Оставила сына с его двоюродной сестрой, а сама ушла на пару часов на работу. Было ему тогда лет шесть. Довольно-таки большой. Думаю, не пропадёт, разберётся. Ума хватит. Я в его возрасте уже с папой ездила на охоту, и сидела в избушке с собакой, пока взрослые ползали по лесам и болотам. А тут ещё и вдвоём с сестрой (тоже маленькой). Надеялась, что за несколько часов квартиру не разнесут и местных алкашей не приведут. Да и сын уже не раз оставался один, даже на более длительный срок. В общем, ошиблась. Нет, никого не привели, но вот телевизор разбили.
Звонит мне и виноватым голосом говорит, что так, мол, и так, бегали, дурели, случайно задели и уронили. На мой вопрос, что именно разбилось, корпус там или экран, грустный голос поведал, что «всё разбилось». И по всей комнате остатки разлетелись. Мда.
Ну, думаю, капец, вернусь домой – устрою обоим, уши поотрываю! А то ишь активные какие стали! В моё отсутствие придумали телевизоры бить! Тем более что сто́ит такой сейчас тысяч сорок. В общем, какая-то не бюджетная игра у них получилась. Хотя, с другой стороны, могли вообще всю квартиру спалить или что-нибудь подороже разбить. Так что, если так рассуждать, то можно сказать, что ещё легко отделались. Хотя успокоение так себе, не очень помогает.
Мысленно похоронив телевизор и прочитав над ним торжественную прощальную речь, захожу после работы домой, вся такая суровая и окутанная аурой справедливого наказания виновных. Молча, беглым взглядом, осматриваю пострадавший объект, переодеваюсь, умываюсь и слушаю рассказ, как «он туда прыг… я такая к нему… он такой скок… я от него… он туда… я сюда… а я… а он… и телевизор упал… вот».
– Ну что, – говорю сыну, когда его сестра ушла домой, – раз ты виноват, то теперь придётся все твои игрушки продавать. Роботов, солдатиков, машинки, трансформеров. Телефон и планшет тоже сдавай. Что у тебя там ещё есть? И будем покупать нам новый телевизор.
Ребёнок только испуганно кивнул, но не заревел, слёзы сдержал, и ушёл в свою комнату. Через десять минут, смотрю, возвращается и выкладывает игрушки на стол.
– Зачем? – спрашиваю. – Я же пошутила.
– Бери, – говорит. – Будем на новый телевизор собирать, раз уж мы с сестрой, криворукие такие, старый разбили. Я сейчас ещё копилку принесу.
А сам весь такой грустный-грустный стоит. Видно, что тяжело ему расставаться со своими сбережениями.
Я на него смотрю – и аж сердце защемило. Жалко-жалко стало. Обняла, прижала к себе, чуть сама не заревела. А он ещё болеет, в садик не ходит, дома сидит. В четырёх стенах. Все гуляют, прыгают, скачут, а он из квартиры не выходит. Да крутись оно, думаю, всё конём! Телевизор этот вшивый. За плохую учёбу отругаю. За немужские поступки тоже. Обязательно за враньё. А за это? Да гори они огнём, эти железяки сопливые!
Слово ему плохого не сказала, не ругала, не наказывала. Объяснила только, что за цену разбитого телевизора можно было всю его комнату конструкторами завалить. Задумался, впечатлился.
А потом вспомнила, как сама в десять лет хрустальную вазу уронила. Тоже забегалась, заигралась, закружилась, и столкнула её со стола. Ну она сразу и разбилась. А ваза хрустальная в те времена, если помните, предметом роскоши была, как книги, фарфор, меха, ковры и ювелирные изделия. Мама так строго на меня посмотрела, но ни слова упрёка не произнесла, только спросила: «Не порезалась? Жива?», а потом за совком и веником сходила. И вместе со мной всё убрала.
В общем, сидела в обнимку с сыном, вспоминала тот случай, и уяснила, что ни одна сломанная вещь (а тем более не специально) не стоит ругани между близкими и любимыми людьми. И как бы меня ни попрекали педагоги, и что бы мне потом ни говорили психологи – я поступила правильно. Как и моя мама. Я очень надеюсь, что буду похожа на неё. И не только этим поступком, но и другими мудрыми делами. И очень хочу, чтобы мой сын тоже был похож на меня, и не ругал своих детей за сломанные вещи. Пусть и очень дорогие.
А вы ругаете детей? Как бы поступили, если бы они разбили телевизор?
