Обывателям прощают слабости. Человек без слабостей – всё равно что без тени. Кондитеру простят, если застукают его во время слизывания шоколадной глазури с булочки. К работяге проявят снисхождение, если он сядет после смены на свеже-выкованных кирпичах, разложит на них либеральную газету и копченого леща, завершая трапезу пивом.
Скромное обаяние буржуазии включает в себя и всеобщее прощение: к дамочкам цвета прустовского печенья мадлен прилагается обязательная страсть к сплетням и мерзкие грехи вроде неуместной роскоши манто из лисиц – всё это публика воспринимает как милую теневую сторону накопленного честным путем капитала.
Детям прощают их непоседливость и склонность вопить без повода.
Старикам – неопрятность, худобу, лишний вес и ворчливость.
И только художникам не прощают ничего.
Все недостатки художника окружающие воспринимают в штыки. В глубине души все хотят жить так, как художник, но не могут себе этого позволить и не способны себе в этом признаться.
Вставать не по звонку будильника, а когда пожелаешь, пить абсент вместо остывшего кофе из бумажного стаканчика, - о таком мечтает любой менеджер, и потому этот любой менеджер ненавидит художника.
Вместо того, чтобы слушать нудные наставления постылого начальника, художник идет к мольберту. Всклокоченные вихры, бархатный берет набекрень, бодрый аромат масляных красок, нимфа, которая потягивается, как кошка, собираясь позировать. Всё это есть у художника, а даже если вдруг нет рыжей модели, на столе всегда найдется яблоко или селедка – глядь, и натюрморт готов…
А у тебя – только скучная мегера на замызганной кухне, которая не превратится в Шахерезаду, хоть расшибись. Вот потому-то все завидуют художнику. Но эти же самые завистники не простят ему ни единой слабости, которые прощаются президенту, соседу по лестничной клетке, кондуктору в трамвае и всем остальным.
Бедолаге Ван Гогу до сих пор перемывают кости – спятил, отрезал ухо, вот же ненормальный! Джорджия о Кифф тащила к себе в мастерскую камни и раковины, потому что они ее вдохновляли; однажды ей понравился какой-то коллекционный камень, когда она была в гостях в друзей, и художница его попросту украла. Ай-яй-яй!
Ромейн Брукс на старости лет вела себя очень странно – например, уверяла знакомых, что деревья в парке высасывают у нас энергию и посему их следует опасаться.
Хаим Сутин, несмотря на отсутствие денег и постоянный голод, сначала рисовал свои продукты питания, едва не плача от спазмов из-за язвы, и лишь после того, как заканчивал натюрморт, жадно съедал его. Какой самоконтроль! Даже после того, как его полотна стали покупать, он не смог преодолеть нищенские привычки и разбрасывал пустые консервные банки из-под кильки по углам мастерской.
Каналетто, прежде чем садиться за новый пейзаж, пил соленую воду из лагуны. Наливая ее в свою любимую рюмку муранского стекла. Так говорят…
Дали гулял по бульварам в водолазном скафандре и с муравьедом на поводке, Пикассо палил в воздух почем зря. Ведь старое вдохновение заржавело, а значит, нужно купить в магазине готового платья новое. Если встреча швейной машинки, лунного камня, кошачьего черепа, телефонной трубки и дырявого зонтика на операционном столе всё же состоялась, то что эти одушевленные сюрреалистами предметы могли поведать друг другу? И всем нам?
В любом случае, художники порой ведут себя настолько неприятно, насколько это вообще возможно... Тулуз-Лотрек спьяну мочился на собственные картины. Как будто во всем огромном Париже сделать это было больше негде… Гоген довел до ручки Ван Гога дуболомным высокомерием и отсутствием эмпатии, а Климт сначала рисовал на холстах нагие женские тела, и лишь потом покрывал их золотыми орнаментами. Какое бесстыдство!
Эгон Шиле и вовсе привечал на чердаке подростков, рисуя их в двусмысленных позах и белье, чем и заработал себе тюремное заключение. Он своих моделей и пальцем ни трогал, а только кормил и прятал от невзгод жестокого мира, но поди это докажи!
Еще один общеизвестный факт – порой картины и без того коммерчески успешного художника после его самоубийства еще больше вырастают в цене. Эти мерзавцы умудряются заколачивать деньгу даже после смерти – особенность, которая не может не дразнить воображение как водителя трамвая, так и театральной билетерши.
Любая черта художника раздувается в спектакль, буффонаду, оперу четырехчасовой длительности. Мало того, что все они сплошь аморальны и склонны к тунеядству, то есть работать их и утюгом по хребтине пройдясь, не заставишь. Так их одежда еще и вечно заляпана краской!
У них всегда нет денег, поскольку проза жизни не является тем, что заботит их в первую голову. И посему они на голубом глазу будут Вам предлагать свою мазню в обмен за рюмку коньяку или миску грибного супа.
Дескать, картину можно повесить в баре, а в столовой она отлично освежит усталую стену, маскируя сальные пятна на обоях. Ну да, конечно.
Художники будут рассказывать Вам, что именно таким образом многие бармены разбогатели на полотнах Утрилло, поскольку тот был алкоголиком и охотно отдавал свои шедевры в обмен на спиртное.
А когда Вы справедливо заметите, что никаким утриллой тут и не пахнет, и что Вы вовсе не собираетесь кормить и поить охламона в обмен на кусок натянутой на раму холстины, топорно раскрашенной краской, как и Ваш трехлетний внук сумеет, они пустят слезу. Говоря, что точно также, как они сейчас, гениальный Модильяни отдавал официантам их портреты, накорябанные на салфетках. А сам при этом умирал с голоду…
О да, эти художники – настоящие доморощенные психологи и артисты, умеют добиваться своего. Еще бы, ведь иначе им не выжить. Без зазрения совести они уведут у Вас жену или сманят дочь, просто потому, что им понравился блик на загорелом плече или пуговица на платье девушки – поминай как звали!
Сначала художник пригласит доверчивую жертву в мастерскую под предлогом рисования портрета, а дальше – джаз, стекающий с поскрипывающей по пластинке игле, много болтовни (а болтать художники умеют, поверьте!), и готово дело.
Обаяние богемы неумолимо воздействует на женские сердца. Если Вам повезет, то Ваша благоверная молча вернется в семейное гнездо, и только аппетитная дама, сильно на нее похожая и намалеванная охрой, торчащая у стены на парижской набережной, будет напоминать миру о Вашем семейном позоре.
А если не повезет, то супруга может и решить, что рядом с художником ее биография уж точно станет более насыщенной. Чем с бухгалтером, унылым как рыба второй свежести.
Другой невыносимой чертой художников, помимо привычки разбрасывать всюду тюбики с краской, способности всегда сразу отвечать на оскорбления броском палитры в лоб и любви к ношению маскарадных костюмов, является склонность к непомерной экзальтации.
Эту способность воспринимать каждую мелочь как эпифанию и нуминозное проявление высших сил они переносят и на свои холсты.
Захлебываясь красками, как хлынувшей из горла кровью, кашляя от сухих крошек, стараясь разжевать каждую деталь своих сновидений, они изображают поклонение духам, мистические поиски и траектории, по которым склонна следовать измученная душа. Если она взыскует не хлеба и зрелищ, но Истины.
А уж когда на полотнах появляются единороги, считай - пиши пропало. Вот, гляди, остановившись и затаив дыхание: они прислонились к черной стене, белые, исхудавшие, почти прозрачные.
Их босые ноги, почему-то очень похожие на человеческие, помнят разное - ведь эти нежные подошвы топтали камни у подножия Вавилонской башни.
Узнал бы об этом мир, если бы на свете не было художников?
