Лично я очень люблю художников-сюрреалистов. Да и как их можно не любить? Ведь их картины всегда заставляют взглянуть на окружающий мир иначе. Бывает, насмотришься репродукций Дали и Магритта, и реальность за окном уже перестает казаться тебе скучной и затертой до пошлости. Она вновь воспринимается как нечто странное и причудливое — а ведь такой она на самом деле и является, просто мы перестаем видеть эту магию. Взгляд замыливается.
Ну а истинный художник возьмет и соединит, к примеру, печатную машинку, паука, трубку от винтажного телефона и костыли на одном полотне — и всё, ты снова видишь, что обычные вещи не так просты, какими кажутся.
Сюрреалистов много, не все они одинаково известны, многие уже совершенно забыты, и о них знают только узкие специалисты. У них отличается стиль письма и темы картин, но если Вы какое-то время вдумчиво полистаете энциклопедию сюрреализма или толстый альбом с разными представителя этого направления, Вы вполне можете «словить» не слишком приятное ощущение дисгармонии.
И это, в общем, не удивительно. Если просто листать такой альбом сюрреалистических художников, ни о чем не задумываясь, а прости рассматривая репродукции, то глаз быстро устанет и начнет передавать тебе ощущение тревоги: слишком много кричаще ярких, несбалансированных красок, скрученных жгутами и изломанных тел, порой еще и состоящих из разных частей. Много нарочитых поз, разинутых в крике или в экстазе ртов. И даже вещи на картинах сюрреалистов, кажется, сошли с ума. Вещи ведут себя как живые существа, а люди превращаются, наоборот, в нечто «неживое». Многие картины срабатывают для зрителя как триггер, пугают или вызывают чувство глубокого отвращения. Разительный контраст с ощущением, если смотришь, например, альбом Рафаэля или русских передвижников.
Безусловно, от некоторых корифеев сюрреализма, несмотря на всю фантасмагоричность их работ, всё равно веет некоторой долей глянцевой гармонии. Да, я о Сальвадоре Дали. Или о Магритте и Дельво.
Но подавляющее большинство сюрреалистов были далеки от того, что стремиться ласкать зрителю глаз. У их творчества были другие цели.
Поиск новых средств самовыражения, фонтан ярких эмоций, рыбалка, с помощью которой вылавливаются образы из самой глубины индивидуального и коллективного бессознательного. И даже если художница Фрида Кало не считала себя сюрреалисткой, говоря, что изображает на картинах свою реальную жизнь, она настолько далеко ушла в своем искусстве на пути самопознания, что «зацепила» и вытащила на поверхность не только свои жизненные драмы вроде потери ребенка и предательства Диего Риверы, но и мексиканское культурное наследие, и общечеловеческие вопросы. При такой глобальности творческих задач не до того, чтобы создать «красивенькое» и приятное глазу обывателя искусство.
Искусствоведы объясняют дисгармоничность сюрреализма еще и тем, что художники так отвечали на психологическое состояние общества в период между двумя мировыми войнами. Словно лакмусовая бумажка, творцы «проявили» всю нервозность, все страхи и фантазмы, которые гуляли в тогдашнем социуме. Отсюда и странные, зачастую пугающие образы на их картинах. Незалеченные травмы минувшей войны и предчувствие грядущей.
Безусловно, в какой-то мере это так и есть, но это слишком простое объяснение сложного феномена. Сюрреалисты в своем творчестве стремились копать очень глубоко и создавали новую гармонию из старого материала. И в каком-то смысле им удалось создать новый и весьма оригинальный творческий язык. Хотя они и опирались во многом на плечи предшественников, которых не утаивали и не уставали благодарить: на плечи Босха и Брейгеля, Артюра Рембо и де Сада, Лотреамона и Арчимбольдо.
Этот творческий язык поначалу может казаться надломленным и невнятным, но если постараться вникнуть в его законы, то, что раньше воспринималось как нечто уродливое, превращается в медитативную красоту.
И тогда площади де Кирико говорят нам о реальности застывшего как янтарь времени, трубка Магритта — об иллюзорности привычных вещей, а капли крови на полотнах Фриды Кало — о том, что даже боль в нашем мире: лишь завеса, за которой прячется наше истинное Я.
