Река долго не вставала – морозы уже затягивали лужи, даже самые глубокие; у края воды, у самого берега уже образовывались забереги – полосы льда, приросшие к берегу, особенно там, где были заросли камыша, но середина реки все еще чернела чистой водой. В тихих заводях, где течения не было, уже стоял лед, но снега не было, поэтому всех волновала судьба озимых: они хорошо взошли осенью, и теперь, если не укроются снежком, могут быть погублены морозом.
Погода устоялась, почти каждое утро начиналось густым туманом над рекой, потом его разгоняло солнце, ярко-синее небо отсвечивало холодом, но было чистым весь день. Хлеборобы с тревогой всматривались в это небо, которое когда-нибудь в другое время могло бы радовать своей чистотой и ясностью, а сейчас только вселяло тревогу. Ждали снега, но сводки погоды вещали одно и тоже: «Ясно, без осадков».
Мельникова сразу после ноябрьских праздников вызвали в райком. Скорев, еще больше растолстевший, сидел в кресле первого секретаря, будто царь на троне. Во всей его фигуре сквозило то высокомерие, которое отличает плохого руководителя: ему важно не дело, а как выглядит он в своем кресле.
- Ну, что надумал, товарищ Мельников? – сразу спросил Скорев, как только тот перешагнул порог его кабинета. – Собрался на покой? Да ты садись!
- Да я думаю, что вы другого решения от меня и не ждете?
- Угадал. Уже есть приказ о твоем увольнении и назначении на твое место. Остались формальности. Печать, так сказать, и подпись.
- Придется тебе подождать с формальностями, товарищ Скорев. Подготовлю технику к весне – тогда посмотрим.
Скорев потянулся к графину с водой, налил себе в стакан.
- Ты что, хочешь, чтоб тебя проводили сразу на кладбище? Так сказать, «сгорел на работе»? Думаешь, памятник поставят? Чего ты ждешь? Или хочешь, чтоб уволили тебя за какое-нибудь нарушение или, не дай бог, за происшествие?
Мельников молча слушал Скорева. Было ясно, чего он хочет, но почему? Чем мешает ему он?
- Ну что молчишь? Подумай о здоровье – может, еще десяток какой протянешь, а то ведь как знать: еще один инфаркт может стать последним. Это я тебе, Петрович, наедине говорю. Так что ты не тяни с этой, как ты говоришь, формальностью.
Мельников встал.
- Я подумаю. Это все?
- Нет, не все. Как озимые?
- Как везде – снега нет, боюсь, чтоб не вымерзли.
- У хорошего хозяина не вымерзнет. Ладно, на неделе подскачу или пришлю кого-нибудь посмотреть, как там дела у тебя.
Мельников встал, посмотрел на Скорева, который снова пил воду, одновременно вытирая платком толстую шею. Не попрощавшись, он вышел в приемную. Секретарша взглянула на него, проводила недлительным взглядом.
- Валя! – послышался крик Скорева.
Секретарша быстро встала, поправила кофточку, юбку, открыла дверь.
- Я слушаю, Игорь Иванович!
- Вызови мне Яценко и Колготина. Сейчас!
- Хорошо, - ответила секретарша и тут же села к телефону.
Мельников ехал домой с настроением не лучшим. «Может, и правда, уйти на покой, пока еще жив? – думалось ему. – Может, Дуся права?»
Саша, видел, что с директором что-то происходит, но не решался заговорить.
- Сашок, давай заедем на третье, посмотрим, что с озимыми.
- Хорошо, Виктор Петрович.
Мельников вышел из машины, вдохнул холодный воздух, смешанный с запахами поздней зелени, земли, прихваченной морозом. Это был воздух, которым он дышал всю свою жизнь после войны. Он снился ему ночами, и Мельников удивлялся, как можно чувствовать запахи во сне. Этот воздух менялся в зависимости от времени года – от такого холодного до знойного, пропитанного запахом пыли, горячей соломы и горячего зерна. Но он был всегда, давал силы для жизни, для работы.
И вот приходит время, когда нужно уходить на последний аэродром, как говорят летчики.
Мельников опустился на корточки, взял в руки ростки озимой пшеницы. Они были тонкими, холодными, слегка захрустели в его руке. Да, нужно чем-то укрывать поля. Но чем? Когда они были невелики по площади, рассыпали измельченный навоз, который был одновременно и удобрением, и укрытием. Но теперь площади огромны, сколько дней нужно, чтобы засыпать все поля?
Он поднялся, посмотрел на небо. Оно было чистым, ярко-синим, каким не бывает летом. И вдруг на западе, почти на самом горизонте Мельников увидел темную полоску. Он всмотрелся, и сердце его радостно вздрогнуло: это шла туча.
- Ну что, Сашок, скоро снежок пойдет!
- Откуда, Петрович? – ответил Саша, - небо видите, какое?
- Вижу, но ты посмотри туда, - Мельников показал ему на горизонт.- Так что укроются наши озимые. Поехали, Сашок, домой.
Он сел в машину совсем в другом настроении, даже Скорев забылся. Душа хлебороба оставалась сама собой.
Подъезжая к селу, они увидели клубы черного дыма, поднимающиеся в районе мехдвора.
- Сашок, ты видишь? Что это там? Ну-ка давай туда!
Они подъехали к мастерским, где ремонтировались трактора и комбайны. Из одного из ангаров валил дым. Мельников выскочил из машины, крича:
- Есть кто-нибудь?
Из проема показалась фигура испуганного механика, который бежал с ведром. Мельников остановил его:
- Куда летишь, твою мать?! Где огнетушитель?
- Там, – растерянно показал на ангар механик.
Саша выбежал к ним, побежал в ангар. Вскоре прибежали несколько человек, которые увидели дым.
«Вот тебе и происшествие, о котором говорил Скорев», - подумалось Мельникову. Саша побежал к нему и потащил от пожара.
- Виктор Петрович, там справятся без вас! – кричал он, отводя его к машине.
