Анютка со связанными руками стояла на склоне Лисьей балки. Не дышала: с этой стороны горюч камень из глубины земной просто наверх выходит. И заступа не надо, руками, поднять можно… Перевела глаза на Фёдора. Так и есть, – заметил он чернеющий под чабрецом пласт, замер. Недоверчиво на Анютку взглянул, ухмыльнулся:
- Неужто одумалась?.. Мужики!.. А ведь на сей раз она правильно привела нас! Куда положено! Здесь уголье земляное! Здесь, – видите?.. Чернеет! – Фёдор упал на колени, от жадности руки его тряслись: – Вот!.. И там ещё… И… там! Днями и ночами копать будем! И не мечтали о таком!..
Фёдор замер. Растерянно оглянулся, даже глаза протёр, – будто чем-то запорошил их налетевший с края степи ветер. Только что под его руками чернел, ясно просматривался пласт земляного уголья… И вдруг исчез, – на глазах!.. Мужики тоже озадаченно переглядывались: точно, – видели: чернело-манило земляное уголье!
А Анютка негромко смеялась. Черноту горюч камня ни с чем не спутаешь: уверенная, спокойная и сильная, переливается она даже сквозь пыль степную, не скрывают её спутанные корни сизовато-зелёной полыни и густые заросли чабреца… Но сейчас чернота эта под землю ушла, и не отличишь, где только что чернели угольные жилы, – как бы ни тёр изумлённый Фёдор свои бесстыжие глаза. Не было земляного уголья. Фёдор ожесточённо схватился за заступ, взревел:
- Копать будем! Здесь уголье! Будем копать, – пока не докопаемся!
И копали, – дотемна… Фёдор сам не присаживался, задыхался, хрипел… И мужикам не позволял выпустить заступ из рук. Но даже крошечный чёрный осколок им не попался.
Обессилевший Герасим упал на груду земли:
- Федька!.. Убери её, ведьму свою. Отводит она нам глаза. И… уголье земляное отводит от глаз наших. В землю его прячет. Мы без неё быстрее найдём.
-Не найдёте, – усмехнулась Анюта. – Сто лет копать будете, – не найдёте.
Мужики зароптали:
- Слышал, Федька?.. Сгинем тут… Не докопаемся до уголья-то. Уходить надо. Пока беды похуже она нам не наделала.
- А я сказал, – покажет она нам, где горюч камень! – просипел Фёдор. – Воды не давать ей, – ни глотка!!! Ну?!.. Говори, что покажешь, как добраться до уголья!
Анютка полоснула по Фёдору холодным огнём своих тёмно-серых глаз:
- Что не показать. Покажу. Да только не увидите. И не найдёте, – горючий камень-то. Не про вас он здесь.
В шалаше, перед рассветом, Анютке змея привиделась. Будто лежит на сырой земле, кольцами свернулась. Всмотрелась, – и правда, змея… Пока зачарованно дивилась Анютка, змея медленно развернула свои кольца. Извиваясь, поползла из шалаша, будто показывала Анютке, как это сделать, – связанной по рукам и ногам, выбраться на заросшую тёрном поляну… И у Анютки получилось, – ей даже показалось, что получилось так же ловко и красиво, как у змеи. Прямо перед шалашом росла полынь. Головка змеи чуть приметно серебрилась в предрассветной темноте, и так же серебрились влажные листья полыни, – Анютка отличила их по горькому запаху, припала растрескавшимися губами к прохладной влаге. Змея приподняла головку, – будто убедилась, что Анюта нашла капли росы… и быстро исчезла в зарослях купырей.
… Ночью Иван сидел у печи, не сводил невидящих глаз с красного жара догорающего горюч камня. В приоткрытую дверь избы зашелестел-задышал ночной степной свежестью ветер. И в дыхании этом показался Ивану чуть слышный Анюткин голос:
-Ванечка!.. Ванюша!.. Иди ко мне!
Иван зажмурился, даже ладонями прикрыл глаза: таким сильным показался ему свет от красного жара горючего камня… Так и сидел, прислушивался к шелесту ветра:
-Иди ко мне, Ванечка, родной… хороший мой. Спаси, Ванюша…
Иван нерешительно отвёл ладони от лица: в печи пламенел красный жар, и он видел его, – не светлое пятно сквозь свою беспроглядную темноту видел, а этот сильный, красный жар. И уже не хотелось зажмуриться, не хотелось закрыть лицо руками, – хотелось лишь смотреть, как пламенеет горючий камень.
Ещё не верил, что во двор вышел не ощупью, а – уверенно и просто. Хоть и стоял перед глазами туман, но за ним виднелись вишни, качались в огороде зонтики молодого укропа, и сквозь туман этот в небе проглядывали, показалось Ивану, никогда не виданные отблески горючего камня…
… Фёдору не спалось. Яростно ворочался с боку на бок, – сам не знал, чего больше хочется: до земляного ли уголья докопаться… Либо – ласки девичьей… Анюткиной. Вдруг злая решительность им обуяла: что ж он, – с девчонкой-то, с соплюхой, не справится!.. Мужики уж смеются, – грозился усладиться Анькиными ласками… А пока лишь дикие пчёлы приласкали его… да своя же верёвка чуть до смерти не удавила!
В темноте спотыкался, – шёл к шалашу, что сделали они с Гераськой на заросшей колючим тёрном поляне. До чего хорошо получилось: среди густых терновых кустов приземистый шалаш и сам кустом казался, – мудрено было рассмотреть его. Так – чего и надо!..
- Посмооотрим!.. – в надвигающемся сладострастии невнятно бормотал Фёдор, представлял, как жалким стебельком подломится под ним Анька, сжимал ладони, – будто уже мял нетронутые, упругие бутоны её груди, шарил внизу живота, коленки её раздвигал…
- Посмооотрим!.. – усмехался своим мыслям, – утром, когда мужики придут, кивнёт им на обессилевшую от его утех Аньку:
- Пробуйте, мужики… Вам вот оставил, – ох, и слаадкая!
Ведьма?.. Да какая там ведьма! С устатку… да от неудачи с земляным угольем показалось. Какая там ведьма!.. Обычная деревенская девка. А вот когда – после него-то!.. – мужики, без бабской ласки стосковавшиеся, по очереди её… По очереди утешатся ею, вмиг забудет про своё упрямство. Сама запросится, чтоб показать им, где в этой чёртовой Лисьей балке уголье земляное скрывается. Зря возился с нею! Давно надо было сделать то, что сейчас задумал!
Уже неподалёку от поляны с шалашом замедлил шаги: что это?.. Либо собака у входа в шалаш?.. Откуда она здесь взялась?.. И Анька – на траве!.. Как же она, связанная, из шалаша-то выбралась!.. А – ещё и лучше: тесно в шалаше-то… низко, – для всех утех, что представлял себе Фёдор. Конечно, между стен… да под какой-никакой крышей, в укрытии, – не так стыдно… А чего и кого стыдиться-то!.. Ночь – она слепая в черноте своей. А звёзды – высоко. Пусть смотрят, не жалко!
Собаку прогнать надо, – всё ж глаза. Любые глаза, даже собачьи, помешают Фёдору сделать с Анькой то, что он задумал.
Собака не шевельнулась, лежала у шалаша. Фёдор топнул на неё ногой:
- Вон!.. Вон пошла!
Собака равнодушно сверкнула в темноте глазами, даже голову не подняла… Фёдор насторожился: как-то не по-собачьи глазами сверкнула, – больно угрюмо… и дико. И морда узкая, острая, – не собачья. Остолбенел Фёдор: да это же – лиса!.. В голове тут же снова мелькнуло – про Аньку: ведьма!..
Нашарил камень под ногами, двинулся к лисе, чтоб камнем-то зашибить её. А лиса в сторону отпрыгнула, снова глазами сверкнула, но не убежала.
- Сама лезешь… на воротник просишься, – ухмыльнулся Фёдор.
Анютка чуть приподнялась на локте, показалось, – прошептала что-то… В тот же миг лиса вцепилась ему в лодыжку – дикой, неожиданно сильной хваткой. Ошалевшему от боли Фёдору послышался какой-то хруст – такой бывает, когда собака кость грызёт... В смерть испуганный Фёдор тряс ногой, пытался сбросить лису, а вместе с нею – совершенно дикую, разрывающую боль. И уши тоже разрывались, – от тихого Анюткиного смеха.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 14 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»