Настя стояла у кухонного стола, за которым сидела 8-летняя внучка, кормить которую было просто пытка – из тех, которых сегодня называют малоежка, и смотрела в окно. Окна выходили во двор старшего сына. А там старшие внучки собираются на танцы в горсад – ослепительно молодые и ослепительно красивые. Старшая Татьяна – вся в нее – в Настю – черноволосая с карими озорными глазами. Ее сестра Мария – помладше на год, светленькая, в мать Гриппу. Обе в белых платьях с красными розами на груди. Девчонки – что надо! Комсомолки, активистки. Приехали на праздники из Грозного, где учатся в университете на филологов. Об их приезде узнали друзья и подруги. Вон, стоят –дожидаются у ворот. Хорошие ребята. И глаза у всех хорошие – честные, смелые…Будет из них толк, будет…
Внучка сидит. Ковыряется в тарелке…А мыслями Настя унеслась в свою молодость, когда также собиралась молодежь на улице, пели песни, танцевали под гармошку, играли в разные игры. Жили они тогда в центре села Верхняя Гнилуша. В селе этот район называли Середкой. Настя всегда была строгой и скромной - самая старшая в своей семье. За ней еще две сестры – Аксюта, на 7 лет младше, и Мария. Настя, как самая старшая помогала матери и сестер нянчить, и по дому управляться. Когда стала постарше - и во дворе, по хозяйству была незаменимой помощницей. Настя не знает почему, но уличное прозвище у них в селе было Князевы. Официальная фамилия у мамы Дарьи Алексеевны и отца Михаила - Стрелковы. А прозвище – Князевы, не обидное, не смешное, достойное. Хорошая семья, дружная, работящая, несмотря на то, что одни девчата в семье рождались.
Девчонки –внучки помахали рукой бабушке в окно и упорхнули. Вечер сегодня такой ясный, весенний, напоенный ароматом сирени и соловьиными трелями.
Такой же солнечный весенний день был и тогда, когда в дом вдруг пожаловали незнакомые люди. А с ними высокий парень, черноволосый щеголь с усами. Настя, увидев нежданных гостей, заволновалась. Сердце ее предсказало скорую перемену в ее жизни, к которой она была не готова.
-Мама, отец, что я вам сделала? Хотите от меня избавиться? – безмолвно кричала ее душа.
Гости не видели Настю, она в это время пропалывала грядки на огороде. Кареглазая, худенькая, невысокая с тяжелой русой косой, но жилистая и крепкая.
Прошли сразу в дом. А Настя, повинуясь необъяснимому чувству тревоги, спряталась в сарай, где хранили сено, притаилась. Хотела спрятать свою судьбу.
Ее нашел отец, взял за руку, ввел в дом.
-Вот, дочка, по твою душу пожаловали гости. Это сваты.
Молодой богатырского вида человек встал навстречу Насте, поклонился.
-Мама! Ну я же его не знаю! – взмолилась девушка.
- Так познакомитесь, - уговаривала мать…
- Мама, так у него на лице рыжины – конопатый он! – в смятении шептала матери, забившись в угол за печкой.
-Ничего, доченька! Стерпится – слюбится. Парень он хороший, видный. Из крепкой семьи. Люди в селе уважаемые.
Как выяснилось, и жених, и невеста были с одного 1893 года. Только Василий родился 27 февраля, а Настя – 7 ноября. Чем не пара? Тем более, что жених запал на скромную девушку давно. Разбередила она его сердце. Но подойти близко не мог – не хотел спугнуть свое счастье. А сразу – твердо и решительно объявил родителям о женитьбе и заслал к Стрелковым сватов.
Полюбилась избранница сына и родителям. Девушка неизбалованная, уважительная, ласковая. Все в руках ее горело. Все ладилось. Мужу не перечила, но характер имела. Начала детишек рожать – одного за другим. Через год появился в семье первенец Павел, Паша. Потом Митрошка, Никита, Иван, Алешка, Дмитрий, Григорий и самая младшая- девятая по счету - Мария. Дал Господь в отраду и на утешение в старости дочку.
Жили в доме свекра и свекрови. В их семье было шестеро детей. Василий – старший, за ним – пятеро девчат. Сын по праву и обязанности остался в родительском доме. Дочек разобрали замуж. Тоже все плодовитые оказались золовки. Здесь же в селе и остались. Знались, дружили семьями, помогали , чем могли, друг другу.
Родители мужа Филипп и Варвара Горяйновы души не чаяли в своей невестке. Бывало поедут на базар в город, привезут оттуда гостинцев и свекор спрячет их под подушку Насте – вот найдет, обрадуется! И сам радовался радости молодой женщины. Живи только да радуйся! Хозяйство держали большое – и коровы, и быки, и лошади, и овцы, не говоря уже о птице. Дом - полная чаша.
Да недолго пришлось радоваться. Свекра с сыном забрали на первую мировую. А вскоре свекровь разбил паралич. Дети малые на руках у Насти, свекровь лежачая, хозяйство немалое…Иван умер еще в младенчестве, потом на одной неделе трое сыновей-подростков унесла косая. Животами маялись мальчишки – никакие отвары и бабки не помогли. Алешку бык на рога поддел, не выжил малец. Как пережить это все матери? Как не пасть духом, как не сломаться? Да как же сломаться, если на ней все и держится? Только за лежачей свекровью 9 лет ухаживала.
Свекор с войны не вернулся. А Вася пришел. Стало полегче. А тут царя свергли. Революция. То красные, то белые. Ее красавец Вася с усами, как у Буденого, конечно, за красных воюет. Опять Настя одна дома.
А тут новая напасть. Пока муж воевал за советскую власть, за Настей повадился ходить односельчанин по прозвищу Чулок. Пытался за ней ухаживать. Страшно возмущалась Настя и гнала от себя «ухажера». А «ухажер» был, по слухам, ведьмаком и, получив от ворот – поворот, наслал на нее так называемые килы – гнойники по всему телу. Чем только молодая женщина не лечила их, все народные средства и снадобья перепробовала – ничего не помогало. Ей становилась все хуже и хуже, пока совсем не слегла.
Тогда помогли Насте написать письмо мужу – грамоты сама не знала. Рассказала своему Васе о своей беде. И тот каким-то образом сумел на несколько дней попасть домой. А в гневе он был страшен. Горяч. Знали это в деревне. Одним словом, пришел к неудавшемуся «ухажеру» домой и заставил Чулка снять свои наговоры. Человеком он был в селе авторитетным, богатырского склада мужик.
- Иначе убью. Ты же знаешь меня, - предупредил. И вряд ли шутил. Чулок искушать судьбу не стал. Наговоры свои снял. Молодая женщина поднялась. Муж все это время был с ней, пока Настя не выздоровела. И больше попыток поухаживать за Настей, никто не предпринимал. И дел своих злых, во всяком случае по отношению к ней, не творил.
Внучка наконец-то расправилась с ужином, убежала на улицу. Настя вышла во двор, полить только что высаженные помидоры и перец , огурцы прополоть. Дружно взошли ребята. Сейчас жизнь хорошая пошла – вода и во дворе и в доме. А раньше приходилось с Дона носить. И вроде бы недалеко река, а попробуй наносить воды на полив, на стирку, на уборку-готовку. Все плечи коромысло оттянет. Так это здесь, в городе, куда они переехали с Васей и детьми уже в тридцатых годах. А в селе вся светская жизнь в селе – где? В клубе, да у колодца. Мужики митинговали в клубе, а бабы все новости обсуждали у колодца.
Настали такие времена, что и у колодца шептались, оглядываясь – не слышит ли кто чужой. Крепких хозяев начали раскулачивать. А кто здесь крепче Горяйновых?
Василия в селе уважали. И умом Бог не обидел. Просматривал ситуацию наперед. Когда пришли первые дерективы о коллективизации, первым свел все свое хозяйство в колхоз – и быков, и лошадей, и овец. Одну корову оставили да кур с гусями. Настя было запричитала, не соглашаясь с мужем. А тот спокойно, но твердо сказал:
- Будем живы, Настя, наживем. А коль на выселки отправят, да из дома выгонят, ни хозяйство, ни семью не убережем. Время сейчас такое! Ничего, не пропадем!
И не пропали. И из дома родового их никто не выселил, и сумели выжить и своими работящими руками в доме все в порядке содержать. И детей всегда могли накормить. А когда голод в тридцатых годах приключился, в Настиной семье не бедствовали. И другим смогли помочь. Каждый раз, отправляясь за водой к колодцу, Настя нарезала сало с хлебом, прятала его за пазуху и несла подругам. Раздавала втайне. Чтобы меньше чужие видели, завидущие. И через много лет Насте эту ее помощь поминали добрым словом. Многим помогла не умереть.
Настя полила помидоры, прополола огурцы. Села на скамеечку во дворе, передохнуть, опять сердце прихватило. Кашель душит. Последние пятнадцать лет ее мучает сердечная астма. Приступы по тридцать-сорок минут бывают. Все боится умереть при внучке, чтобы не напугать ее.
Права была мать. Стерпелось-слюбилось. Своего Васю Настя и полюбила, и уважала. Хороший хозяин в доме, заботливый муж и отец. Да вот, видно, все хорошо не бывает. Видный парень Василий был, заглядывались на него бабенки. А он ... начал отвечать на их томные взгляды и вздохи. И понеслось. Как это Насте пережить, когда в жизни даже взгляд в сторону себе не позволила, когда жила одной семьей, всю себя отдавала, душу свою?
Уже и старшего сына женили, и ребенок там народился…А он, подишь ты…Орел!
Не стерпела. Поставила условие мужу:
- Делай что хочешь! Но ни меня, ни детей не позорь! Вывези меня в чисто поле, там буду жить, лишь бы не видеть, что ты творишь.
Горяч был Василий, но знал, что не прав. И Настю свою любил. Хоть и ходил на сторону. Послушался. Посадил семью в телегу, бросили нехитрые, наскоро собранные пожитки, и отправились в путь. Молча ехали. У Насти обида говорить не давала. А ему и сказать было нечего. Доехали до Павловска.
- Может, здесь остановимся? – спрашивает.
- Здесь так здесь – только и сказала Настя.
Первое время перебивались у родственников, угол снимали. Потом купили участок на Петровской площади – хороший, 15 соток. Дон рядом, лес, Тамбовское озеро, базар. Лучше не придумаешь. Правда, вместо дома – саманная хата. Ну ничего, у Василия руки откуда надо. Свой дом из Гнилуши перевезет со временем.
Участок продавал дед по прозвищу Сталин. Почему его так звали – неизвестно. Но когда Сталин получил расчет, сказал как бы между прочим:
- Место здесь нехорошее, - и ушел восвояси. А новые хозяева остались в недоумении. Это уже потом, со временем поймут, что имел в виду дед.
Вася нашел себе работу в городе. В горисполкоме его ценили – мастер на все руки, за что не возьмется. Но дом из села свой перевезти не успел. Война.
Васю забрали в трудовую армию – года уже не те, чтобы в действующую брать. Назначили бригадиром – окопы рыли, укрепления делали. Фронт приблизился к Павловску. Жители начали эвакуироваться. Бедная Настя разрывалась между городом и деревней, куда отправила детей. А дом, хоть и саманный, как бросишь? Мародеры не спали. А потом во дворе военные склад боеприпасов устроили. В свой двор только по пропускам можно войти. Вон дочка из деревни домой прибежала – по маме соскучилась, так еле пропустили, Спасибо, Гриша дома был, сказал, что это сестра. Ей-то всего 12 лет было.
Немцев, вернее, итальянцев отогнали, и Гриша в числе первых пошел добровольцем на фронт. Настя до самой Бутурлиновки будет провожать колонну новобранцев. Как будто сердце подскажет, что это ее последние версты с сыном. Не вернется он. Уже в конце 44-го в бою сложит свою буйную головушку где-то в Чехословакии. А писарь ошибется в одной букве в фамилии, вписывая сведения в журнал выбытия, и будет Гриша много лет числится в списке пропавших без вести. И много лет уже после войны его старший брат Дмитрий, больной тяжелой формой диабета, будет разыскивать его, отсылая письма в архивы и военные ведомства.
Много горя в Настиной жизни было. Но сердце не окаменело. Все родственники и знакомые из села, приезжая в Павловск, останавливались у них, всем хватало места.
Васю во время войны арестовали, отправили на север табак выращивать под конвоем.. Две недели на позиции, где он руководил бригадой, не подвозили еды. Люди начали умирать от холода и голода. Да еще и дизентерия приключилась. Несколько человек подались в бега. Виноватым сделали Василия – не смог удержать дезертиров.
Говорят ведь, не отрекайся ни от сумы, ни от тюрьмы. Вместе с младшей дочкой ездила Настя на свидание к мужу. Вагоны были все переполнены. Ехали на буферах. Страху натерпелись, но доехали. Еще и четверку самогона Васе в гостинец привезли.
Уже после войны, когда муж вернулся домой, перевезли дом из села. Разобрали по бревнышкам и доставили в целости и сохранности. В 46-м поставили избу на новом месте. До сих пор стоит – уже который век – из дуба, что ему сделается?
Давно нет Васи на белом свете, съел его рак, быстро сгорел, недели за две. И больного сыночка не уберегла. Было ему 45 лет, впал в кому…И внучка хоронили из этого дома – трехлетнего Юрика. Такой мальчишечка был славный. Белокровие. Медицина оказалась бессильна. А потом и сестру Аксюту отсюда хоронили – пьяный зять избил ее, она босиком прибежала к Насте, отвезли в больницу… Ей было всего 67 лет. И уже тогда поняла Настя пророческие слова деда Сталина, что место здесь нехорошее.
А в апреле 1970 года пришла к Насте соседка Фекла Рязанцева – жила в доме напротив. И рассказала свой сон:
- Вижу , Настя, твой дом рухнул, прямо под корень.
А 1 мая – на Пасху встретила Настя семью своей дочери Марии, и как не просилась внучка остаться на ночь у бабушки, отправила ее домой. Долго махала рукой на прощание, дойдя до угла…
Ночью ее не стало. Уберегла внучку от страшной картины. Как будто знала. Соседи рассказывали, что весь вечер она сидела на крыльце своего дома и рассуждала о том, как там – на том свете.
Обида на деда у бабушки все таки осталась. И завещала она себя похоронить не с ним рядом, а с сыном Дмитрием. И нет у них ни одной совместной фотографии почему-то.
Прошло уже очень много лет с той поры. Внучка, то есть я, сама стала шесть раз бабушкой, но свою бабушку Настю не могу забыть. И рассказываю о ней и своим детям, и внукам. А иногда прихожу к родовому дому, где прошло мое детство, чтобы зарядиться на будущее энергией тепла и света, которым был согрет этот дом, энергией светлого, огромной души, человека – бабушки Насти. Дом жив по сей день. И сохранил свой внешний и внутренний облик, хоть и живут здесь уже полвека другие люди.
Светлой памяти Анастасии Михайловны Горяйновой посвящается… Сегодня – 7 ноября - ей исполнилось бы 128 лет.
