Небольшая по объему (три части по триста страниц каждая), ставшая уже хрестоматийной трилогия Владимира Войновича долгое время отпугивала меня предполагаемым сходством с известным романом Гашека о Швейке. Однако, мои опасения оказались беспочвенными: книги Гашека и Войновича – о разном. Гашек писал о тупости военщины, Войнович же замахнулся на создание всеобъемлющей сатирической картины безумия советской системы. Конечно, бросается в глаза при первом прочтении стилевое и композиционное несовершенство третьей части: в сравнении с калейдоскопом комических и абсурдных ситуаций первых двух она проигрывает весьма значительно. К моему удивлению самому образу Чонкина уделено в трилогии не так уж много места, куда больше – функционированию системы НКВД, маховик репрессий которой построен, по мнению автора, на сочетании несуразностей.
Несмотря на то, что сюжет большей части трилогии разворачивается в начале Великой Отечественной, сами бои с немцами Войнович не описывает, его интересует разгильдяйство, абсурд и безумие работы карательных органов, не щадящих людей даже в годы войны. Идеологический идиотизм лозунгов, партийных задач, непередаваемый «аромат» советскости и жизни по-советски создают те дурацкие ситуации, в которых барахтаются Чонкин, Нюра и другие необычные герои трилогии. Войнович с большой любовью к персонажам описывает простых людей, их радости и горести: ну не повезло им жить в советском абсурде, выполнять постановления райкомов, обкомов, полунище существуя в колхозах.
Чонкин в ряду этих положительных простых людей обладает какой-то особой сметливостью: он не только не идиот, но примерный солдат и образцовый крестьянин (по этой причине его превращение в американского фермера в финале третьей части не выглядит таким уж чудесным), способный на любовь и альтруизм. Однако, особенно, на мой взгляд, удалась Войновичу Нюра – сердобольная, скромная, участливая, добрая, настоящая русская женщина. Как жить Чонкину, Нюре и другим в непрекращающемся мороке плановых уборок, заседаний, «чисток» и прочего ужаса советского бытия, которое как морок окутывает их, не давая спокойно жить. Из той картины, которую создает автор, не так уж нелогично то, что Чонкину хорошо за рубежом, ибо в родной стране не дают жить по-человечески.
Богатая на создание фантастических несуразностей фантазия писателя, чем дальше по ходу чтения, тем больше восхищает: во многих моментах нарратива мне совершенно понятно, почему первые читателя трилогии хохотали до колик. Сейчас же лично мне становится и грустно, и смешно, но главное чувство, вызванное чтением текста, – это восхищение точностью подмеченных автором деталей в передаче типично советской жизни, абсурда тотальной заидеологизированности, атмосферы страха, зависти, ненависти ко всему лучшему в людях. Фантастично, скажите вы, да, но эта небывальщина так смахивает на правду! Войнович – мастер создания ситуаций, колеблющихся между откровенным идиотизмом и реальностью. Скажите, не может быть, значит вы не жили в «совке». За исключением некоторых эпизодов третьей части трилогия о Чонкине – чрезвычайно выверенный в плане эстетического вкуса текст, в нем почти нет китча и пошлости.
В отличие от того же Довлатова Войнович не увлекается описанием «чернушных» деталей в жизни своих героев (пьянок, например), его задача – привить читателя, особенно не жившего в «совке», от абсурда советской системы, от идеологической лжи социализма-коммунизма-марксизма-ленинизма путем демонстрации его наиболее нелепых черт. Так удивительно точной в своей фантастичности становится в трилогии «лошадиная» тема, проходящая рефреном через все три части. Обладая потрясающе стойким чувством нормальности (возьмите, к примеру, описание жизни Чонкина с Нюрой), Войнович беспощаден к нравственно аномальному, пропитавшему все поры советской жизни, особенно в сталинское время. Именно жесткость моральных оценок откровенного зла, которое лишь в глазах идеологических инвалидов выглядит добром, и вписывает «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» в традицию русской сатирической литературы от Гоголя до Салтыкова-Щедрина, от Ильфа и Петрова до Булгакова и Олеши.
