Виталий Буняк
В первых числах января мы познакомились с командно-лётным составом нашей третьей учебной авиационной эскадрильи. После занятий на построении в коридоре казармы командир эскадрильи, смуглый, с густыми широкими бровями подполковник Шубин Владимир Иванович, представил нам лётный состав. Мы с интересом вглядывались в группу офицеров, которые стояли перед строем. Заместителем командира эскадрильи по лётной подготовке был сухощавый, небольшого роста майор Климентов Е.А. Через несколько лет, я узнал, что он был командиром звена, в котором учился летать будущий летчик-космонавт Алексей Архипович Леонов, окончивший наше училище в 1955 году. Командир нашего второго звена, рослый, с крупными чертами лица, майор Богданов, представил нам летчиков-инструкторов.
С инструктором, старшим лейтенантом Олехновичем наша лётная группа зашла в кубрик, и мы расположились на койках. Инструктор сел на табурет за отодвинутую тумбочку и раскрыл планшет. Невысокий, с юношеской фигурой офицер, поначалу показался нам нашим ровесником. На его худощавом, с впалыми щеками лице, выделялся тонкий нос с горбинкой и застенчивые голубые глаза. Достав из планшета тетрадь, он задал несколько вопросов нашему старшине. Валерий приподнялся с койки, но инструктор его остановил:
- Можно сидя.
Потом каждый из нас рассказывал о себе, отвечал на его вопросы. Затем Олехнович остановился на планах нашей дальнейшей лётной подготовки, а потом вкратце рассказал о себе. После окончания училища, он летал на реактивных истребителях, но потом по состоянию здоровья его перевели в поршневую авиацию. Голос у него был тихий, обращался к нам он подчеркнуто вежливо. В заключение сказал, что женат и имеет ребенка.
Когда первая встреча с лётчиками-инструкторами закончилась, курсанты начали обмениваться мнениями. В нашем звене второй год учился курсант Борис Савочка. В прошлом году он уже летал самостоятельно, но потом заболел и не успел закончить летную программу. Борис знал офицеров эскадрильи, и ребята расспрашивали его о своих инструкторах. Я как-то сразу проникся доверием к нашему инструктору, в отличие от рассудительного Вадима Федорова, который скептически заметил:
- Молодой он, чему он может научить.
Однако Борис Савочка на вопрос об Олехновиче сказал:
- Нормальный инструктор. В прошлом выпуске никого из группы не отчислил, все вылетели самостоятельно.
Радовались ребята, которые попали в группу капитана Левиницкого Ф.Д. лётчика-инструктора из соседнего звена. О нем рассказывали много хорошего, как о самом опытном и заботливом инструкторе. Такое же мнение было и об инструкторе капитане Елистратове, неизменном участнике концертов художественной самодеятельности.
Мы с нетерпением ждали начала полётов. Вскоре началась стажировка по запуску и пробе двигателя на «живом» самолёте.
И вот я впервые сел в переднюю кабину настоящего самолёта Як-18А, пристегнул привязные ремни, подключил колодку шлемофона и закрыл фонарь. В наушниках послышалось какое-то шипение, а затем густой бас инженер-майора Сухих, который сидел в задней кабине:
- Запускай!
Я последовательно сделал все операции и нажал на кнопку запуска. Самолет ожил. Перед капотом, набирая обороты, замелькали лопасти винта. В соответствии с графиком пробы двигателя, я увеличил обороты. Самолёт задрожал, словно напрягся. После выключения двигателя я спросил, какие будут ко мне замечания. Замечаний не было. Первое знакомство с самолетом нас вдохновляло. Близились экзамены по теоретическим предметам. Теперь нашей учебой постоянно интересовались лётчики-инструкторы. К полётам будут допущены только те курсанты, которые по основным предметам получат оценки не ниже «четыре».
В начале февраля наступила оттепель. В один из таких дней наше звено заступило в караул. Ночью я вернулся с поста, и возле караульного помещения, как положено, проверил автомат, сделал контрольный спуск и поставил на предохранитель. В караулке было жарко. Возле плиты сушились курсантские сапоги со свисавшими с них портянками. Курсанты отдыхающей смены дремали на деревянном настиле. Вслед за мной зашел разводящий и сменившийся курсант Гена Скородумов.
Я повесил на вешалку шинель, и собирался класть на верхнюю полку шапку, как вдруг раздался выстрел. Мою шапку вырвало из рук и на меня посыпались осколки. Курсанты отдыхающей смены мигом вскочили на ноги. Посреди караульного помещения, наполнившегося едким пороховым дымом, стоял побледневший Гена с автоматом в руках. Видно он не сделал то, чему нас учили, не проверил автомат и не поставил его на предохранитель. Пуля просвистела у меня над головой, как мне показалось, обдав холодком макушку, пробила шапку, раздробила уголок застекленного плаката, висевшего над вешалкой, и застряла в стенке.
За выстрел в караульном помещении могли наказать очень строго, вплоть до отчисления из училища, и мы решили этот случай скрыть. Ответственность за это взял на себя начальник караула мл. сержант Василий Косов, парень из Краснодара. Прежде всего, мы достали целый боевой патрон. Он нашелся у одного курсанта. Всю ночь мы проветривали помещение, штукатурили и белили стенку. Осколки стекла вынесли за территорию училища. Я подремонтировал рамку плаката, на котором был изображен часовой, отражающий атаку немцев на охраняемый железнодорожный мост.
Перед сдачей дежурства, в караульном помещении ничто не напоминало о случившемся. Мне еще пришлось зашивать простреленную шапку, так как шапка Скородумова, которую он мне предложил взамен, была на два размера больше.
Только спустя месяц после происшествия начальник штаба объявил на построении, что ему стало известно о том, что в караульном помещении был произведен выстрел, о котором никто не доложил. Он пообещал найти виновного и серьезно наказать, но если кто-то признается сам, ему ничего не будет. Все, конечно, молчали, тем более, что мы уже сдавали экзамены перед выездом в лагеря на полеты. Вскоре мы сдали числящиеся за нами автоматы Калашникова.
Экзамены я сдал на «отлично», даже английский. Отличники получили благодарность от командира эскадрильи. Мне было приятно получить это первое поощрение в авиации. Тогда я еще не мог предположить, что впереди меня ждут неудачи.
Где-то в середине марта мы поездом выехали в лагеря на полевой аэродром Глобино. За вагонным окном проплывали широкие поля, покрытые замерзшим после оттепели серым снегом затянувшейся зимы.
По прибытию мы с вокзала пешком направились на аэродром. Вскоре впереди показался столб, с повисшим «колдуном» (так мы называли матерчатый полосатый ветроуказатель), а потом и постройки нашего лагеря. Здесь нас встретили летчики-инструкторы. Мы расположились в деревянном отапливаемом бараке, где стояли двух ярусные деревянные койки. Здания штаба, клуба, столовой, другие постройки тоже были деревянными.
Уже на следующий день мы приступили к наземной подготовке к полетам. Мы изучали упражнения, по отработке навыков в пилотировании самолета. Наш летчик-инструктор, несмотря на свою молодость, все объяснял доходчиво. Он настойчиво добивался от нас правильных ответов, но делал это спокойно, не повышая голоса, в отличие от некоторых других инструкторов, которые покрикивали на нерасторопных курсантов. С нами занимался также штурман эскадрильи, и мы изучали район полетов.
Наш учебный аэродром находился в двух километрах северо-западнее районного центра Глобино. Аэродром, как и близлежащие поля, еще был покрыт мерзлым, с редкими проталинами, снегом. Наземная подготовка чередовалась с днем матчасти, когда мы приходили на стоянки, расчехляли самолеты и помогали их обслуживать.
Незаметно подошло время, когда мы начали проходить стажировку по наземному рулению. На уплотненном снеге рулежную дорожку отметили красными флажками, и самолеты по кругу рулили друг за другом. С самого начала мы отрабатывали порядок действий как перед реальным полетом: сев в кабину, пристегивали привязные ремни, запрашивали разрешение на запуск, производили пробу двигателя, пробовали тормоза. Так вырабатывались навыки. Мы очень гордились тем, что самолет впервые подчинялся нашей воле, хотя это было пока на земле.
Вскоре мы сдали зачеты, и прошли предварительную подготовку.
И вот наступил долгожданный день полетов. Нас подняли на час раньше. Все было как обычно, только настроение было приподнятое. Позавтракав, мы пришли на стоянки, где техники уже готовили самолеты к вылету. После предполетной подготовки мы по очереди садились в самолет и выполняли с инструктором полет по кругу.
До этого момента я никогда на самолете не летал, даже пассажиром.
И вот первый ознакомительный полет. Я, по указанию инструктора, мягко держался за управление и смотрел вокруг. Сейчас детали уже стерлись в памяти и все же некоторые из них запомнились.
После короткого разбега инструктор Олехнович по внутренней связи меня предупредил:
- Сейчас будет отрыв.
Запомнилось, как самолет после разбега словно повис в воздухе.
Прежде чем выполнить какой-то маневр, инструктор об этом лаконично объяснял по СПУ (самолетно-переговорное устройство). Небо было закрыто средней облачностью, но видимость была хорошая. Запомнился серый размытый горизонт, который удалялся по мере набора высоты и панорама простора.
- Где аэродром? - спросил меня инструктор.
Местность была заснеженной, однообразной, и я, определив его только по черным крестикам находящихся на летном поле самолетов, указал рукой.
Этот день еще запомнился и тем, что нам впервые давали «стартовый завтрак». Так назывался дополнительный паек, который в день полетов выдавался на аэродроме. После первого дня полетов мы были в неописуемом восторге, хотя нас командиры предупреждали, что с первых полетов мы должны меньше любоваться просторами и максимально отрабатывать летные навыки.
https://proza.ru/2019/08/28/875
