Половинный Шегультан и Нижний Шегультан были основаны в 1930 году для лесозаготовителей. Посёлок Нижний Шегультан в половодье заливало водой, и он был снесён. Жителей переселили в Половинный Шегультан в конце 30-х годов ХХ столетия, с тех пор его название — Шегультан. Он являлся центральным посёлком Шегультанской лесопромышленной дачи Петропавловского леспромхоза. Школа работала с 1933 года по 1968 год. Закрыт в 1972 году.
На всю жизнь запомнила
Родилась я в Курганской области, Мостовском районе, село Верхсуерское, в 1924 году. Мне было тогда всего шесть лет, но я это запомнила на всю мою жизнь.
Выслали нас в 1930 году. Помню, из села выехали на телегах до Шадринска, а потом нас погрузили в вагоны и повезли. В пути давали горячее питание. Отец приносил чуть не ведро, так как нас было семь человек и еще двоюродный брат Долгачев Петр Григорьевич и жена его Надежда Григорьевна. Мы считались как одна семья.
Привезли нас на станцию Вагран (Старые Бокситы). Здесь уже был снег. В Петропавловском поселили в посёлке Завагран, внизу Кукуя (Горный посёлок). Нас, малышей, здесь оставили, а отца, брата Василия (ему было 18 лет) и Петра с Надей увезли на Шарп. Там они строили бараки для семей, потом нас туда забрали (Грише было 13 годов, Анне — 11, Дросиде — 9, мне — 6.)
В бараке нары были трёхэтажные. Мы занимали первый этаж, так как у нас дети были всех меньше. Помню Мосиных и Кокориных, у них тоже было много детей. Посредине барака тоже были нары, а ещё большой стол и железная печка, которая топилась день и ночь.
Прожили мы там недолго, так как речка была непригодна для сплава. На следующий год нас перевезли на Старый Шегультан. Там тоже недолго жили, так как не было близко реки. Летом носили воду за три километра, а зимой растаивали снег. Мужчин отправили на Новый Шегультан, где строили домики на две семьи. Отец сделал русскую печку из глины, а от печки до стены — палати. Вот на них все дети и спали. Взрослые работали на лесоповале, женщины — на распиловке дров. Норма — два кубометра на человека в смену. Кто не сделает норму, того сажали на ночь в «каталажку». Так назвали неотапливаемый барак на Старом Шегультане.
Однажды посадили мать. За ночь у неё примерзли ноги к сапогам. Отец привез её на санках домой, мама заболела. Болела зиму, лето, а 24 сентября умерла. А еще умерла соседка. Вот отец и похоронил их в одну могилу на Старом Шегультане. Нас, ребятишек, он с собой на похороны не взял, и мы не знаем, где она похоронена. Обещал на следующее лето показать, но не дожил. В октябре его отправили в командировку за мукой на станцию Вагран. Доехал до Кальи и сильно заболел. Довезли его до Петропавловского, положили в больницу на Горном, а 6 ноября он умер — в тот же год, когда умерла мама. Схоронили его на кладбище, где сейчас стоит «Современник». А брат Вася был на сплаве «с хвостом» (так называли). О смерти родителей ему сказали только через месяц. Он сбежал и в селе от сторожа узнал, где похоронен отец: одиннадцать человек в одной могиле около входа на кладбище. Кладбище вскоре закрыли. Брат Гриша и Петя с Надей из поселка сбежали.
Школы на Шарпе и Шегультане не было. Потом прислали учительницу, собрали всех детей в одну комнату и учили всех вместе — больших и маленьких. Но нам учиться долго не пришлось. Заболел тифом Вася. Вылечился, но после него заболела Дросида. Потом начался голод, начали умирать дети и взрослые. Посёлок был большой, а жителей осталось очень мало. Детей умерших жителей увозили в Петропавлоское, но и тут их настигала та же участь.
Вася увёл нас в Петропавловское. Там был построен барак, куда всех сирот селили: нары из голых досок, печка посредине и маленькое, как в сарае, окошечко. А постель — своё пальто вместо одеяла и подушка. Еда — крупинка за крупинкой бегают с дубинкой, и хлеба кусочек толщиной в пальчик, длиной примерно в два коробка спичек, одна селедка на двоих. Большие дети выменивали у маленьких селедку на хлеб. Малыши съедали селёдку, много пили и умирали. Меня сестра сберегла, не давала менять хлеб.
В селе были школы. Я начала учиться в первом классе с одиннадцати лет, а Дрося с тринадцати годов. Тех, кто оканчивал школу, никуда не принимали, так как нас считали детьми врагов народа. Зимой учились, а летом работали: собирали серу, а записывали на Васю. Тогда хоть не голодовали. Васе в больнице города Серова вырезали паховую грыжу, поэтому поставили его продавцом, и он забрал нас к себе. Жили мы на Подсочке. Вася до лета проработал продавцом, здоровье поправил, его направили на подсочку на Второй Северный. Меняли места на разных участках. Были на кальинском, баяновском, возле Бобровки, за Воскресенкой — каждое лето на новом месте. Когда все запасы поблизости кончились, Васю по состоянию здоровья перевели на постоянную работу продавцом.
В селе жили на квартире: Иван Корнев с семьёй — в большой комнате, его брат с женой — в маленькой, еще Ничковы — четыре человека, Щебека — четверо. Одна кровать, а вместо стола — чемоданы. Мы да ещё Вася Кузмичев — в коридоре. Вот такая была жизь. Двадцать человек спали на полу, а кому места на полу не хватало — под кроватью.
Сестра Анна ушла в няньки, в семью какого-то начальника. Жили они в Горном посёлке. Хорошие люди, но вскоре перевели их в Андриановичи, и Анна уехала с ними. Но жить ей пришлось там недолго. Хозяин погиб. Анна ушла во Всеволодск в няньки, а потом работала на золотом прииске.
Когда началась война, брат Василий работал на шахте. Его взяли в армию на Ленинградский фронт. Ранили там его дважды. Со второй группой инвалидности прожил он до конца своих дней. Брат Григорий в 1937 году приехал на СУБР, работал на старой электростанции, в войну был танкистом, погиб на Ленинградском фронте в 1942 году. Сестра Анна живет в Пермской области. Дросида умерла в 1997 году.
Меня взяли на фронт 8 марта 1943 года в качестве кухонной в эвакогоспиталь. Была на Орловско-Курской дуге. После болезни попала в отдельный автобатальон, а после контузии и болезни ног меня демобилизовали (при бомбёжке была ранена в мягкие ткани ног). После армии пошла учиться на курсы медсестер, окончила их в Свердловске и до пенсии работала медсестрой. Вначале на шахте, потом в больнице Третьего Северного, в городской детской больнице. Инвалид второй группы. Ноги мои ходят плохо, и со зрением плохо. Могла бы еще больше написать, но не могу, устали глаза, три дня писала...
Александра Игнатьевна Шестакова (Долгачёва), 1998 г. п. Третий Северный, книга «Деревенька моя»
