Мы вот так сидели на удивление долго. Через некоторое время мне понадобилось выйти, по вполне объяснимой причине. За мной попёрлось ещё какое-то количество народу. Однако, во дворе военкомата сторожевой офицер, в необычайно грубой форме попытался загнать нас обратно, на что народ ответил наглым смехом и смутными угрозами. Офицер тотчас притих и пообещал разрешить все наши проблемы. После того, как компромисс с офицером был найден (около забора), мы ещё минимум час сидели на скамейках. Я задумался о том, что же будет дальше, если уже сейчас самая обыденная вещь ухитрилась превратиться в проблему, которую надо было решать. Помнится, я о чём-то разговорился с каким-то малым, мы с ним поели, благо еды у обоих было навалом, и сидели трепались, пока общее веселье не было нарушено явившимся откуда-то полковником, отдалённо напоминавшим только что вылупившегося цыплёнка. Он бормотнул что-то истинно военное в сторону притихших нас, отпустил мимоходом колкую шуточку в адрес малого с разбитым лицом и пригласил всех, так сказать «наверх». «Наверху» я продолжал беседу с парнем, до тех пор, пока мы с ним не обнаружили, что все вокруг заполняют какие-то бланки. Мы конечно тут же получили от «уполномоченного лица» бланки, заполнив которые, становились автоматически застрахованы, от почти всего. Потом были ещё какие-то бланки, бумаги. Грозный дядька, знакомый мне ещё с мед. комиссии, всё призывал нас к тишине, мотивируя свои призывы тем, что за плохое поведение мы можем быть «отправленными не в Президентский Полк, а какой-либо другой род войск». Все затихали, с картинным ужасом на лицах, но ненадолго.
Кажется, припёрлось даже телевидение, от которого я пытался спрятаться, но, как узнал потом, тщетно.
И вот, когда было уничтожено достаточно бумаги, выслушано множество странных угроз строгого дядьки, нас погнали на улицу. Почему-то в этот момент мою голову посетили, даже не мысли, а тени тревожных мыслей, подобные наверно тем, что бывали у заключенных концлагерей, стоящих в очереди у дверей крематория. С той лишь разницей, что последних ждала дубинка, металлические крючья и топка, а меня – всего лишь два года армии.
На улице Б. стояли в ожидании два троллейбуса, специально выделенные для отправки нас на Московский вокзал. Помнится, троллейбусы обступила толпа заплаканных родственников и близких, но моих там не было: я предусмотрительно строго-настрого запретил им провожать меня и портить лишними слезами нервы себе и мне.
До вокзала ехали без остановок. Смешно было глядеть на возмущённых людей, стоящих на остановках, когда они с гневом махали руками нам вслед. «Куда вы проситесь, дурачьё!»,- втихаря посмеиваясь, думал я.
Пока мы ехали, сперва кое-кто, а потом почти все, приставали между делом к тому самому «грозному дядьке» и «уполномоченному лицу», про которых выяснилось, что они всего-навсего офицер ПП и его солдат-помощник в нелёгком деле снабжения нас бумажками и бланками. Мне было неинтересно, я вопросов не задавал.
Но вот мы прибыли на московский вокзал, сели в первый вагон электрички и покатили. Именно с тех пор я недолюбливаю поездки в Москву на электричке. Надо сказать, в тот раз я, впервые более чем за десять лет ехал в Москву. Сперва я с волнением провожал взглядом немногочисленные знакомые станции, а затем просто скучал всю дорогу, пытался есть колбасу и говорить с сидевшим напротив меня парнем, удивительно похожим на В. Бутусова. Малый был очень улыбчивый, благожелательный, с мечтательным взглядом. Но, на мой взгляд, мечтать было не о чем, поэтому разговора не вышло.
Помню, грозный дядька всю дорогу пытался угомонить наш весёленький отряд, так как ребята принялись знакомиться со всеми девушками и женщинами подряд, только что не с бабушками, как они выражались, «напоследок». Вообще, ребята отрывались вовсю, наплевав на строгого офицера, который весь издёргался и издёргал своего «помощника».
Когда мы приехали-таки в Москву, было уже темно. На вокзале нас ожидал автобус ПАЗик, из которого вышел капитан, спортивного вида. Ему то, с явным облегчением и передал нас из рук в руки, строгий офицер.
Капитан кое-как рассадил было нас и автобус тронулся, но вскоре своим волшебным чутьём капитан учуял, чего мы хотим больше всего. Хотели мы, конечно же, в туалет. Туалета, само собой, не нашлось поблизости, но наш бравый беспринципный капитан нашёл выход из положения: он принял решение и мы дружно выстроились на оживлённой улочке нашей славной столицы, поприветствовав её по-своему, как умели. Вспоминается Есенин:
«…Их было тридцать
Шесть.
В каждом кипела
Месть…»
Нас было, правда, всего тридцать и кипела в нас не месть, но аналогия с Есенинскими строками прослеживается. Проходившие мимо жители столицы, наверно, надолго запомнили нас… Нас было тридцать…
Ну, потом мы, конечно же, поехали дальше. Путь был неблизкий, а капитан оказался словоохотливый, предложил задавать ему вопросы. Завязался разговор, довольно долгий, благодаря московским пробкам, в которых мы простояли не меньше четырёх часов. Спрашивали у капитана, можно ли звонить домой, можно ли писать письма, можно ли заниматься тяжёлой атлетикой, можно ли то, можно ли это. Мне хотелось спросить только одно: можно ли мне сейчас впасть в кому и очнуться ровно через два года? Я молчал.
Но вот мы выехали за МКАД и поехали по какой-то трассе в военный лагерь «Купавна». К этому времени капитан уже рассказал, что следующие двадцать дней мы проведём в учебных ротах военного лагеря «Купавна», а потом нас раскидают по «настоящим» ротам.
По трассе почему-то ехали уже молча. До самых ворот «Купавны». Подъехали. Посигналили. Капитан показал какие-то бумаги солдату в бронежилете и сфере, открывшему ворота. Солдат пропустил нас и мы заехали в лагерь...(продолжение следует)
