Собственноручное письмо Императрицы Екатерины II к г-же Бьельке о смерти великой княгини Натальи Алексеевны; о принце Людвиге Дармштадтском (Людвиг I Гессенский)
Царское село, 28 апреля 1776 г.
Милостивая государыня, сейчас я получила ваше письмо от 22 апреля. Искренно благодарю вас за пожелания, которые вы приносите мне по случаю дня моего рождения; здоровье мое хорошо; я нахожусь здесь, вместе с моим сыном (в. к. Павел Петрович) и принцем Генрихом, со дня смерти великой княгини (в. к. Наталья Алексеевна умерла 15 апреля 1776 года в шестом часу пополудни).
Никакая человеческая помощь не могла спасти этой княгини; ее неудачное сложение не позволило ей произвести на свет ребенка, которым она была беременна; случай с ней есть, может быть, единственный.
В продолжение трех дней ее мучили настоящие родовые боли, и когда повивальная бабка объявила, что ничего не может сделать, позвали акушеров; но вообразите себе, что ни они, никакие инструменты не могли помочь ей, потому что ребенок не мог выйти.
После ее смерти, при вскрытии трупа, оказалось, что там было всего четыре пальца ширины, а плечи ребенка имели восемь. Два года тому назад покойная рассказывала нам, что, будучи ребенком, она имела расположение к искривлению (позвоночника), вследствие чего ландграфиня (здесь Каролина Цвейбрюкен-Биркенфельдская) велела позвать какого-то шарлатана, который выпрямил ее при помощи кулаков и пинков*.
*здесь из письма А. Ф. Ассебурга - Н. И. Панину: со слов г-жи Раванель, воспитательницы принцессы Вильгемины, "что когда по одиннадцатому или двенадцатому году замечено было что нижнее ребро принцессы выдалось, и что бедро казалось несколько большим, то вызван был из Пфальца лекарь, ткач, по имени Бальдажур, и что когда с ним советовались о принцессе, он, не зная кто она такая, приложил свою голову к возвысившемуся ребру и вдвигнул его во внутрь, не причиня при сем принцессе ни малейшей боли" (цитата взята из "Два эпизода из царствования Екатерины II" Федора Андреевича Бюлера).
И действительно, спинной хребет ее оказался изогнутым буквою S и нижняя часть спинной кости, которая должна быть выпуклой, у нее была вогнутой. Вот еще доказательство тому, что не из гордости, но вследствие невозможности, она не нагибала своей спины. Кулаки шарлатана, вероятно, и отправили ее на тот свет.
Я была очень тронута кончиной великой княгини, и (мы) делали все, чтобы ее спасти; пять дней и пять ночей я от нее не отходила; но, в конце концов, так как дознано, что она не могла иметь живого ребенка или, лучше сказать, не могла совсем родить его, то приходится перестать об этом думать.
Что касается ее брата, то я сомневаюсь, чтобы он женился на принцессе Вюртембергской (здесь Мария Федоровна, вторая жена Павла I), несмотря на то, что они уже помолвлены; он совсем не стоит ее. Его королевское высочество - это такая скотина, каких никогда не бывало.
Прощайте, милостивая государыня, продолжайте любить меня немножко и будьте уверены в моей признательности к вам за все доказательства вашей дружбы.
О несчастье с великой княгиней Натальей Алексеевной Императрица Екатерина II писала лифляндскому генерал-губернатору Юрию Юрьевичу Броуну от 1 мая 1776 года:
Господин генерал-губернатор Лифляндии, сегодня мне вручили ваше письмо от 26 апреля, в котором вы мне высказываете вашу печаль по случаю несчастной смерти великой княгини. Мое сердце еще полно печали о постигшей ее участи.
Я повинуюсь воле Божией и меня утешает при этом то, что были употреблены всевозможные средства и все человеческое умение, чтобы помочь этой принцессе. Пять дней и ночей я сама провела у нее.
Три первых дня, когда все еще шло естественно, за ней ухаживали, кроме самой лучшей повивальной бабки, еще графиня Румянцева (Мария Андреевна), ее каммер-фрау, великий князь и я и никто другой. Доктор и лейб-хирург были в передней. Когда же искусство повивальной бабки начало ей изменять, то были призваны акушер и доктора Крузе (Карл Фёдорович), Роджерсон (Джон) и Линдеман (Андрей).
Всякая человеческая помощь ничего не могла сделать: в четверг ее соборовали и она приняла Св. причастие и в пятницу скончалась. После ее смерти и вскрытии тела увидели, что за ней не досмотрели в молодых летах. Ее спинной хребет был в виде S; кость, которая должна быть изогнута внаружу, была вогнута вовнутрь и упиралась ребенку как раз в затылок.
Сросшиеся кости имели промежуток только в 4 больших пальца, тогда как расстояние одного плеча от другого у ребенка было в 9 пальцев. К этому присоединились еще другие обстоятельства, так что она никогда бы не могла родить живого ребенка (приказание вскрыть тело покойной отдано было Екатериной II письменно, как она выразилась "для собственного моего известия. Составленный поэтому случаю акт гласит, что ребенок был рослый и широкоплечий (l’enfant grand et les epaules fort larges). Документ этот подписали придворные врачи: Крузе, Роджерсон, Тоде, Ант, Вогебау, Фриз, Линдеман, Бек, Бельхен и пр.).
Это очень несчастный случай; теперь надо подумать о замене. Чтобы развлечь великого князя, я ему позволила этим летом съездить в Ригу, о чем прошу пока не говорить. В скором времени напишу подробнее. Пребываю, как всегда, весьма благосклонна.
Екатерина
Собственноручная заметка Императрицы Екатерины II по прочтении письма барона Ассебурга
Я очень уверена в невинности господина Ассебурга, но также справедливо и то, что четырнадцать медиков, и повивальная бабка через вскрытие тела убедились в том, что он был обманут, и что газетная статья справедлива (здесь Ассебург об этом ответе не узнал (ред.)).
В листок с этой заметкой вложено следующее (здесь письмо самого Ассебурга к вице-канцлеру Российской империи Ивану Андреевичу Остерману (ред.)):
Милостивый государь, доставляемые почтой германские газеты наполняются с некоторых пор сказкой, посредством которой они хотят удостоверить, что покойная великая княгиня в молодости повредила себе бедро, и так как это повреждение было худо залечено, то у нее остался органический недостаток, который делал невозможным разрешение ее от бремени.
Клевский издатель газеты, известной под именем "Нижне-рейнского курьера", приводит этот факт в листке под №58,от 20 июля, со многими обстоятельствами и с такой уверенности в подлинности рассказа, что это побудило и другие публичные листки перепечатать его сообщение.
Так как я лично заинтересован в этих толках, которые могут быть объяснены в ущерб моей бдительности, то я прошу ваше превосходительство позволить мне обратиться к вашему совету: должен ли я потребовать от газетчика, чтобы он назвал мне сочинителей этих вестей, или не позволено ли мне будет оправдаться в моем прошлом образе действий.
Никто не был так озабочен благополучием Е. И. В. покойной великой княгини, как сама ландграфиня, ее мать, никому лучше ее, как можно предполагать, не было известно физическое состояние ее дочери.
Зная, как важно было, для признания законности моих действий, побудить ее высказаться о здоровье и о телосложении принцессы, ее дочери, я решился однажды письменно обратиться к ней с некоторыми вопросами, относящимися до этого предмета.
Я позаботился о сохранении подлинного ответа госпожи ландграфини и, к счастью моему, я нашел в нем теперь следующие слова: телосложение (тогдашней принцессы Вильгельмины) таково, каково только можно желать для нее.
В черновом письме, которое у меня в руках, было: хорошо ли принцесса сложена?
В ответе это слово заменено выражением "телосложение", на которое я обратил внимание, но которое показалось мне тем менее подлежащим критике, что госпожа ландграфиня тысячу раз слышала от меня, как важно для благополучия этого брака и самой принцессы, чтобы не оказалось никакого недостатка в этом роде, причем она тысячу раз уверяла меня, что совершенно нечего было бояться в этом отношении.
Не сочли ли бы вы уместным, милостивый государь, предъявить непосредственно Императрице этот оправдательный письменный документ и не полагаете ли вы, что я могу осмелиться по этому поводу написать Ее Императорскому Величеству?
Не может быть для меня спокойствия, пока мое поведение не будет разъяснено с этой стороны, пока моя невинность не будет доказана нашей великой Монархине!
Заклинаю ваше превосходительство успокоить мое сердце, хотя коротеньким ответом. Жду его с величайшим нетерпением, и как человек, осыпанный многочисленными стрелами с тех пор, как газета направила их против меня.
Имею честь быть с самым искренним почитанием, милостивый государь, вашего превосходительства всенижайший и покорнейший слуга
Ассебург, в Мейсторфельде, 17 (28) июля 1776 г.
