Продолжая рассказ о трудной юности прусского короля Фридриха II Великого, никак нельзя обойти вниманием столь волнующую многих любителей истории тему его отношений с двумя людьми, фамилии которых начинались на одну букву – «К». Однако давайте обо всем по порядку.
После посещения Дрездена и знакомства с тамошними прелестницами принц решил, что стал не мальчиком, но мужем, и ему самое время выйти из-под деспотичной власти грозного отца. Другое дело, что сам Фридрих Вильгельм так отнюдь не считал, поэтому юный Фриц ломал голову в поисках способа осуществить, наконец, свою мечту о самостоятельной жизни. Он уже был готов даже на вариант с английской принцессой, которую мать Фридриха еще до этого сватала ему в жены. Но тут, как нередко случается, в жизнь свои коррективы внесла смерть.
Хотя, казалось бы, со сменившим на альбионском престоле почившего Георга I его сыном - Георгом II договориться было даже проще, ибо новый монарх являлся братом прусской королевы. Проблема заключалась в том, что супруг Софии Доротеи Ганноверской на дух не переносил своего шурина, с которым вместе воспитывался в детстве, а тот отвечал ему тем же. Это взаимное чувство оба бережно пронесли до зрелого возраста. Язвительный Джордж именовал Вилли не иначе как «любезный мой брат-капрал» или «песочница римского престола» (в последнем случае прозрачно намекая на то, что прусский король , несмотря на его любовь к армии, во внешней политике предпочитал дипломатические методы, решившись на войну единственный раз за свое правление). Менее остроумный Фридрих в ответ обзывал родственника «любезным братом моим комедиантом», а то и вовсе по-немецки незатейливо: «господин брат мой, синяя капуста». В 1729 году вообще едва не дошло до вооруженного столкновения держав. И хотя в итоге обошлось, Фридрих Вильгельм при одном только упоминании имени Георга впадал в дикое бешенство, а уж о пресловутой свадьбе заговаривать с ним было просто опасно для жизни.
Отчаявшийся бракосочетаться с женщиной принц решил пока поискать утешения в отношениях (гусары, молчать!) с камер-пажем короля, поручиком Петером Карлом Христофом Ки́том. Сверстники настолько симпатизировали друг другу, что это показалось откровенно подозрительными Фридриху Вильгельму. Чтобы избежать громкого скандала, который непременно сопровождался бы грязными сплетнями, он сначала повысил Ки́та в чине, а затем перевел из столицы в другой полк, дислоцировавшийся в глухой провинции.
- Эвон как ловко я все обтяпал, - довольно потирал руки берлинский комбинатор. – Не подкопаешься!
Однако Фридрих Вильгельм рано радовался. Лишившись одного сердечного друга, его сынок быстро завел себе другого поручика – Ганса Германа фон Катте. Вот уж кто был дворянином самых голубых (не сочтите за намек) кровей! Линия его военно-артистократических предков брала начало из глубины Темных веков, отец - Ганс Генрих фон Катте являлся одним из приближенных короля, мать - Доротея София фон Вартенслебен была дочерью фельдмаршала графа Леопольда Александра фон Вартенслебена. Их отпрыск учился в университетах Кёнигсберга и голландского Утрехта, получив юридическое образование и выучившись в совершенстве говорить по-французски. И только родовые традиции заставили этого утонченного вертопраха вступить в ряды прусской армии.
Неизвестно, когда Фриц и Ганс впервые встретились – возможно, это произошло в 1729-м, на одном из частных уроков математики и механики, которые они оба посещали. Будучи на 8 лет младше, принц всецело попал под обаяние личности своего нового друга, особо восхищаясь его космополитичностью. Сближало их также увлечение поэзией и игрой на флейте (на заглавной иллюстрации фон Катте как раз предупреждает заигравшегося Фридриха о приближении короля - рис. Карла Рёхлинга).
- Обратите внимание, Фрицци, какую подвижность и ловкость придает губам сей чудесный инструмент, – разливался, бывало, фон Катте. – Поверьте, это весьма и весьма пригодится – и не только в музыке, ха-ха-ха!
Этот бонвиван знал, о чем говорил. Изрядно подвыпив (он вообще любил это дело) в кругу боготворившей его молодежи, он с удовольствием повествовал о своих альковных похождениях, перечисляя титулы и имена женщин, не устоявших перед блестящим офицером. Столь же безудержно фон Катте хвастал собственными связями при дворе и теснейшей дружбой с наследником престола, в доказательство демонстрируя личные письма Фридриха, в которых тот делился самыми сокровенными мечтами и планами. Болтливость поручика даже вошла в известную немецкую поговорку: по одной из версий, изначально она звучала как «Знает Катте – знает и свинья».
В связи с вышеизложенным не приходится удивляться, что король был в курсе всех этих разговорах – стукачей при прусском дворе всегда хватало. Полученные от них сведения изменению к лучшему отношения Фридриха Вильгельма к своему отпрыску не способствовали, наоборот - старик превратил его военную службу в настоящий ад, по малейшему поводу накладывая самые суровые взыскания, да еще и осыпая отборными ругательствами. Фридрих безропотно терпел, но этим лишь вызывал у родителя еще большее раздражение.
«Если бы покойный король, мой отец, со мной так обходился, как я с тобой, я давно уж убежал бы из Пруссии, - признался как-то в порыве откровенности сыну Фридрих Вильгельм. - Но для этого нужны твердость духа и сила воли: их в моем наследнике нет».
Между тем, Фридрих вынашивал адские планы – не мести, но бегства за границу. Он тайком сумел встретиться с отбывающим в Лондон английским посланником Хотэмом и попросил его поведать Георгу II о горячем желании прусского принца иммигрировать на остров дождей и туманов. Аналогичное пожелание изложил и новому послу - сэру Гаю Диккенсу. Тот обещал проконсультироваться с начальством.
«Я решаюсь на последнее средство, - тут же настрочил воодушевленный Фридрих старшей сестре. - Я бегу в Англию: там меня примут с открытыми объятиями. Катте и Кит готовы следовать за мной, хоть на край света. Я заготовил паспорта и векселя. Я так устроил дела, что нам не опасны преследования. При первой поездке короля во внутренние провинции план мой будет приведен в исполнение. Плачь о бедном наследнике прусского престола».
И тут узника совести ожидал удар: Диккенс, хотя и соответственно своему статусу дипломатично, но при этом вполне однозначно дал понять, что официальный Лондон не готов предоставить Фридриху политическое убежище, обрушив тем самым отношения с Пруссией.
- В качестве компенсации за вынужденный отказ соизвольте принять некоторую сумму от нашего доброго короля, - напоследок вполголоса проговорил дипломат и деликатно сунул в руку собеседника увесистый кошель.
Денег как раз хватило, чтобы расплатиться с долгами, накопившимися, благодаря отцу-скупцу. Погасив векселя, Фридрих принялся размышлять теперь уже о возможности улепетнуть хотя бы во Францию. Ее от материка, конечно, не отделяет такая надежная преграда, как Дуврский пролив, но все-таки… К тому же, эту страну принц любил даже больше, чем Англию. Хотя и также заочно.
В мае 1730 года король Польши и одновременно курфюрст Саксонии Август II Сильный устроил в городе Мюльберг великолепный лагерь, куда пригласил и Фридриха Вильгельма со всеми его принцами и генералами. Принимали пруссаков, как обычно, по высшему разряду, но Фридрих Вильгельм гость все равно был не духе, подозревая в этом польско-саксонском гостеприимстве какой-то подвох. И по своему обыкновению в итоге решил выместить свое раздражение на старшем сыне. Повод нашелся на параде в честь хозяина: придравшись к какому-то пустяковому упущению, прусский король не только обложил принца последними словами, но и перешел от них к делу, жестоко избив Фридриха в присутствии своих придворных, иностранных особ, а также целой толпы сбежавшихся поглазеть на торжества простолюдинов.
Неслыханное унижение окончательно переполнило чашу Фридрихова терпения, и сразу после парада он отправил слугу к кабинет-министру польского короля с просьбой дать двух самых резвых почтовых лошадей - мол, нужно срочно отправить с донесениями двух курьеров. Министр прекрасно понял, что к чему, оповестил Августа, и тот уговорил принца повременить с бегством хотя бы до отъезда прусского двора из Саксонии – дипломатических осложнений с соседом Сильный желал еще меньше, чем англичане. Фридрих в итоге ограничился тем, что настрочил очередное письмо Георгу II, вновь попросив приютить его в Англии. Ответ пришел, как и прежде, невнятный, но Фриц твердо решил дать деру за море.
Подходящий случай представился в середине июля, когда Фридрих Вильгельм вздумал проведать дочь, недавно выданную замуж за маркграфа аншпахского. Среди сопровождавшей короля свиты надлежало быть и Фридриху, который уже по приезде в Аншпах получил письмо от Катте, вместе с которым собирался эмигрировать. Поручик жаловался, что еще не успел выхлопотать отпуск, и просил еще немного подождать с бегством, чтобы он успел присоединиться к приятелю и повелителю. Фридрих ответил в духе «Благодарю, но сие невозможно».
Тем временем король, чтоб два раза не ездить, решил навестить заодно уж и герцога Виртембергского, а затем посетить Мангейм. По дороге встали на ночлег в местечке Штейнфурт: Фридриху Вильгельму, понятное дело, отвели лучший дом, а большей части свитских пришлось довольствоваться сараями. Один из них делили на троих принц с личным камердинером и полковник фон Рохов. «Теперь или никогда! – решил Фридрих и принялся вешать лапшу на уши одному из королевских пажей (кстати, брату пресловутого Ки́та): дескать, назначил тут неподалеку любовное рандеву одной местной красотке, так не будет ли любезен добрый паж разбудить его в 4 утра, а потом привести пару коней.
- Сразу на двух? Седалища, Ваше Высочество, не хватит, - засомневался простодушный парень.
- Дурак, я же буду с дамой! – терпеливо объяснил Фридрих. – Короче, делай, что тебе велено, и не задавай лишних вопросов.
Паж оказался исполнительным – едва забрезжил рассвет, прокрался в сарай, но там стояла тьма египетская, и порученец обмишурился, принявшись вместо Фридриха тормошить его камердинера. Тот сделал вид, что не проснулся, а сам тайком принялся наблюдать за тем, что произойдет дальше. Шепотом ругаясь на слеподырого недотепу, со своего ложа вскочил разбуженный поднявшейся рядом возней Фридрих, торопливо натянул штатское платье и на цыпочках вышел вон, опасливо косясь на товарищей по ночлегу. Камердинер сразу отбросил одеяло, растолкал фон Рохова и доложил, что произошло. Перепуганный полковник мигом поднял еще трех офицеров из соседнего сарая, и все пустились на розыски.
Прислонившись к ближайшему плетню, Фридрих нетерпеливо ждал пажа с лошадьми, а когда вместо них увидел фон Рохова с группой поддержки, стал наводить тень на тот самый плетень: желаю-де предпринять конную прогулку на свежем воздухе, вы, господа, не беспокойтесь, к отъезду вернусь. Болтая таким манером, он уже совал ногу в стремя (паж продолжал неукоснительно выполнять обещание), но тут уж военные навалились скопом и, несмотря на яростное сопротивление принца, буквально отнесли его обратно в сарай. Злосчастного пажа арестовали, а затем поставили в известность о произошедшем короля.
Фридрих Вильгельм и тут поступил осмотрительно – ведь явных доказательств намерения его сына бежать, все-таки, не имелось. Поэтому сделал вид, что ничего не случилось, и лишь сутки спустя не удержался от того, чтобы поддеть сынка.
- Удивляюсь, что встречаю Вас здесь, - язвительно произнес прусский монарх. - Я думал, что Ваше Высочество уже, по крайней мере, в Париже.
Принц не нашелся, что ответить, лишь стиснул зубы и тайком смахнул слезу горькой обиды. С побегом ему не везло просто фатально: отправленное к фон Катте письмо по ошибке попало в руки его двоюродного брата. Этот самый кузен был настоящим верноподданным пруссаком и немедленно переправил послание с королевской эстафетой. Заполучив, наконец, вескую улику, Фридрих Вильгельм тотчас приказал водворить мятежного принца под стражу – правда, пока на роскошной яхте. Тем не менее, у арестанта позаботились отобрать не только шпагу, но и все бумаги. А уже по возвращении в Везель перевели в настоящую темницу, приставив к двери камеры часовых с заряженными ружьями.
