В течение Великой Отечественной войны в фашистскую Германию было угнано более семи миллионов советских граждан. В Германии их ожидала незавидная участь — нещадная эксплуатация, изоляция и унижение...
Из письма курской девушки В. Панковой:
«Обманом и плетью пытались фашисты набрать себе рабов среди молодежи оккупированного Курска. Лживая фашистская клика на каждом шагу трубила, что «Германия — это работа, деньги, обеспеченная жизнь. Завербованные будут пользоваться там правами немцев, родные получат военный паек» и т. д.
Мы не верили уговорам. Тогда нас заставили силой. Под угрозой расстрела и тюрьмы нас погрузили, как скот, в закрытые товарные вагоны и повезли на запад.
Приехали в Германию. Нас направили на распределительный пункт. Он находился в поле за проволочным заграждением. На этом невольничьем рынке нас выстраивали в 2—3 шеренги, приказывали одевать лучшие одежды. По рядам шел немецкий барин и палкой указывал, кто ему нужен. Плохо одетые, «некрасивые рабыни» долго не шли в ход.
Нас, группу курских девушек, купил оптом какой-то помещик для работы на огородах и в сопровождении полицейского отправил к себе в имение.
Там работать приходилось очень много. Поднимали нас на работу еще до солнца, а есть почти не давали. Утром кофе, в 12 час. тарелка супа из гнилого картофеля, в 6 час. опять тот же суп. Дадут на неделю 1 кг хлеба, я его за день съем, а потом целую неделю так. Давали нам гнилой, не нужный хозяину картофель, а своих свиней он кормил хорошим, молодым. Приходилось даже свиньям завидовать. Перед хозяином нужно было стоять навытяжку. За оговорку, неповоротливость, за малейшую провинность били палками. Нечаянно срубишь стебель гороха или фасоли, надзиратель бил ручкой от тяпки. Голодные, идя через сад, мы не могли поднять валявшегося на земле прелого яблока.
Со мной был такой случай: пололи мы траву на дорожках в саду, я увидела за проволокой на земле яблоко и хотела палкой достать его. Надзиратель увидел и швырнул в меня камнем. От боли и обиды я заплакала. Тогда он подошел ко мне и стал бить меня по щекам, крича что-то по-немецки.
Бывало ведут нас в воскресенье на прогулку. Хозяин обязательно шествует по тротуару, а мы по мостовой как скот. Вечно нас высмеивали, презирали.
Для нас праздников не было. Барин всегда находил работу, если не свиней кормить, так чердак мыть, а без дела сидеть не приходилось. Плакать и то некогда было.
Платили мне, как несовершеннолетней, 7 марок в месяц, да и эти деньги высчитывали за разные штрафы.
Во время уборки фруктов от систематического недоедания и переутомления у меня закружилась голова и я упала с дерева, разбилась. Меня, больную и больше ненужную барину, погрузили опять в товарный вагон и отправили на родину. В этом «эшелоне смерти» ежедневно умирало 7—12 чел. от голода и болезни.
В вагонах ехали пухлые, больные, калеки, «выбракованные» русские и украинцы. За 7 дней довезли до гор. Гомеля. В Гомеле [гитлеровцы] дали документы и сказали: «Кто как хочет, так и добирайся, поезд [дальше] не пойдет».
Много пришлось пережить горя, пока добрались до родного Курска.
Тяжело вспоминать о пережитом.
п.п. Валентина Панкова»
(1943)
