню снабжаем яблоками. И куда это все? Кинуть?
Еремин решил давить до конца. Сельский глава протокол пишет, но отмашку ему еще не давал, потому что ничего толкового для документа никто не сказал.
– Вот что я вам скажу, граждане. Затраты на содержание одного жителя вашей деревни выше, чем жителя райцентрах. Почему? Потому, что вас всего сорок человек, а надо дорогу, надо свет, торговлю хоть раз в неделю, вот этот культурный комплекс с медпунктом.
– Комплекс хоть сейчас забери, вместе с медичкой. Все равно у нее акромя таблеток от кашля и от поноса нет ничего. А пляски мы и дома можем устроить.
Еремин понял, что эту встречу он проиграл вчистую. Надо готовить квартиры и решать все радикально, круто. Доигрались в демократию, главе района в глаза про взятки двадцатилетней давности вспомнили. Да и не было никаких взяток, одернул сам себя Григорий Павлович.
***
Слух о переселении деревень в райцентр быстро облетел район. В Шамурину Еремин поехал ближе к вечеру. Жиденький табунок из коров, бычков, телят и овец лениво заходил в деревню. Одна улица, домов, правда, много, но больше заколоченных или разграбленных. Взял с собой главу поселения Рябова Михаила Петровича, он не тридцать ли лет возглавляет тут власть. Мужик прямой, тертый. Сразу сказал Еремину, что не удастся уговорить, шамуринцы живут дружно, еще при совхозе все воровали зерно от комбайнов, и никто никого не выдал. Приедет следователь, походит-походит – никто ничего не видел. А потом по пять свиней сдавали тому же совхозу. Хорошо жилось, сейчас попробуй мешок отходов нагреби – срок, нынешней весной осудили человека, вся деревня ездила на суд, а судья выходит и преподносит: шесть месяцев заключения. Ладно, в области отменили, а то бы там и пропал, хворый человек.
– Так ты мне помоги их уговорить, – предложил Еремин. – Людей знаешь, они к тебе со всем уважением. А?
– Потому и не буду, Григорий Павлович, что от народа уважение имею. А начну ересь нести – скажут, что и Рябов скурвился, против народа пошел.
Еремин его одернул:
– Ты за базаром-то следи, как в одном месте говорят. Значит, ты за народ, а я против? Я, который пробил для них благоустроенное жилье, создаю великолепные бытовые условия – я враг. А ты оставляешь их в условиях царского режима – ты заступник.
Рябов засмеялся:
– Григорий Павлович, вы бы побывали в нашем музее, пока его окончательно не разграбили, и посмотрели, какие хоромы стояли в наших деревнях. Ведь люди жили в достатке, потому что старики место для жительства выбирали с умом, не как сейчас, ткнули пальцем: здесь строй! Вот в райцентре заложили новые улицы, люди строят дома, а того не думают, что зимой их снегом закладет по самые крыши, потому что роза ветров ничем не прикрыта, а летом им воды не хватит, чтобы хоть что-то на огороде вырастить. Уклон от начала до конца улицы не меньше пятнадцати градусов, вся грунтовая вода уйдет.
– Загибаешь ты, Михаил Петрович.
– Ничего не загибаю. А вы не обратили внимания на огромный пустырь между трассой и рыбозаводом? Это же пахотные земли, там совхоз картошку сажал и чередовал с кукурузой. Прекрасная земля, пять улиц по десять домов с обеих сторон – сто семей жили бы и радовались.
Еремин поморщился: был он на этом участке, только вот по какому случаю? А, место для свинарника выбирали, два чеченца приехали с большими деньгами, крайно надо свинарник построить и молодую свинину поставлять в рестораны города. Вот им и отвели.
– Земля не пропадет, – сказал он беззаботно. – Свинарник там чеченцы строят.
– Слышал. И народ молчит. Через год свиньи задушат крайние улицы поселка своей вонью.
Еремин возмутился:
– Ну, знаешь, на тебя не угодишь. И все мы делаем неправильно. Вот вы, коммунисты, всегда были правы.
Рябов пожал плечами:
– Тоже не всегда, но откровенных глупостей не делали.
Еремин насторожился:
– Это ты сейчас о чем? Ты мне про выселение двух своих деревень скажи.
Рябов кивнул:
– Скажу. Добровольно люди не поедут. Вот скотина прошла, дома поросенок. Куры, утки на озере. Опять же рыба. Пойдем пешком по улице – в каждой ограде висят на проволоке распластанные караси. Вялят, сушат на зиму. Вон в том колке у них грузди, они его чуть ли не охраняют, и от скота, и от гостей, пытались райцентровские заехать, они их вилами выгнали, пока одни спорили, другие колеса у машин поспускали.
Еремин как бы между прочим уточнил:
– Они что, на людей с вилами ходили?
– Так они и сегодня, я думаю, прихватят, – и Рябов громко засмеялся.
Собрались в центре деревни, на полянке, где когда-то клуб был. Начал Рябов:
– Приехал глава района предложить вам бросить свою деревню и переехать в район в благоустроенные квартиры. Кто согласен – можете записаться и получать ордер.
Эта женщина стояла, опершись на толстую палку, видно, изробленная спина не выдерживала. Она стала отвечать:
– Григорий Павлович меня, конечно, не помнит, а в комсомоле на областные конференции ездили вместе, помнишь, секретарь райкома?
Еремин тужился вспомнить и не мог, не видел он в высокой, сгорбленной и худой старухе комсомольской активистки.
– Ладно, оставим воспоминания. Я догадываюсь, почему мы вам тут мешаем, дорого обходится обслуживание деревни. Да, уже и людей деньгами измеряют. Так вот, господин Еремин, мы из деревни не уедем. Это наше общее решение.
Еремин старался сдерживать себя, хотя чего дипломатию разводить, открытым текстом сказать, что электролинию отрезаем, дорогу закрываем, принимаем решение о ликвидации населенного пункта.
– Переедите осенью, когда все приберете. Можете дома оставить, на лето приезжать, это ваше дело. Но Шамурина осенью будет закрыта. Это называется оптимизацией бюджетных затрат на ЖКХ. И больше никаких вопросов.
***
Осенью тридцатишестиквартирный дом на окраине райцентра гудел, как улей. Молодые парни ловко сдергивали с грузовиков комоды, старые диваны, фанерные шкафы и несли по этажам. Новоселы, опустив исплаканные глаза, неумело взбирались на ступеньки и исчезали в провалах гулких подъездов. Уже через неделю на теплых пока балконах начались переклички:
– Иван Семенович, вы на каком этаже?
– Не знаю, я не могу выйти на улицу.
– Кума Дарья, ты обещалась ко мне прийти.
– Да я ходила, а забыла, какие цифры. Кого не спрошу – не знают.
– Эй, кто слышит, передайте муравьевским: Василий Васильевич, преставился сегодняшней ночью, царство ему небесное!
***
А еще через месяц Григорий Павлович Еремин получил новое назначение в областной администрации и настоятельно рекомендовал главой района бывшего своего зама Синкина.
Tags: Проза Project: Moloko Author: Ольков Николай
Книга этого автора здесь
