Материнская любовь вошла в предания и легенды, о ней сложены пословицы и поговорки, стихи и песни, написаны книги. На ней лежит отсвет любви божественной, она как будто с небес сошла на землю. И хотя в реальной жизни бывают разные ситуации и разные встречаются матери, идеальный образ материнской любви торжествует над житейской прозой.
Одним из древних сказаний о материнской любви является библейская история, известная как «Суд Соломона». Однажды царь Соломон расположился в судейских креслах у городских ворот и стал вершить суд. К нему привели двух женщин. Их дело было очень сложным и необычным. Они жили в одном доме и почти одновременно родили детей. Но ребёнок одной женщины умер ночью, ибо она заспала его, и она поменяла детей: мёртвого подложила спящей матери, а живого ребёнка взяла себе. Мать утром распознала подмену, но женщина не признавалась в обмане. И вот теперь они пришли на суд, чтобы справедливость восторжествовала.
Царь после минутного раздумья схватил меч и приказал: «Рассеките живое дитя надвое и отдайте половину одной и половину другой». И тогда первая женщина в ужасе воскликнула: «О, господин мой! Отдайте ей этого ребёнка живого и не умерщвляйте его!». Вторая же сказала спокойно: «Пусть же будет ни мне, ни тебе. Рубите». Выслушав их, царь указал на женщину, которая умоляла сохранить жизнь ребёнку, и сказал: «Отдайте этой живое дитя и не умерщвляйте его: она его мать». И суд этот был справедливым: только родная мать готова пожертвовать своим материнским счастьем ради жизни ребёнка.
Вызывает, правда, сомнение образ второй матери. Своего ребёнка она заспала, то есть нечаянно придушила во сне, а теперь и чужого ребёнка хотела умертвить, чтобы он никому не достался. Неужели материнские чувства в ней настолько глухи, чтобы решиться на такое злодейство? Можно ли её вообще назвать матерью после этого? И что было бы, если бы обе женщины не захотели, чтобы ребёнка разрубили надвое? Если бы материнский инстинкт сработал независимо от того, чей это ребенок? Каким бы тогда был мудрый суд Соломона?
Известна и другая старая история о материнской любви, изложенная в стихах поэтом Дмитрием Кедриным. Молодой казак добивается любви дивчины, а она ему говорит, что ворожка ей нагадала в лесу:
«Пророчит она: мне полюбится тот,
Кто матери сердце мне в дар принесёт…
Я пепел его настою на хмелю,
Настоя напьюсь – и тебя полюблю!»
Казак с того дня замолчал, захмурел,
Борща не хлебал, саламаты не ел.
Клинком разрубил он у матери грудь
И с ношей заветной отправился в путь…
В пути у него помутилось в глазах,
Всходя на крылечко, споткнулся казак.
И матери сердце, упав на порог,
Спросило его: «Не ушибся, сынок?»
Обе истории окрашены кровью, в обеих материнская любовь доведена до предела, а во второй – до беспредельности, до божественного всепрощения. Ведь недаром сказано: «Господь не может поспеть всюду одновременно, и поэтому он создал матерей». Но к чему может привести такая беспредельная любовь? Возвысит она души сыновей и дочерей до ангельской чистоты, или низринет до пылающей огнём преисподней?
В русской классической литературе в лучших её образцах один из первых материнских образов воплощает в себе госпожа Простакова, урождённая Скотинина, матушка небезызвестного всем Митрофанушки. Этот образ дан резко сатирически, и материнская любовь её уродует сына, превращая его в бездушного эгоиста, да к тому же ещё в безграмотного, ленивого, никчёмного человека, совершенно бесполезного для отечества. Одна надежда, что армейская служба повлияет на него благотворно и сумеет вернуть обществу едва ли не потерянного навеки гражданина. Но, положа руку на сердце, спросим: а чем же материнская любовь Простаковой хуже, чем любовь матери казака, оправдывающей убийцу-сына? Но одна любовь воспета в легендах и стихах, а другая заклеймена как уродство, дающее «злонравия достойные плоды».
Но в целом классический золотой век русской литературы не явил нам ни одного материнского образа, не воспел ни одного материнского сердца. Пушкин – наше всё, но и у него нет произведений, освящённых великой материнской любовью. В романе «Евгений Онегин» о матери главного героя нет ни слова. Такое чувство, что он рос сиротой. Владимир Дубровский воспитан отцом, его любимая Джульетта, то есть Маша Троекурова, также выросла на руках отца. Подобные же истории происходят в повестях «Барышня-крестьянка» и «Станционный смотритель». Только в «Капитанской дочке» у молодых героев есть и отцы, и матери, но материнское влияние на них практически незаметно. Нет материнского тепла и в комедии Грибоедова «Горе от ума». Тема матери отсутствует во всей дворянской поэзии золотого века.
Но в народном сознании эта тема бытовала всегда. До Бога высоко, до царя далеко, а мать была рядом. В жестоком быте её руки спасали ребёнка от расправы, незаметно давали ему лишний кусочек хлеба, гладили ушибленное место. А много позже приходило понимание, что и сама заступница нуждалась в любви, доброте и защите. И когда в русскую поэзию пришли выходцы из народа и народные защитники, тема матери зазвучала в ней вместе с темой Родины, заступившей место дворянского Отечества.
Американские ученые подсчитали, что к пятидесяти годам сердце человека проделывает работу, эквивалентную подъему груза весом 18 тонн на высоту 227 километров. Такой объем работы, проделанный маленьким сердечным комочком, даже трудно себе представить. А ведь сердцу матери наверняка приходится трудиться намного больше. Сколько волнений и переживаний выпадает на его долю. Заболел ребенок – и материнское сердце бьется тревожно с удвоенной силой. Ухудшились дела в школе – и снова на сердце ложится нагрузка. Сын или дочь не пришли вовремя домой – и опять бедное сердце матери тревожно бьется в груди.
Вырастают дети – растут и тревоги матери. Как там дела у сына в армии, куда его направят, почему так долго нет от него писем? Как сложится семейная жизнь любимой дочери? Как она перенесет рождение ребенка? Вечно волнуется материнское сердце за своих детей, а потом и за внуков. И никакая статистика в мире не сможет подсчитать, какую трудную работу проделало оно за всю материнскую жизнь.
Когда человек вырастает, он начинает понимать, что в мире не хватает любви и добра, и только материнское сердце возмещает этот недостаток. Перед ним не нужно играть никакие роли, можно быть самим собой. И всем людям, как глоток озона, нужны такие минуты искренности и просветления.
