Этими словами начинался каждый понедельник. Нина вцеплялась в рукав матери своими крошечными пальчиками так крепко, что потом весь день под ногтями оставались синие шерстяные нитки. Мама раздраженно вытирала ей лицо носовым платком, велела не позориться и шагать в группу. Добрая нянечка баба Маша в буквальном смысле слова отдирала Нину от матери, заговаривая ее и обещая все возможные блага – и вкусную баранку на завтрак, и набор парикмахера с всеобщей любимицей куклой Сашенькой. Но ничего не помогало – Нина плакала навзрыд и говорила:
- Я не хочу на пятидневку!
Успокаивалась Нина только к обеду. После обеда все шли на сон час, и измученная утренней истерикой Нина сразу погружалась в сон. А после обеда начиналась новая история – про Нину и часы. Часы она любила даже больше, чем куклу Сашеньку, потому что они были единственным подтверждением того, что понедельник превратится в другой день, а тот в следующий, и так до пятницы. Нина знала названия только двух дней недели – понедельник, когда мама отводила ее в садик, и пятницу, когда она ее забирала.
А еще часы подсказывали, когда их будут кормить. Конечно, определить это можно и по бабе Маше, которая, громко вздыхая, направлялась шаркающей походкой за большими кастрюлями. Приятное теплое чувство начинало подниматься откуда-то из середины живота Нины, когда она слышала звон тарелок и стеклянных стаканов, которые доставала нянечка. Это было самое счастливое время дня, даже лучше, чем сама еда.
Есть хотелось всегда, особенно вечером, когда после ужина, который не был особо сытным. До девяти вечера, когда они укладывались спать, приходилось терпеть постоянных голод. Днём хорошо кормили - и много, и вкусно, но Нине все равно хотелось ещё. На выходных мама всегда кормила ее чем-то вкусненьким, но мысли об этом не утешали, а только расстраивали.
Тоска по маме была такой острой, что не отпускала ни на миг, даже во сне. В понедельник Нина всегда ясно помнила мамино красивое строгое лицо, весёлый звонкий смех, которым она всегда одаривала шофера в автобусе, ее мягкое синее пальто, в которое Нина утыкалась по дороге домой. Но со вторника образ мамы начинал блекнуть, как рисунки на запотевшем окне от полуденного солнца, и к пятнице Нина совсем забывала, как мама выглядит.
На самом деле в садике было не так уж плохо. Воспитательница была строгая, но справедливая, и всегда рассказывала им много всего интересного, показывала, например, как нарисовать бабочку и слепить гусеницу. Нянечка садила их по очереди к себе на колени и заплетала косички, рассказывала смешные стишки и пела песенки. Вместе с другими девочками они играли в больницу, парикмахерскую или магазин, иногда ругались с мальчишками из-за грузовиков, на которых возили овощи в свой магазин, но в основном жили мирно.
Нина ненавидела тех детей, которых родители забирали на ночь домой. Она старалась не подавать виду, что страшно им завидует, когда они кричат: "За мной мама пришла!". Делала равнодушное лицо и говорила:
- Подумаешь, а нам баба Маша вечером диафильм покажет, и сказку будет читать. Про Морозко.
Но конечно же, она в этот момент больше всего на свете хотела, чтобы за ней тоже пришла мама. Иногда она мечтала о том, что в садике случится пожар и он сгорит весь дотла. Тогда тут негде будет спать, и мама тоже будет забирать ее домой.
Стрелки двигались медленно, отмеряя свою несправедливую бесконечность. По пятницам Нину окутывал привычный страх: а вдруг мама забыла, что сегодня нужно ее забрать? Вдруг она сегодня не придет? И что тогда будет, Нина останется в садике совсем одна?
Конечно же, мама никогда не забывала про нее, даже не опаздывала ни разу, но Нина все равно отчаянно обнимала любимую игрушку и ждала. От страха хотелось зажмурить глаза, но она неотрывно следила за стрелками. Тик-так, тик-так – один круг, другой, ещё один, ещё…
- Ниночка! – наконец слышала она звонкий мамин и голос и бежала ей навстречу. Все-таки мама про нее не забыла…
