Давненько мы не обращались к русской классике. Сегодня у нас Александр Иванович Куприн - далеко не самый мой любимый писатель, но всё-таки серьёзная величина на литературном небосклоне. Сам фотографировался с его памятником в Балаклаве когда-то.
Писатель идеологически был продуктом царской России и все его произведения так или иначе связаны с этим временем и его особенностями. Например роман "Юнкера" рассказывает нам о жизни юнкера, совсем ещё мальчишки, в Москве конца 19-го века. И здесь никак нельзя обойтись без описаний еды, которая в то время играла заметную роль в русской культуре. Например, блины. Речь тут, конечно, идёт о Масленице - языческом празднике проводов зимы, который очень органично вписался в русскую православную культуру. И по сей день все мы стараемся поесть блинов на Масленой неделе, но ажиотаж уже давно не тот, правы были старожилы.
Словом, интересно. Вы вот ели когда-нибудь блины с кильками? Я что-то слабо себе представляю такое сочетание. Странно, как на мой вкус. Кстати, а доппель-кюммель - это сладкая тминная водка, если вы не знали и вам интересно. Красиво люди жили в этих книгах, да.
Вчера еще Москва ела жаворонков: булки, выпеченные в виде аляповатых птичек, с крылышками, с острыми носиками, с изюминками-глазами. Жаворонок — символ выси, неба, тепла. А сегодня настоящий царь, витязь и богатырь Москвы — тысячелетний блин, внук Дажбога. Блин кругл, как настоящее щедрое солнце. Блин красен и горяч, как горячее всесогревающее солнце, блин полит растопленным маслом, — это воспоминание о жертвах, приносимых могущественным каменным идолам. Блин — символ солнца, красных дней, хороших урожаев, ладных браков и здоровых детей.
О, языческое удельное княжество Москва! Она ест блины горячими, как огонь, ест с маслом, со сметаной, с икрой зернистой, с паюсной, с салфеточной, с ачуевской, с кетовой, с сомовой, с селедками всех сортов, с кильками, шпротами, сардинами, с семушкой и с сижком, с балычком осетровым и с белорыбьим, с тешечкой, и с осетровыми молоками, и с копченой стерлядкою, и со знаменитым снетком из Бела озера. Едят и с простой закладкой и с затейливо комбинированной. А для легкости прохода в нутро каждый блин поливается разнообразными водками сорока сортов и сорока настоев. Тут и классическая, на смородинных почках, благоухающая садом, и тминная, и полынная, и анисовая, и немецкий , и всеисцеляющий зверобой, и зубровка, настойка на березовых почках, и на тополевых, и лимонная, и перцовка, и… всех не перечислишь.
А сколько блинов съедается за Масленую неделю в Москве – этого никто никогда не мог пересчитать, ибо цифры тут астрономические. Счет приходилось бы начинать пудами, переходить на берковцы, потом на тонны и вслед за тем уже на грузовые шестимачтовые корабли.
Ели во славу, по-язычески, не ведая отказу. Древние старожилы говорили с прискорбием:
– Эх! Не тот, не тот ныне народ пошел. Жидковаты стали люди, не емкие. Посудите сами: на блинах у Петросеева Оганчиков-купец держал пари с бакалейщиком Трясиловым – кто больше съест блинов. И что же вы думаете? На тридцать втором блине, не сходя с места, богу душу отдал! Да-с, измельчали люди. А в мое молодое время, давно уже этому, купец Коровин с Балчуга свободно по пятидесяти блинов съедал в присест, а запивал непременно лимонной настойкой с рижским бальзамом.
