Я уже признавался как-то, что некогда пришел к православию после буддизма. И выбор именно православия, а не католичества в те годы моей юности, признаюсь, был в значительной мере обусловлен тем, что исихастские практики мне показались близкими к буддистской медитации. И тогда это сходство работало для меня в плюс. Сейчас – в минус. Объясню почему.
Во-первых, сходство это компетентными людьми ни в коем случае не отрицается, причем, это не только буддизма касается.
Митрополит Каллист (Уэр). «Исихастский метод и его нехристианские параллели»:
«Укажем на очевидные параллели, обнаруживаемые между исихастскими практиками и индийской йогой. В качестве вспомогательного средства во время медитации йог применяет мантру, или краткую формулу, которую он многократно повторяет, нередко используя чётки. Его цель заключается в достижении самадхи (покоя, исихии), при этом может возникнуть видение света. Особо подчёркивается необходимость руководства со стороны опытного наставника, или гуру. Если говорить непосредственно о технике, то в йоге, как и у исихастов четырнадцатого века, мы находим следующие общие черты:
(1) рекомендуемые позы (асаны);
(2) контроль дыхания (пранаяма);
(3) сосредоточение ума на тех или иных физиологических центрах организма (чакрах).
Однако наряду с явными признаками сходства имеются и отличия. Если исихаст во время молитвы сидит, упершись подбородком в грудь, то йог в позе лотоса держит спину выпрямленной (впрочем, в йоге существуют и такие позы, где спина согнута). Дыхательные техники йоги гораздо сложнее и более тщательно разработаны, чем всё, что предлагает в этом отношении византийская традиция; достаточно сказать, что дыхательные приёмы исихазма соответствуют лишь начальным, простейшим упражнениям йоги. Далее, внутренний поиск в йоге (поиск сердечного места у исихастов) распространяется на области, лежащие ниже сердца, а исихастская традиция это строго воспрещает.
…Сравнивая исихазм с йогой и зикром, мы не должны забывать, что существо любой молитвенной традиции не во внешней технике, а во внутреннем содержании – не в том, как мы молимся, а кому мы молимся.
Большинство картин заключены в рамы, и большинство этих рам имеют между собой сходные черты, но портреты в них могут быть совершенно разными. Решающее значение имеет портрет, а не рама. Телесный метод, какую бы форму он ни принимал, представляет собой всего лишь «раму» для Иисусовой молитвы, а сам портрет – это призывание Господа Иисуса «с верой».
Несмотря на всё сходство между «рамой» Иисусовой молитвы и некоторыми другими нехристианскими «рамами», мы ни в коем случае не должны преуменьшать неповторимую значимость портрета, заключённого в «раму». Техники второстепенны; главную ценность составляет лишь наша личная встреча в молитве с живым Иисусом. Тем не менее, та важная роль, которую отводят телу исихазм, йога и суфизм, заслуживает самого пристального внимания. Углублённое проникновение в соматопсихический символизм этих трёх традиций позволит полнее осознать смысл призыва «славить Бога своими телами».
Да, можно сказать, что дело не в том, как молиться. Но Кому…
Я тоже так думал раньше. Но совсем недавно меня посетила вот, какая мысль: Явление Христа абсолютно уникально. И именно на уникальности и стоит наша Вера. Это её краеугольный камень. А исихасты продолжают делать ровно то же, что и все прочие мистики, всех прочих религий. Нет ли здесь явного противоречия?
Если явление Христа несопоставимо ни с чем, то как Путь к Нему, может методологически быть почти идентичен совершаемому в иных традициях?
А вот, в католичестве он иной.
Западные мистики движимы любовью к Христу, восточные стремлением к совершенству (очищению сознания от помыслов). Но, конечно, это не самоцель. Восточные исходят из того, что где-то на высших ступенях стяжают подлинную, не замутненную «страстностью» любовь, а западные уже водимы любовью изначально - Франциск, Хуан де ла Крус. И разумеется, православные отцы считают все, что из нее вытекает «прелестью».
Но обратимся к сцене, когда Христос спрашивает апостола Петра о любви. Он спрашивает не отрешенного аскета, но страстного вполне, неустойчивого, вот, только недавно трижды от него отрекшегося.
Комментируя три вопроса Христа Петру о том, любит ли тот Его, Лопухин пишет:
«Пётр смиренно заявляет, что его любовь ко Христу не такая, какую Христос желал бы видеть с его стороны. Христос спрашивает его, любит ли он Его любовью, которая основана на убеждении в высоких достоинствах любимого лица, которая есть дело воли человека (такой смысл имеет употребляемый здесь Христом глагол αγαπαν). Петр же в своем ответе говорит только о дружеском сердечном расположении своем ко Христу (в таком смысле употребляется им глагол φιλειν ср. Ин. 11:3, 11)».
То есть, Христос «запрашивает» «любовь небесную» (может быть, «исихастскую»?), но Петр отвечает вполне земной, любовью к Христу как к личности, а не как к «нетварному свету».
Вот, Симеон Новый Богослов описывает как раз, вроде, небесную: «И тогда в первый раз Ты осиял со всех сторон мои немощные глаза пречистым блеском Твоего лица, и тот свет, который я полагал иметь, я его потерял, не будучи в состоянии Тебя познать. И как я мог бы видеть или познать Тебя Самого, Кто Ты такой, когда даже не имел силы увидеть сияние Твоего лица, ни узнать, ни понять?».
Но повторю, Петр «предлагает» Христу совсем другую любовь. И Господь не только ее принимает, но велит Петру: «паси овец Моих»…
Впрочем, и православные мистики тоже не все одинаковы. Например, старец Силуан обретает опыт не безличного Фаворского света, но встречи с самим Христом: «Твой тихий, кроткий взор привлек мою душу, и радовался дух мой в раю, где я видел лице Твое. Как забуду я рай, где любовь Отца Небесного веселила меня?».
Это скорее влюбленность Хуана де ла Крус, нежели отрешенность классических исихастов. И опыт «отлученности» от Христа, «темной ночи» у них схож.
Но, впрочем, это все не влияет на мое недоумение, породившее сии размышления: если наша Вера во всем уникальна, то почему путь православных мистиков похож до степени смешения на практики йогов и суфиев? Ведь мы веруем в личного Бога, мы познаем Бога Отца через Сына, причем такого, каким Он явил себя в человеческом образе…