Виталий Буняк
Но пока, кроме авиационных эмблем на погонах, нас мало, что связывало с авиацией. Даже названия подразделений были как в пехоте. Это позже отделение переименуют в летную группу, взвод - в звено, а роту - в эскадрилью. Мы готовились к прохождению КМБ (курса молодого бойца). Командирами отделений (старшинами) были назначены бывшие военнослужащие и выпускники суворовских училищ. Старшиной нашей третьей учебной эскадрильи назначили выпускника Московского суворовского училища сержанта Бориса Леонова, с которым я особенно подружился. Ребята из суворовских училищ были хорошо подготовлены и учили нас солдатским премудростям.
В нашей летной группе собрались ребята из разных мест. Женя Волосенков, немногословный смуглый парень с цыганскими глазами был из Донецка, рассудительный крепыш Вадим Федоров - из Киева, самый младший из нас, веснушчатый весельчак Виталий Ходанович – из Белоруссии. Старшиной нашей летной группы был назначен выпускник Минского суворовского училища, чернобровый рослый парень, младший сержант Валерий Носатов. У нас была общая цель, и мы быстро сдружились. Но таких открытых отношений, какие были с однокурсниками по техникуму, у меня не сложилось.
Теперь все мы делали вместе. Вместе бегали с автоматами по холмам, имитируя атаку на населенный пункт Маламовку, куда мы прибыли пешим строем, поднятые по тревоге. Спали в одной палатке, делились котелком солдатской каши. Из одной траншеи стреляли по мишеням, бросали учебные и настоящие боевые гранаты. Вместе ходили в дозоры и заступали в наряд. Командиром роты (он же заместитель командира эскадрильи по строевой подготовке) был сухощавый подтянутый капитан Абрамов, требовательный, с резким командирским голосом, офицер.
Провинившимся он устраивал поучительный разнос. Поначалу было смешно слышать, как в его тираде, пересыпанной крепким матом, неизменно проскальзывало обращение к провинившемуся на «вы». Капитан показал нам, что такое армия: он гонял нас, что называется, до седьмого пота. Поначалу мы выбивались из сил, когда бегали кросс с полной выкладкой, но постепенно втянулись. На привалах для разрядки он разрешал нам рассказывать анекдоты, иногда рассказывал сам.
Поначалу после привалов, когда по команде мы становились в строй, некоторые курсанты иногда продолжали еще сидеть, охваченные сладкой дремой. Их поднимали и они, под всеобщий хохот, спешили занять свое место в строю. Шутя, мы обзывали их «сонями». Некоторые из них добродушно огрызались:
- Стану генералом – сгною в нарядах…
Тогда это казалось простой шуткой. Но, забегая вперед, отмечу: Виталий Ефремов, серьезный, волевой парнишка с крупными чертами лица, как в воду глядел. Мы тогда еще и не подозревали, что в будущем он один из нашей эскадрильи дослужится до звания генерал-лейтенанта авиации.
Иван Макарыч Капля, как уважительно называли курсанты, бывшего воспитанника детдома, станет полковником, кандидатом военных наук, начальником кафедры боевой подготовки Черниговского высшего военного авиационного летного училища.
Тот набор 1959 года, который оказался последним для Кременчугской «первоначалки», дал путевку некоторым курсантам, которые в последствии стали знаменитыми летчиками в отечественной авиации и космонавтики.
Старшина соседней первой эскадрильи сержант Корнуков Анатолий станет Главнокомандующим ВВС России. В этом наборе, в то время учились и известные космонавты Петр Климук и Анатолий Левченко. Но все это будет потом, а пока мы познавали азы военной науки.
Рядом с нами проходили КМБ и подразделения пехоты. Наблюдая, как впереди грузовой машины, задающей скорость движения, бежала группа солдат, а стоящий в кузове офицер, громко давал им указания, кто-то с курсантов заметил:
- А все же здорово, что мы в авиации!
С первых учений мы возвратились в училище уже другими, более выносливыми, более подтянутыми. В училище меня ждали письма от мамы и дяди Саши. Мама переслала мне предписание из техникума, в котором от меня требовалось немедленно прибыть на работу по месту назначения, на Андрушивский сырзавод, иначе грозились передать дело в суд. Хотя мама и радовалась за меня, но предписание ее встревожило. Я обратился к капитану Абрамову и все объяснил. Он забрал письмо и сказал, что ответ даст штаб училища.
В то время я заметил одну особенность военного быта, которая на гражданке меня не заботила: потребность в письмах. Все с нетерпением ждали писем. Ждал писем и я. Однокурсница, в которую я впервые влюбился, взаимностью не ответила, и я изнывал от тоски. Писать я ей не стал, хотя и хотелось похвастаться, что поступил в летное училище. Её брату Александру, который тоже мечтал стать летчиком, я написал, и мой адрес она, конечно, знала. Меня долго не покидала тайная надежда, что она мне напишет. Но, как пелось тогда в одной песенке: «…на то она и первая любовь, чтоб быть ей не особенно удачной…».
Неожиданно к нам приехала медицинская комиссия из Москвы, и нас снова стали проверять врачи. Как нам объяснили, нас включили в группу, на которой будет изучаться влияние продолжительности летной работы на человеческий организм. Врачи осматривали нас более придирчиво. Впервые нас проверяли в барокамере, имитируя подъем, на высоту пять тысяч метров. К моему удовлетворению все прошло хорошо.
Начались занятия. Теория полета, самолетовождение, конструкция самолета и двигателя, - одни названия этих предметов приводили меня в восторг. После техникумовской подготовки учиться мне было легко и интересно. Занятия спортом в прошлом позволили мне быстро приспособиться к физическим нагрузкам, и учиться в училище, несмотря на несвободу, мне нравилось. Единственное, чего я не терпел - это муштры. Собственно, ее никто не любил. В других эскадрильях старшины-сверхсрочники не были столь придирчивы, но наш Бурлаков настойчиво пытался с нас сделать строевиков.
Особенно нам доставалось, когда он проводил вечернюю прогулку, выводя нас за ворота училища. И мы тогда, молча протестовали. По команде: «Строевым, марш!», мы все как один начинали «хромать» (это, когда шаг печатаешь только одной ногой). Тогда раздавалась команда: «Бегом, марш!» и мы бежали в училище, уже не выполняя никаких команд. Так бывало не раз.
Большинство преподавательского состава были участниками Великой Отечественной войны. Теорию полета читал небольшого роста сухощавый лысоватый майор Гладких. Лекции он читал интересно, к тому же постоянно устраивал нам мини контрольные. Почти на каждом уроке он раздавал листики с вопросами, в основном это касалось формул по аэродинамике, потом через пять минут эти листики собирал и ставил оценки.
Был в училище и рослый полноватый майор Сухих Иван Иванович, который в зимнем летно-техническом обмундировании напоминал медведя. Майор Сухих любил шутку, иронично подтрунивал над курсантами. Он первый учил нас запускать и проводить пробу работы двигателя на самолете.
Метеорологию преподавал добродушный пожилой полковник Тимофеев, которого курсанты окрестили «полковник Окклюзия». Конструкцию самолета и двигателя читал Ващенко Антон Кондратьевич, чернявый широкоплечий майор. Подполковник Сильченко преподавал самолетовождение. Капитан Родин учил нас принимать на слух азбуку Морзе и читал лекции по радиотехническому оборудованию самолета. Английский язык преподавала молодая красивая брюнетка, по фамилии Сигалович.
Ежедневно с нами работали замполиты. Надо отдать им должное: свое дело они знали, и все мы воспитывались беззаветными патриотами. Начальник училища, коренастый подтянутый боевой генерал, Дважды Герой Советского Союза Михаил Васильевич Кузнецов, часто беседовал с курсантами в непринужденной обстановке, и мы его сразу полюбили. Уважали курсанты и заместителя начальника училища по строевой подготовке, Героя Советского Союза полковника, Петухова Ивана Дмитриевича. Звание Героя он получил в боях под Харьковом. В целом командный и преподавательский состав училища был по-настоящему профессиональным.
Вскоре нам выдали парадную форму и автоматы Калашникова. Холодным утром 11 октября 1959 года, каждый курсант перед строем с оружием в руках принимал военную присягу. В этот же день нас впервые отпустили в увольнение. Выйдя за ворота КПП училища, мы сразу пошли фотографироваться, а потом разбрелись кто куда. Верный своей привычке, я отыскал краеведческий музей, где узнал для себя много нового. Оказывается, Кременчуг был основан, как крепость на Днепре. Интересно, что первое свое назначение, комендантом крепости Кременчуг, получил будущий полководец и генералиссимус, Александр Суворов.
Позже я прочитал, что в честь императрицы Екатерины Второй, которая плыла по Днепру, восхищаясь «потемкинскими деревнями», а потом остановилась в Кременчуге, Суворов устроил показательные выступления войск гарнизона. Экзерциции, как тогда называли строевые парады, очень понравились царице, и она решила поощрить Суворова. На вопрос, чем его наградить, Суворов, простодушно попросил:
- На постоялом дворе я трешник задолжал, если можешь, матушка, помоги.
Царица велела выдать Суворову трешник.
Теперь мы, как принявшие присягу, заступали в караул с оружием. Накануне октябрьских праздников мы каждый день занимались строевой подготовкой с оружием, готовились к выступлению на вечере художественной самодеятельности. 7 Ноября на гарнизонном параде наше училище было отмечено в числе лучших.
Дни, наполненные учебой, построениями, нарядами проносились быстро, и уже приближались новогодние праздники. Мы готовили номера художественной самодеятельности, подводились итоги нашей учебы. Учеба у меня шла хорошо, за исключением английского языка. Нашему старшине эскадрильи сержанту Борису Леонову, который хорошо знал английский, преподаватель разрешила не посещать ее лекции. Иногда даже во сне Борис разговаривал на английском. Я попросил его мне помочь. Мы каждый день по пятнадцать минут с ним занимались английским, и вскоре у меня дела пошли на лад.
Как-то нас повели на экскурсию на кременчугскую табачную фабрику, где некоторые курсанты познакомились с девушками. Теперь те, кто встречался с девушками, с нетерпением ждали увольнений. Я по-прежнему страдал от неразделенной любви, и в увольнения особенно не стремился. Свободное время проводил в библиотеке или в спортзале. Вскоре некоторые ребята начали меня просить сходить за них в наряд на выходные, и я поначалу соглашался, пока мне это не надоело.
31 декабря вечером в училище был новогодний бал. Наша эскадрилья в этот день заступила в наряд. В актовом зале стояла нарядная елка. Курсанты с приглашенными девушками кружились в вальсе. Бывшие суворовцы под гитару запели полюбившуюся всем песню «Мама». Дружными голосами они выводили:
С детских лет и навеки,
Твоей ласки лишился,
И ушел от родного,
Дорогого угла.
Ненаглядная мама,
Чем я так провинился,
Что меня ты так рано
В СВУ отдала…
Незнакомые дяди,
Грубо брали за ворот,
По ночам заставляли,
Нас полы натирать,
А ещё месяцами,
Не пускали нас в город,
И учили наукам,
Как людей убивать.
Я домой возвращаюсь,
Плачут сосны и ели,
Молодыми ветвями,
Наклоняясь ко мене,
Пролетят незаметно,
Эти дни и недели,
И опять затоскую,
По родной стороне.
Мама, милая мама,
Я тебя не ругаю,
Ты всегда мне желала,
Только счастья и добра.
А сегодня с друзьями,
В жизнь иную вступаю,
Жаль прошла незаметно,
Золотая пора.
(СВУ – суворовское военное училище)
Все это я наблюдал стоя на посту «номер один» у знамени училища, которое хранилось возле актового зала в застекленной пирамиде. Там и застал меня бой кремлевских курантов, который транслировался по радио, и возвестил о наступлении Нового 1960-го года. Потом веселье пошло на спад. Некоторые парочки уединились по темным углам длинного коридора. Так я встретил свой первый новогодний праздник в авиации. Что же принесет мне наступивший Новый год?..
https://proza.ru/2019/08/28/893
