Последние графы Шереметевы, одни из прославленных родов в истории России, отдавшие все свои силы на сохранение и развитие культуры, ставшие её ревнителями, носителями вечной духовности и нравственности. Это отец и сын — Павел Сергеевич и Василий Павлович Шереметевы.
В 1917 году Шереметевы покинули Фонтанный дом в Петербурге, оставили усадьбы Останкино, Кусково, Вороново, Странноприимный дом и стали съезжаться ближе к своему родовому гнезду — к дому на Воздвиженке, в Шереметевский переулок (после — улица Грановского).
Видный деятель русской культуры, глава рода, Сергей Дмитриевич Шереметев, для «сохранения истории», предложил новой власти незамедлительно собрать архивы наиболее родовитых фамилий. Некоторое время, в его доме на Воздвиженке располагалось Собрание частных архивов (это сберегло тысячи важных документов). Тем не менее, Шереметевых заставили сначала освободить один этаж дома, а потом — выселили совсем (лишь боковая часть дома осталась за семьей Шереметевых). Павел Сергеевич не падал духом: для сохранения оставшихся архивов, он перевёз их в Остафьево, к своей матери — Екатерине Павловне Вяземской.
Остафьево было родовым имением Вяземских, оно чуть не ушло с молотка, но молодой граф Сергей Шереметев полюбил Катеньку Вяземскую, женился на ней, и выкупил имение, чем сохранил его для потомков.
Остафьево — драгоценная жемчужина Подмосковья. Здесь писал Карамзин «Историю Государства Российского», здесь бывали Жуковский, Боратынский, Грибоедов, Мицкевич, подолгу останавливался Пушкин.
В 1899 году С. Д. Шереметев открыл в имении общедоступный музей, посвящённый А. С. Пушкину, где хранились письма, автографы стихов поэта, его вещи: пистолет; жилет, простреленный пулей Дантеса; стол, за которым работал поэт. Как и, хранились собранные Шереметевыми и Вяземскими невиданные коллекции русских и заморских диковин.
В 1930 году было принято решение немедля открыть в остафьевском доме школу-интернат, а «чтобы не было религиозного дурмана» закрыть остафьевскую церковь, а иконы — уничтожить. Более 100-та древних икон! в течение нескольких часов были сожжены.
В 1918 году Павлу Сергеевичу уже приходилось стать свидетелем вандализма: он видел разграбленную патриаршую ризницу, останки кремлевских захоронений, выброшенные из гробниц княжеские кости. Выражение глубокого и горького раздумья не сходило с его лица (это видно на фотографии), а в результате — тяжёлая болезнь.
Остафьевский дом закрыли, всё накопленное разослали по 17-ти музеям. Вскоре, дивный парк представлял уже «мерзость и запустение», а пруды позеленели.
Павел Сергеевич с семьёй поселился в Новодевичьем монастыре. Однако, скоро выяснилось, что мечта о тихой жизни в монастыре — иллюзия. Смоленский собор был закрыт, повсюду в кельях, в трапезной, в палатах царевны Софьи, Ирины Годуновой — расселились рабочие, студенты, служащие, ученики... и число их всё множилось. В трапезной — работницы фабрики им. Свердлова, в церкви Успения Богородицы — ученики фармацевтического техникума, и сам монастырь напоминал огромный, шумный муравейник.
На фотографии запечатлена семья: Прасковья Васильевна (супруга, урождённая Оболенская) — в вязанном берете, ситцевом платье, вигоневой кофте, рядом — задорный мальчик — Вася, его отец — в заплатанных штанах, войлочной шляпе. Летом Павел Сергеевич ходил в сандалиях, а осенью в кирзовых сапогах, и порой имел такой вид, что у него требовали документы, а возле церкви могли принять за нищего.
Одна из учениц техникума, Ольга Палладиевна Горлушкина, так вспоминала о своих соседях, Шереметевых: — Они были очень хорошие, простые, — Павел Сергеевич и Прасковья Васильевна, и няня их хорошая была. У меня, бывало, не хватало денег, так они всегда мне давали, хотя сами и питались и одевались кое-как. Павел Сергеевич каждое утро уходил куда-то, а вечером возвращался. Он был задумчивый, не очень разговорчивый, даже замкнутый немного. А няня у них и Прасковья Васильевна всякому доброе слово, бывало, найдут.
Монастырский муравейник быстро разрастался (шла коллективизация, и народ из деревни подался в город). Как-то Шереметев услышал разговор о том, что «какой-то граф» занимает большую светлую комнату, тогда как рабочие, их дети — ютятся в тесноте. Немедленно, он с семьей освободил комнату, и переехали в угловую Напрудную башню.
Каждый день ранним утром П. С. Шереметев отправлялся по делам: в музеи, управления. Брал работу: делал описи, писал акварели, изготовлял паспарту, занимался историческими исследованиями, встречаясь с самыми разными людьми: Вернадским, Бонч-Бруевичем, Кориным, Грабарем, Цявловским. Его щепетильность в музейных делах, порядочность были безграничны. Как-то, на этой почве он поссорился с Луначарским (тот посягнул на какой-то остафьевский экспонат).
Многие москвичи бывали в «Шереметевской башне», и все вспоминают, о лютом холоде зимой, а осенью — гуляющем ветре. Даже залетали птицы! Печка слабо нагревала лишь маленькое пространство в центре, железная труба дымила. Но Шереметевы жили «высшей» жизнью, не замечая быта. Зато, на стене висела, прикрытая сверху шелковым сюзане, картина Рембрандта «Христос, Мария и Марфа».
В числе добрых знакомых семьи был художник Павел Корин. Их многое сближало: место жительства (мастерская Корина была около Новодевичьего монастыря), и общий интерес к искусству, к древнерусской живописи, к Палеху. Художник там родился, а отец Павла Сергеевича хлопотал о возрождении промысла в Холуе, что близ Палеха. А в доме Вяземских хранилась палехская икона XVI века, подаренная синодом. Корин опекал Василия, наблюдал его первые художественные опыты, делал замечания о его рисунках, живописи...
Перед войной юноша закончил 1-й курс художественно-графического факультета.
Когда пришёл 1941 год, Василий записался добровольцем на фронт. Уже 3 июля принимал присягу и сразу отправился на Юго-Западный фронт. Всю войну он воевал рядовым пехотинцем, был в окружении.
Перед расставанием, мать и отец его благословили, не надеясь на то, что увидят ещё сына живым и невредимым. Но судьба повернула всё по-своему: сын остался жив, а отец и мать, один за другим, скончались от истощения в первые годы войны. Коля и Лиза Оболенские, почти дети, отвезли на саночках гроб Павла Сергеевича на Царицынское кладбище.
Василий, демобилизованный из армии, сразу по возращению — на поклон к родительским могилам. Мать лежала рядом с сёстрами, могила же отца была безымянная. Но Василий Павлович не стал писать на кресте имя Павла Сергеевича. Боялся ли он надругательства на могилой? Или такова была воля отца, пожелавшего раствориться в природе? Или не давали покоя рассказы о разворованных могилах Новоспасского монастыря — их родовой усыпальницы???
Продолжение следует
Ставьте ♡ делитесь мнением и подписывайтесь на канал!
С уважением, автор канала Наталья
