По молодости то у Ивана одна страсть была, женщины. Ну а то как же? Парень он был видный, косая сажень в плечах, высокий, пригожий, чуб соломенный на ветру развевается, взгляд соколиный- до того ясный, как глянет своими глазищами, так словно стрелой острой в самое сердце и ранит, считай, пропала девка, от взгляда то Ванькиного, ходит потом, сама не своя, печаль изнутри сгрызает, а он, Ванька то, гоголем вокруг молодки так и вьется, так и вьется.
Соберется, бывало, молодежь на берегу речки, костры жгут, песни поют, а Ванька знай только, на гармошке играет, да чуб свой только успевает поправлять.
А девки то глядят украдкой, из под ресниц опущенных, щеки румяные, сердца молодые стучат гулко, все гадают, кого же сегодня Иван домой пойдет провожать?
Вот уж и счастливица домой с кавалером идет, и ведь знает девка, что дома мать за космы оттаскает, мол, неча с Ванькой якшаться, беспутный он, голытьба беспризорная, да разве же сердцу девичьему прикажешь?
Гулял так Ванька до поры, до времени, то одну молодку до дому проводит, то другую, а бабы то взрослые сказывали, что и вдовушками Ванька не брезгует, давеча видали, вот этими вот самыми зенками, как тот Ванька поутру то от Карапузихи, то от Гиганихи выходит, да все окольными тропинками, подальше от глазу людского. Да враки все это, брешут бабы то! Зачем же Ваньке бабы вдовые, когда на селе молодок не перечесть, выбирай каку хошь, любая за ним хоть на край света идти согласная, а бабы то от зависти придумывают.
Мужики то над Ваньшей подшучивают, женись, мол, Ваньша, пока всех девок не разобрали, а он знай все отвечает, рано де мне жениться, вроде и все девицы пригожие, и хорошие, любо- дорого посмотреть, а сердечко никому не улыбается, не замирает трепетно, в предвкушении встречи. Видно, говорит, не родилась еще та молодка, что мне по судьбе написана, али ходит там, где меня не бывало.
Долго -ли, коротко- ли, шло времечко, бежало быстротечно, девки то, одна за другой замуж разбегаться стали, не дождамшись Ваньки-то, а ему кажись и печали до того нет, всё потешается- смеётся, я , мол, свою то суженую сразу узнаю, мне сердце мое сразу подскажет.
Ванька -то в ту пору все с матушкой своей в малой избенке жил, ему хоть председатель и предлагал свою избу изладить, да он все со смехом, с шуточками, да отнекивался, ни к чему, мол, пока мне изба, коли хозяйки в ей не будет. Материна -то хатка хоть и махонька была, да ладненькая такая, ухожена, сразу видно мужицкую хозяйскую руку. Да и матушка, хоть и старуха уже, по тем то временам, уж шестой десяток разменяла, а бодренькая, шустрая, все каво-то гоношится, отродясь без дела не сидит.
Аккурат перед Троицей огорошил Ваньша- то всю деревню, жениться собрался, да на ком! Не местные, ненашенские, приплеть, одним словом.
В селе то нашем они словно в одну минуту появились, из ниоткуда, снег то уж грязный лежал, с грязью смешанный, весна однакось была. Как пришли с одним узелком, две бабенки, одна-то старуха, лет сорок, можа чуть поболе, а втора то совсем дитя ишшо. Но уж шибко красива девка то, глазишши на пол-лица, синие- синие, как поле васильковое, как глянет на тебя, так душа-то и обмират. Пришли они, значит, а председатель их в дальнюю избенку-то и поселил, да наказал, чтобы обживались, да на работу выходили, на ферму стало быть определил он их.
Вот там то Ваньша Алёнушку свою и заприметил. Как глянул в глаза её васильковые, так и пропал, как есть, совсем пропал.
Свадьба то скромная была, да и кака свадьба, обои голытьба, нищета. Где уж тут свадьбы то наигрывать. По снегам уж гуляли свадьбу- то. Но весело было, ничего не скажу, хоть и небогато жили, а ели- пели да плясали всей деревней. Ваньша- то, хоть и взрослый уж мужик, под 30 лет ему было, а девки все одно слезу украдкой вытирали, половина то уж мужнины жены, а все туда же.
Так и стали молодые жить. По первости то у Ваньшиной матери, Марфы Никитичны жили, а к новым снегам Ваньша домину себе поставил, да молодую жену в новые хоромы жить привел.
Вскорости понесла Алёнушка, хоть и махонькая была, хилая с виду-то, а какого богатыря Ваньке подарила!
Подарить-то подарила, а сама прихворнула немного, ей бы лечиться, да где там, трудодни отрабатывать надо, председатель вроде и добрый, и мягко стелет, да жестко спать.
Ну ничего, оправилась вскоре Алена, а тут беда пришла, откуда не ждали, матушка мужнина, Марфа Никитична преставилась.
Схоронили родительницу, погоревали, да дальше жить надо.
Долго-ли, коротко -ли, а только опять Алёна затяжелела. Сынишка то малой еще, все шкодит да озорничает, тяжело матери и бремя носить, и за сорванцом следить. Упросила Алёнушка мужа, чтобы матушка её к ним жить перешла, все помощь по хозяйству будет, да за внуком догляд. Ну да Ванька и не против был, во всем со своей Аленушкой соглашался, шибко её любил-то. Хорошо они жили, ладно, в миру и согласии, хозяйство вести начали, во всем Ванька жене- то помогал.
Перешла, значится, матушка в дом к молодым, а там и Алёнушка от бремени своего разрешилась, дочку Ивану подарила.
Совсем Иван загордился, ходит по деревне гоголем, грудь вперед себя выпячивает, поглядите, мол, какой я герой, и сын у меня, и дочь, и жена любимая!
Пишите комментарии, ставьте лайки и подписывайтесь на мой канал.
С вами как всегда, Язва Алтайская.
