Кирилл Аваев
Полеты отменены до сдачи всеми летчиками зачета по знанию нового «Курса боевой подготовки». А в "курсе"!.. Предельно малые высоты!.. Воздушный бой!.. Воздушная охота!.. Такие орлиные слова они до этого слышали лишь в фильмах о войне да в бреднях преподавателей тактики, а теперь читают это о себе, о своей будущей подготовке… Сложный пилотаж на МиГ-27 в мирное время по-прежнему запрещен, но на него будут летать на «спарках»… Не курс, а программа подготовки Чкаловых!
Через месяц-другой слова «воздушный бой» уже не будут вызывать никаких эмоций – во всей истребительно-бомбардировочной авиации страны не окажется ни одного инструктора по воздушному бою, а чтобы дойти до этого упражнения, надо налетать часов двести в год, причем не на троих, как они, а на одного.
К вечеру выясняется, что в ближайшие дни летать вообще нельзя. К примеру, собирается Мандруков выполнить упражнение номер девять – «полет в зону на отработку фигур простого пилотажа», а по новому курсу это уже упражнение номер десять, «полет в зону на простой пилотаж на средней высоте». И виражей надо делать не шесть, как раньше, а пять. И не на тысяче метров высоты, а на полутора тысячах, и так по каждому пункту – все иначе. Для Мандрукова что так, что эдак – никчемный безответственный полет, но в специальной «схемной» комнате висит схема этого полета – плакат размером полтора на два метра, красочно оформленный, на котором написано: «упражнение номер девять». И не имеет Мандруков права никуда лететь, пока не будет там написано «номер десять». Вот и садится он вместо полетов в класс и начинает лезвием «нева» отковыривать «девять», а потом плакатным пером вырисовывать «десять». Этим же занимаются и все остальные, так как схем этих – сотни.
На исправление уходит неделя, в процессе которой рождается анекдот о том, что раньше самолеты были бумажными, а летчики – железными, а теперь – наоборот.
Дорисовывались последние схемы. Боря закончил свою раньше всех и вышел на улицу покурить. Конечно, стоять одному перед учебным корпусом и курить, значит, напрашиваться на неприятности, но уж больно приятно побездельничать, зная, что остальные еще пашут. Из окна на втором этаже – класса управления полка – высунулся Вакул:
– Эй, пинжак с карманами, бросай бычок, иди сюда…
От него Боря получил молоток, гвозди и задание: прибить ко всем исправленным схемам рейки – сверху и снизу, чтобы их удобно было подвешивать за веревочку.
– Так там этих схем!.. – офонарел Елин – восемьсот триста пятьдесят две!..
В это время дверь открыл Скоков, молодой:
– Товарищ подполковник, разрешите…
– Разрешаю помочь Елину прибить рейки, сроку вам – до завтрашнего утра, утром Гапонов сам проверять схемы будет.
– Как до утра?
– Не нравится до утра – делайте за сегодня.
– Товарищ подполковник, – Скоков не терял надежды шлангануть, – я сегодня отпросился у комэска по личным делам, меня отпустили после обеда, можно, я два часа поколочу и уеду?
Боря знал, что сейчас будет, и приготовился насладиться зрелищем. Рот Скокова медленно открылся, а глаза округлились – пред ними возникла вакулова фига.
– Товарищ подполковник, а можно мне за это завтра выходной. Хоть полдня.
– За это будет тебе орден Сутулова! С закруткой на спине!
Работы оказалось не так уж и много, мужики управились к концу рабочего дня. Скоков не торопясь расстелил на столе последнюю схему, Боря приложил к ней палку – палка на полметра короче, чем надо. Он поискал глазами другую, но вдруг увидел в окне автобус, в котором было уже прилично народу – видимо, всех пораньше отпустили домой. Опоздать на автобус значит топать до столовой почти три километра…
– Прибивай!
– Так ведь короткая…
– Прибивай! Сейчас автобус уедет!
– Так ведь в....ут…
– Бей!!!
Утром Гапонов в сопровождении комэсков зашел в схемную с проверкой:
– Неужели все сделали?
– Все!
– Это радывает нас!.. А вот это не радывает! – добавил он, увидев злополучную схему с короткой рейкой – Кто прибивал?
– Елин и Скоков!
– Позовите-ка их сюда…
Елина не нашли, поймали только Скокова.
– Скажи, лейтенант, как это у тебя так получилось?!
Взгляд Скокова уперся в пуговку на пузе командира полка, брови сдвинулись к переносице…
– Ну, рожай скорей!...
Свита замерла, предвкушая рождение шедевра армейской мысли…
Брови распрямились:
– Понимаете, товарищ полковник – сказал Серега, преданно глядя в командирские глаза, – мы примерили ее – как раз, а прибили – короткая!..
Боря собирал грибы в соседнем с учебным корпусом лесочке, как вдруг перед ним появился обиженный на весь белый свет Скоков:
– Ты тут грибочки собираешь, а меня только что Гапонов раком поставил из-за твоей короткой палки!..
– Ну так!.. – хохотнул Боря – Лучше нет влагалища, чем очко товарища!...
Новые учения – не внезапные, но подготовка только «туда», задачу «обратно» никто не знает. «Туда»: всем полком на «Салдус» – полигон в Латвии. Бомбометание, стрельба, посадка в Даугавпилсе. Два дня спокойной подготовки и взлет. Вторая эскадрилья идет десяткой, ведомая комэском Чесноковым, а перед ними – пара доразведки – Анатолий Василич Федоров с Борей. Они за две минуты до подхода десятки должны прийти на «Салдус», набрать высоту, найти цель и бросить по ней П-50 – пятидесятикилограммовую бомбу. Убить такой бомбой никого нельзя, разве что одного вражеского солдата, да и то, если попадешь ему прямо в лоб. Но зато она выпускает огромное облако оранжевого дыма, которое Чесноков издалека заметит, прицелится по нему и сходу бомбанет всей группой с малой высоты уже нормальными бомбами.
На полпути до полигона погода совсем испортилась: видимость не более четырех километров, самолеты то и дело входят в облака – Боря присосался к Анатолию Василичу на десять метров и ничего, кроме самолета ведущего, уже не видел. Лишь бы не потеряться… Номера поворотных пунктов на щитке управления ЦВМ тоже не переключал – она еще в самом начале какую-то ерунду начала показывать, да и незачем, ведущий-то ведет…
Федоров начинает задавать дурацкие вопросы:
– Три пятьдесят два, у тебя ЦВМ как?
«Видимо, у него тоже ни черта не работает!» – подумал Боря и решил ничего не отвечать. Если скажешь: «не работает» – могут предпосылку повесить, скажешь: «работает» – начнет спрашивать: «подскажи поворотный», а Боря, если честно, не знает даже, который поворотный уже прошли и к которому надо идти. Лучше всего молча послать его подальше…
– Три пятьдесят два, подскажи поворотный! – никак не уймется Анатолий Василич
Вот пристал! Кто знает, где этот поворотный! Но Боря ведь не может сказать в эфир, что всякая ориентировка им давно уже потеряна. Приходится послать его в эфире, но так, чтобы ни один прокурор потом не подкопался:
– Не наблюдаю!..
Ведущий снижается под облака, самовольно уйдя со своей высоты, начинает рыскать вправо, влево, делать большие крены, чтобы разглядеть ориентиры на земле – видно, совсем потерялся. Но мастерство не пропьешь, и на «Салдус» Федоров все-таки выходит, правда, с опозданием в минуту и совсем не с той стороны, откуда собирались. Поэтому пришлось делать лишние довороты, а десятка была уже на боевом курсе, и Чесноков скомандовал паре убираться, чтобы не мешались.
Сели в Даугавпилсе. Оказывается, здесь служит Филин, тот самый, «свинья везде грязи найдет!». Он говорит, что, служа здесь, ничего подобного не видел. Весь Поставский полк прошел над стартом на тридцати метрах бандами по шесть-двенадцать самолетов с последующим роспуском и посадкой через полминуты друг за другом. Для местных это – просто фантастика.
Обед – бегом, и постановка задачи «обратно». На подготовку времени совсем нет, но и готовиться особо нечего – тот же «Салдус», тот же маршрут, только в обратном направлении.
– Группы те же? – спрашивает Анатолий Василич Чеснокова.
– Нет! На хрен нам такая доразведка! Вы с Елиным пойдете шестой парой!
– Так для шести пар надо маневр для захода на стрельбу по новой считать!..
– Некогда уже. Взлетим – разберемся!
Эскадрилья выходит на полигон, сходу бомбит и распускается на пары для стрельбы из пушек. Низкой облачности нет, но есть сильнейшая дымка. Видимость ухудшилась километров до двух. Пары, поочередно заходя на цель и не видя ее, затягивают ввод в пикирование, следующей паре тоже приходится затягивать – и вот уже все начинают заходить не с расчетных курсов, а как получится. На конце этой «колбасы» болтаются Федоров с Борей – их и в расчете-то нет…
Кто-то в середине колбасы потерял впереди идущую пару,
доложил об этом и всех, кто еще не отстрелялся, «эшелонируют» – каждой паре выделяют отдельную высоту, чтобы не по-сталкивались.
Разойдясь на разные высоты и потеряв друг друга из виду, ведущие пар устраивают в эфире базар:
– Такой-то такой-то, ты где?
– Отстрелял, на выводе…
– А такой-то такой-то где?
– На боевом!
– А я где?
– Сто один, подхожу восьмеркой на триста метров, – это Ильич, комэск первой, привел своих, – ну и шумно тут у вас…
Всем чесноковским срочно дают уход, не успела отработать только пара Федорова. Анатолий Василич снижается и вдруг видит цель – очень удобно для захода, правда, не левым разворотом, как обычно, а правым.
– Разрешите работу! – кричит он РП полигона.
– Сто один, сколько до сброса?
– Полторы минуты…
– Разрешаю работу!
Федоров вводит в пикирование правым разворотом, Боря при таком вводе, находясь справа, видит только самолет ведущего и небо. Ведущий быстро убирает крен и стреляет, Боря тоже.
– Огонь!
– Запрещаю!
– Поздно… Вывод, уход, посмотреть на землю Боре было некогда…
В эфире становится спокойней:
– Что-то очочко побаливает…
– Устало, наверное… – это уже мастера из первой.
После посадки в Поставах на самолетах Федорова и Елина зачем-то опечатывают ТЭСТЭРы – «черные ящики» и магнитофоны. Боря бежит к ведущему:
– Анатолий Василич, что такое?..
– Ты из пушки стрелял?
– Да.
– А куда стрелял, видел?
– Нет…
– Вот, смотри, – Федоров достает из кармана план полигона, – ты стрелял вот по этой мишени, запомнил? Тебя будут пытать, но ты тверди, как попка: «Я стрелял вот по этой мишени и в момент стрельбы отлично ее видел!». Понял?
– Да это-то ясно. А куда в самом деле стреляли-то?
– Туда и стреляли… Кажется…
К ним подходит Чесноков:
– Куда это вы там пульнули?..
– Да нормально пульнули, а что случилось?
– Не знаю, но Гапонов приказал все у вас опечатать, а самих пытать: «Куда стреляли?». Елин, колись, куда стрелял?
– Вот по этой мишени, – показал Боря.
– Да ты, поди, ничего там и не видел?..
– Все отлично видел, вот по этой мишени…
– Молодец, будут пытать – вот так и отвечай!
Гапонов тоже сразу набросился на Елина, понимая, что Федоров, если что и не так, ни за что не сознается, а Боря – слабое звено:
– Елин, ты куда стрелял из пушки?
– По мишени номер 21!
– Да что случилось-то? – встрял Анатолий Василич.
– Не знаю, но генерал, который присутствовал на полигоне, позвонил и приказал вас пытать, готовить к расстрелу и вычесть у вас из зарплаты – только я не понял, за что… Елин, по какой же мишени ты стрелял?
– По двадцать первой!
– Да ты, поди, ее и не видел?..
– Отлично видел!
– Ну что ты врешь-то, ты же видел только ведущего, увидел – он стреляет, и сам пальнул куда попало, ведь так?
– Товарищ командир, я стрелял вот по двадцать первой мишени и отлично видел ее в момент стрельбы!
– Ну что ж, молодец, раз отлично видел…
Приезжает с полигона генерал и устраивает разбор учений – «отыскание виновных, наказание невиновных и награждение не участвовавших». Особо, конечно, отличилась пара Федорова: она зашла на цель с запрещенного курса, произвела стрельбу над жилым городком обеспечения полигона, и стреляные гильзы попадали прямо в городок. Гильза – трубка с килограмм-другой весом – при падении с нескольких сот метров запросто может убить, а их там упало шестьдесят штук. К счастью, никого не зацепило, но как раз во время стрельбы к солдатам в казарму привезли новый цветной телевизор. Его сгрузили с машины, а занести в казарму не успели – точно в кинескоп попала гильза…
(Продолжение следует)
