В детстве был, как все деревенские мальчишки, шкодничал, дрался, кидался грязью и колючками в девчонок, за что получал взбучку от отца или матери, а иной раз и два раза за день, это если отец выпьет и забудет, что уже наказал меня. Скотины в деревне держали мало, да и деревня то, всего сорок с небольшим домов, жили огородами да рыбалкой. Когда колхоз организовали, всего три коровы да старый бык были на полях тягловой силой. В колхозе было два поля, не большие, но и не маленькие, сеяли рожь, которую почти всю сдавали государству. Председатель был пришлым, занял пустующую хату, жил один, вечерами пьянствовал, но на работах был требовательным к деревенским. Его не боялись и не уважали, может, поэтому урожаи у нас каждый год не удавались? Этот же председатель был у нас учителем, собирал молодёжь, которую матери силой выгоняли из дома, в большой хате, старшие ребята туда не ходили, и рассказывал нам всё, что знал он сам. Деревенские собирали в лесу ягоду, на болотах клюкву, ходили пешком в соседнее село, оно было в десяти километрах от нас, торговали или менялись на местном рынке, домой возвращались с припасами, коих в деревне не было. Однажды отец собрался по ягоду, прихватив соседской настойки, ушёл с утра, дело к вечеру, а его нет. Мать стала волноваться, отправила меня на поиски. Места, где брали клюкву, мне были известны, прошёл по одному, второму – отца нет, как вдруг услышал тяжёлое сопение, продравшись через кусты, увидел отца. Вся тара, что он брал с собой, была полна спелой ягоды, на шее висел его пиджак со связанными рукавами, и он был полный. Я удивился, здесь отродясь столько ягоды не было! Когда пришли домой, отец, приложив указательный палец к губам, рассказал, что спьяну пошёл не в ту сторону, и каким-то образом прошёл через топь, выйдя на сухой остров посреди болота, увидел он ягодные поля, место то он запомнил, обещал показать, но рассказывать о его удаче запретил. Хорошим вышел тот сезон, да и следующие, из села к нам скупщики сами приезжали, все были довольны.
Когда мне восемнадцать исполнилось, прислали к нам агронома, нужно же было разобраться в плохом урожае, женщина приехала. На первой же вечёрке обратила внимание на отца, тот был видный мужчина, деревенский кузнец всё-таки, стала обхаживать его. Зачастил он в поля, хотя раньше редко с кузни выходил, то, мол, сеялка сломалась, то жатка. Зачесались языки у местных, дошло до матери, та кричала, ругалась, а осенью, когда агрономша уехала, пропал и отец, тут уж чего гадать, всё было понятно! Теперь я за него в кузне работал, а тем, кто словами мать хотел обидеть, приходилось туго, лез сразу в драку. В тот сезон приехали наши скупщики, я уже три раза ходил на заветное место, набрал ягоды. Увидев, что торгуюсь я, а не отец, его они побаивались, снизили цену, разругались мы, дошло до драки, один из них схватился за кол, я за нож, мне его править отдали. Как так вышло не знаю, но порезал я одного из обидчиков, сильно порезал, ну и закрутилось-завертелось, с тех пор прозвали меня в деревне – Васька-бандит.
Прошёл год, первое время в лагере было самым трудным, себя в обиду не давал, уважать стали, а когда в каменном карьере нашёл полоску металла, тайком изготовил себе нож. Конечно дома, в кузне, я бы сделал лучше, но для обороны сойдёт и такой. Это лето случилось грозовым, частенько слышали в бараке раскаты грома, но дождей не было. Рано утром, ещё до подъёма, на улице раздалось несколько выстрелов, встревоженные арестанты гадали, кто из соседнего барака решился на побег? Широкая дверь распахнулась и все увидели незнакомых людей, на утреннем солнце блестели чёрные каски, форма солдат мышиного цвета и их оружие, дали нам понять, что это не наши вертухаи. Кто-то чуть слышно произнёс:
- Вот и дождались, братцы, война. Нам в лагере ничего о войне не говорили, разговоры запрещали, но шила в мешке не утаишь, знали сидельцы о происходящем, и тот гром многие правильно толковали. С того дня началась у нас новая жизнь, поменялось, так сказать начальство. Восстанавливали под новым конвоем мост, что был в пяти километрах от лагеря, ровняли большую поляну, там потом самолёты садились, я сам видел. Охраняли нас так себе, видно решили, что таким как мы бежать некуда, я решил этим воспользоваться.
Поздно ночью, Валёк, сосед по нарам, придвинулся ближе:
- Василь, я по твоим глазам вижу, что уйти хочешь, возьми с собой!
- А чего уходить? Пайка та же, работы не прибавилось, опять же патефон заводят, когда работаем, мне нравится.
- Не ври, я видел, как ты на забор смотрел, а я ход знаю.
- Куда тебе?!
- Знаю! Возьмёшь, покажу. Сговорились тогда, но только я утаил, что всё равно один уйду, а он как хочет. Мне не жаль было этого подонка, который резал руки женщинам бритвой, чтобы вырвать их сумочку.
Утро, как и обычно, началось с построения, немецкий офицер, который нами командовал, через переводчика из лагерных, спросил, есть ли желающие работать за двойную норму питания, работа будет тяжёлая. Я уверенно шагнул из строя, краем глаза заметил, что и Валёк вышел, собралось десять человек. Немецкие солдаты показали нам на лавки в грузовике, я надеялся, что они с нами не поедут, но трое уселись у края кузова, поехали. Грузовик ревел, взбираясь на кручу, я ждал, когда его мотор заглохнет, чтобы вытолкнуть ближайшего солдата и в лес, вот что я думал, но техника ползла, знать хорошие мастера у этих немцев. Приехали на деляну, я уже был тут один раз, ещё при Советской власти, тогда и приметил крутой спуск к реке, как в детстве – по песку и в воду, всё складывалось хорошо. Валёк не отходил, как собачонка крутился возле меня, но мне его планы «в разрез»! Остановились, смола, выступившая на пнях спиленных мною сосен, ещё даже не отвердела, продолжала сочиться. Только нас расставили, как я прыгнул вниз, рубаха задралась, корни кустов рвали кожу, песок попадал в раны, добавляя боли, теперь назад не вернёшься!
Упав в реку, стал отчаянно грести, пока меня не увидели, раздались выстрелы, только что-то пуль я не видел. Переправившись и укрывшись в кустах, оглянулся, трое солдат показывали на реку, но не в мою сторону. «Валёк за мной прыгнул!» - догадался я. Дорога домой была долгой, пару раз хотел зайти в деревни, что попадались на пути, попросить у людей помощи, но крики на немецком языке меня останавливали. Обходя небольшое село, уже почти в темноте, свалился в большую яму, недоброй она мне показалась, чуть разрыл свежую землю, как увидел человеческую руку, а рядом лицо девушки, в её лбу была маленькая дырочка. Проклиная изуверов, поспешил уйти подальше, тогда, именно тогда, что-то произошло со мной, а увиденное после уверило меня в правильности того, что я задумал.
Мать испугалась, когда я чуть слышно постучал в окошко, видел её через щелку в занавесках, чуть приоткрыв окно – узнала, показала на дверь. Полночи проговорили, рассказала, что немцы убили председателя, тот с охотничьим ружьём решил оборонять деревню, что семью Мишиных расстреляли, они отказались стирать форму немецких солдат, страх, говорила она, в деревне сейчас! Ни минуты не поспав, собрал инструмент, топор, гвозди, лопату, большой моток верёвки, всё это должно было пригодиться. Ещё не рассвело, как я ушёл на болото, на тот самый остров, что спьяну нашёл отец. Работы было много, от устройства шалаша отказался, думал зимовать, а в нём замёрзнешь, значит, землянка. Получилась не глубокая, ещё штык лопаты и вода, но накрыв её толстым слоем лапника и дёрном, получил добротную берлогу, в углу устроил кострище, дуплянку приспособил под дымоход.
Треугольник, именно эту фигуру образовывали два села и наша деревня, это я помнил из уроков председателя, царствие ему небесное. Я решил наведаться в то село, откуда приезжали скупщики ягоды, посмотреть, как там, сейчас жизнь. По дороге заметил немецкого солдата, тот что-то искал, а когда нашёл, то даже присвистнул от радости, дождавшись, когда он уйдёт, проверил это место. В траве лежали два провода, догадался, что связь это между сёлами, нужно запомнить это место. В одной стороне села играла музыка, а в другой слышались крики. Нет, не жена мужа ругала, а кричали так, как будто из дома последнее выносят, раздались два выстрела, потом ещё один, стихло всё, когда вернулся к себе, с ожесточением рубил ножом ветки, не понимая, для чего это делаю.
Этой же ночью сходил до дома, мать, как чувствовала, что приду. В углу стоял большой мешок с привязанными к нему старыми вожжами:
- Отец твой, пусть икается ему, всегда так делал, унесёшь!
- Спасибо, мама. Я и не помнил, когда последний раз её так называл, как-то обходился. На своём острове напёк в углях костра картошки, наелся досыта, а в голове стоял тот солдат, что провод проверял. Утром, ещё рано было, я перерезал провод ножом, теперь ждать. Через час появился немец, он пропускал провод через руку, а когда он у него выскочил, то поняв причину, опасливо повернулся влево, но я был справа, быстрый удар самодельным ножом в шею, хрипит. Раздел я его полностью, всё себе забрал, особое удовольствие вызвало оружие, карабин и пятнадцать патронов, теперь я сильнее прежнего!
Руки чесались до оружия, пришёл в село, что правее нашей деревни было, трое немецких солдат развели костёр на его окраине, не знаю, что они там жарили, но пахло вкусно, мой желудок заныл, требуя еды. Удалось подойти метров на сто, может меньше, проверил трофей, патрон вошёл в ствол, а значит я готов к бою. Прицелился в самого резвого, тот что-то рассказывал своим товарищам, махал руками, вот и взмахнул последний раз, раздался мой выстрел, не успел он упасть, как остальные схватились за оружие, упал второй немец, и вот беда, осечка, пока перезаряжал, третий побежал к ближайшему дому, догнал я его пулей. Пока не поднялась шумиха, бросив карабин, устремился к костру, две курицы на вертеле, хорошая добыча! Обжигая руки о металлический стержень, снял жареное, завернул в белоснежную материю, заботливо расстеленную на траве солдатами.
Продолжение следует.
