На Литературном радио в программе «Пролиткульт» вот уже год Мария Затонская ведет авторскую рубрику «Поэтический отбор». В этом несколько неформатном выпуске #выбора_писателя Мария представляет героев своей радиорубрики.
Строчки из стихотворения Григорий Медведева «эта нежность и жалость / с косточкой в сердцевине» покорили меня сразу и надолго. Потом ходила и прокручивала в голове. И действительно, разве бывает что-то важнее это. А в сердцевине косточка. Косточка, понимаете?! Эта косточка — та самая тайна поэзии. Что в ней — неизвестно. Но то, что она есть, — это факт. Мне кажется, что Медведев-лирический герой — в нескончаемом и печальном поиске: куда это всё уходит и как это пережить. И в стихах, представленных ниже, — та же тоска от неизвестности. Тихая, элегическая. Под дождём «мокнет тополиный пух» и «платье». Такое уравнивание похоже на безнадёжный взмах руки: «А, всё одно». Или на грустную улыбку: «Так оно всё одно? А если так, то, может быть, ответ где-то здесь?». Но эти стихи не дают ответа, только наводят на собственные размышления. А уж кто к чему придёт — дело каждого.
Григорий Медведев
***
Вот что тебе досталось —
лёгкие на помине
эти нежность и жалость
с косточкой в сердцевине.
Поговорить о них не с кем.
Летней ночью недлинной
под проливным смоленским
мокнет пух тополиный,
платье на толстой леске.
Мир в стихах Михаила Рантовича обожествляется (много неба, света и благодати в его стихах), а человек — существо, к великой печали, мир не разумеющее. И главная трагедия в том, что никогда не удастся постичь этого величия, приблизиться к нему. Поэзия Рантовича — о том, как мимолётное пытается стать вечным. И как оно, по сути являясь этим вечным (частью мира), отчаянно старается себя таковым осознать. К большому собственному сожалению — не всегда получается. А у вас получается? Это стихотворение дышит естественностью (неподдельностью, даже порой неряшливостью). Здесь утрата «жизни и огня» и неспособность постичь их уже не так волнует автора, как самая горькая неспособность постичь «слово». Несмотря на то, что эти стихи как будто о «непонимании», ощущается, что автор много что понял. Так что здесь нет никакой декадентской мути и туманных намёков неизвестно на что. Это сильные стихи, где автор точно знает (чувствует), о чём говорит. И голос его громок.
Михаил Рантович
***
Когда совсем я прекращу дышать,
сознание, как глаз, раскрою шире,
окажется, что буду жить опять
в подлунном плотном неподдельном мире
не косной сноской в толстом словаре,
тем более не томиком на полке,
а раненным ранетом в январе,
крутелицей крупитчатой и колкой,
мечтательным мучительным лучом,
метнувшим искристую горстку снега,
а воздух в ус не дует — нипочём,
а воздух — это лёгкости коллега.
Мне будет жаль не жизни, не огня:
они блеснут и разгорятся снова.
Но опечалит навсегда меня
как бабочка расправленное слово.
Стихи Клементины Ширшовой подкупают меня своей лиричностью, облечённой в обыденный язык, разговорную лексику и подчас развёрнутый нарратив. Это такой парадокс — высокое прячется в низком, поэзия и проза сосуществуют, примиряются и становятся единым целым — жизнью. Эта форма позволяет Ширшовой говорить о страшном, не прячась и не таясь, притом с такой повседневной интонацией, будто ничего не произошло. Здесь-то и разворачивается ужас: случилось горе, но оно случается каждый день (где-то, с кем-то). Оно рядовое и непостижимое одновременно. Ему уже вроде бы нельзя удивиться, но и принять невозможно. Письмо Ширшовой, несмотря на разговорность, всегда аккуратно и точно. Потому что (и оно чётко ощущается из текстов) наполнено любовью. Любовью вопреки всему. Так и должно быть в поэзии.
Клементина Ширшова
***
ещё пять лет назад человек пек тебе куличи,
а теперь его самого сжигают в печи
вместе с нежно-оливковым платьем.
называют это — утрата.
его тело стало трухой и золой,
его мысли, наверное, стали тобой.
голова их в себя не вмещает,
и они превращаются в память.
натянулась тугая пружина внутри.
и останется там же, гори не гори
с человеком вдвоём под распятьем.
это горе раскрыло объятия.
Павел Сидельников начал с символизма и открытого восхищения окружающим миром. В его стихах читался Блок и Белый, но было и своё, чистое, первозданное, обнажённое чувство. Стихотворение, которое я хочу представить, опубликовано в журнале «Урал» и относится, как мне видится, к новому витку творчества Сидельникова. Многое не сказано — а точнее, так много не сказано, что стихотворение подобно воронке, о которой в одной из своих дневниковых записей писал Александр Петрушкин. Движешься по краю, всё ниже, ниже, а когда достигаешь дна — переходишь в иное пространство. Вы думаете, эти стихи про собаку? Эти стихи — о вселенной. Нехоженой, бескрайней. И эта абсурдная собака — какая-то чудесная живая рамка в иноземье.
Павел Сидельников
***
собака на траве
лежит собака на траве
что думает лежащая собака на траве
двор опустел фонарный столб погас в голубизне
собака на траве
лежит собака по весне
на жухлой не зелёной и нехоженой траве
собака в тишине
лежит собака в тишине
не трогайте лежащую собаку в тишине
когда лежит огромная и страшная она
сама трава сама весна сама и тишина
