Часть вторая
Постиндустриально-институциональная экономическая стратегия
У ельцинизма всегда была альтернатива - и даже не одна. Все эти альтернативы обладали разной степенью перспективности, но все они были лучше выбранной Ельциным в 1991 году модели.
Выбранная Ельциным экономическая стратегия регрессивна. Она ускоряет кризис традиционных укладов российской экономики, но не создает ничего взамен. В ее основе лежит положение, что рынок сам все расставит на свои места, а потому не нужна огромная работа государства по формированию институциональной среды современной экономики. А следовательно, нет необходимости и в наличии у обслуживающих власть экономистов соответствующей квалификации в этой сфере.
Возможной альтернативой этой стратегии была консервация социализма. В этом случае имел бы место неизбежный экономический спад, но вовсе не такой страшный, как имел место в 90-е годы. Ели бы мяса в три раза больше, жилья в три раза больше. 1 млн. людей работал бы в системе науки и научного обслуживания. Уровень жизни был бы втрое выше нынешнего. Однако, говорить о перспективах бы не приходилось и деградация страны шла бы, хотя и не столь быстрыми темпами, как сегодня.
Возможной альтернативой был и листианский путь, идеологами которого были и остаются Сергей Глазьев, Леонид Пайдиев. Эта полуавтаркичная мобилизационная модель основана на классической теории догоняющего развития и предусматривала консервацию существующей промышленной структуры, формирование ТНК на основе советских линейных производственных систем, превращение государства в холдинг японского образца, осуществляющий поддержку и гармонизацию производителей.
Этот путь был бы несомненно лучше как консервативной, так и ельцинистской стратегий. Спад производства был бы несравненно меньше, однако конкурентоспособность промышленности снижалась бы в силу развития в странах постиндустриального ядра третичного сектора. Серьезность влияния этого фактора видна сегодня на примере Западной Европы, незначительное отставание которой в постиндустриальных сферах экономики привело к резкому падению конкурентоспособности ее бизнеса, падению валюты вдвое против покупательной способности.
Неконкурентоспособная индустрия требовала бы протекционизма, который консервировал бы ее отсталость. Выход из этого заколдованного круга в любом случае был бы невозможен без опережающего развития постиндустриальной сферы.
Эта стратегия имела явно промежуточный характер, но в отличие от консервации социализма не закрывала перспективы для прорыва к новой экономике.
Наконец, мы предлагали в 1991-93 годах стратегию, ориентированную на опережающее развитие постиндустриальных сфер, активное государственное содействие становлению новой экономики, формирование ее институциональной среды и обеспечение нового типа экономической свободы. Эта стратегия в значительной степени снимала остроту проблематики, связанной с традиционными секторами экономики, деградация которых компенсировалась бы за счет участия в мировом разделении труда в качестве одного из лидеров новой экономики. В перспективе постиндустриальные сектора могли бы стать источником ресурсов для модернизации индустриального и аграрного секторов.
Ельцин выбрал самый худший вариант из всех, которые предлагались в 1991-93 годах. Последствия этого выбора мы пожинаем сегодня.
Интеллектуальное имущество
Интересно, что выбранная Ельциным сырьевая ориентация господствует в стране, которая имеет один из самых высоких в мире, хотя и сильно сократившийся в последние годы, потенциал постиндустриального развития. Еще в начале 90-х в России устойчиво производилось только фундаментальных результатов на $100-$120 млрд. в год. Сегодня эта цифра ниже, но о $70-$90 млрд. говорить можно с уверенностью.
Ежегодно РФ экспортирует этих фундаментальных результатов на $20-$40 млрд. долларов. Отсутствие цивилизованных форм экспорта приводит к тому, что эмигранты вывозят их в своих головах и продают на западе за 5%-20% реальной стоимости, и то часто не в денежной, а в натуральной форме - в обмен на выгодные и престижные рабочие места и т.п.
В 1992 году мы внесли в Верховный Совет проект закона об институциональном оформлении торговли этим типом товаров. Было ясно, что никакой свободный рынок, годный для торговли массовым индустриальным товаром, здесь не работает. Поэтому законопроект предлагал созвучное наступавшей постиндустриальной эпохи институциональное решение.
Законопроект этот определял механизм оценки и правовой защиты интеллектуального продукта, его объективации, превращения его в интеллектуальное имущество, которое могло отчуждаться и обращаться в экономике. Он формировал механизм операций с этим имуществом и характер его налогообложения.
Законопроект был поставлен в план осенней 1993 года сессии Верховного Совета. Той самой, которая не состоялась по причине совершенного Ельциным государственного переворота. Новая же Дума по своему составу оказалась совершенно неспособной к адекватному постиндустриальной эпохе осознанию реальности.
Если бы в РФ существовал подобный механизм, существовала бы институция интеллектуального имущества и его обращения, то всего за несколько лет объем экспорта мог бы быть доведен до примерно $90 млрд., что составило бы до 60% мирового (внешнеторгового) рынка этого товара и превышало бы почти в полтора раза весь сегодняшний российский экспорт.
Интересно, что у России почти не было бы конкурентов на рынке фундаментальных результатов, так как страны Запада являются скорее потребителями этого продукта, превращая его в технологии и торгуя уже ими. Россия - единственная страна, которая имеет современную фундаменталку, но не имеет культуры торговли технологиями. Воспользоваться этим уникальным сочетанием, сделать его источником гигантских доходов для страны ельцинизм не дал.
Экспортом фундаментальных результатов дело бы не ограничилось. В России ежегодно производится немало объектов интеллектуального характера, которые могли бы быть превращены в имущество и вовлечены в хозяйственный оборот.
Одно лишь налогообложение экспорта постиндустриальных товаров могло бы дать режиму суммы, втрое превышающие сегодняшний нищенский федеральный бюджет. За существование институциональной среды, позволяющей вовлекать эти ресурсы в оборот, зарабатывать на них, их обладатели могли бы отдавать до 50-70% заработанного, так как альтернатива этому - не получить ничего. Что же касается первичного и вторичного секторов экономики, то их можно было бы вообще освободить от налогов, а в перспективе - дотировать.
Правительственным экономистам с их архаическим мышлением это кажется фантастикой, в то время как США осуществляют экспорт постиндустриальной продукции в обмен на индустриальные товары уже не одно десятилетие с явной выгодой для себя.
Вот цена архаического мышления экономистов, неадекватности мышления элиты реалиям современной экономики, безответственности правящего режима.
Денежное обращение
Денежное обращение является одним из важнейших средоточий постиндустриальных технологий. Каждая из этих технологий повышает эффективность финансовой системы, которая может быть измерена таким показателем, как монетизация экономики, то есть количеством безинфляционно обращаемых системой денег по отношению к ВВП. В странах постиндустриального ядра монетизация экономики достигает 90%-110%. В СССР монетизация составляла всего около 60%. Но созданная нынешним режимом финансовая система способна обращать денежную массу лишь в 8%-10% реального ВВП. Нехватка финансовых ресурсов является сегодня одним из главных ограничителей российской экономики.
Внедрение современных технологий в сферу денежного обращения позволило бы резко повысить монетизацию экономики, то бишь эффективность финансовой системы. Этому препятствует мышление правительственных экономистов, которые никак не хотят признать, что в постиндустриальной сфере, и в сфере денежного обращения в частности, может создаваться добавленная стоимость, в том числе за счет структурных реформ.
Еще в 1992-93 годах, когда стали ясны параметры ельцинской финансовой системы и началась неизбежная в этой системе эмиссия неплатежей, мы разработали целую программу реформы денежного обращения. Первые законы, ее реализующие, были поставлены в план не состоявшейся осенней сессии Верховного Совета 1993 года, а после предлагались уже новому режиму в виде альтернативных проектов бюджета на 1994, 1995, 1996, 1997 и 1998 годы.
Уже на первом этапе реализации этих мер, в течение трех-пяти кварталов, монетизация экономики могла вырасти с 10% до 40%, а созданная в этом процессе добавленная стоимость составила бы порядка 150 миллиардов долларов (столько же, сколько создает за год в сфере денежного обращения штат Нью-Йорк). Вся эта сумма могла бы поступить в доход бюджета в виде доходов от безинфляционной эмиссии. Это позволило бы финансировать расходы бюджета вообще без налогов в сумме, втрое превышающей тогдашний планируемый федеральный бюджет.
Следующие этапы реализации программы позволили бы за четыре-пять лет довести монетизацию ВВП до 100%-120%. Необходимая для обеспечения соответствующего роста денежной массы эмиссия дала бы, с учетом роста ВВП, до 600 миллиардов долларов в доход бюджета, что позволило бы его финансировать без налогов все эти годы, а Татьяна Дьяченко могла бы купить себе еще сотню замков в Альпах и на Ривьере, да и остальным столпам режима досталось бы на порядок больше реально нахапанного за эти годы.
Но неустранимым препятствием этому было полное отсутствие у этих господ даже начатков мышления, адекватного постиндустриальному миру. Им казались и кажутся фантастикой все способы делать деньги, а реальными им представляются те архаичные сферы бизнеса, которым новая экономика отвела весьма скромное место в мире.
Постиндустриальные инвестиционные институции
Традиционный финансовый механизм, адекватный индустриально-рыночному укладу, оказывается совершенно несовместим с постиндустриальной экономикой. Это связано с существенным изменением критериев оценки, их меньшей определенностью, многофакторностью, стохастическим характером. Значительную роль играют в этом процессе нефинансовые факторы, связанные с косвенным влиянием на конкурентоспособность и только в конечном счете выражающиеся в финансовых показателях типа резкого укрепления национальной валюты лидеров постиндустриального уклада.
Основной институцией западной экономики, которая лежит в основе технологий финансирования постиндустриальной сферы, стали структуры венчурного финансирования. Именно они осуществляют инвестиции и текущее финансирование постиндустриального бизнеса.
Сам термин венчурный, рисковый, связан с формально высоким уровнем риска финансирования таких проектов при их крайне высокой прибыльности. Основная идея заключается здесь в такой массовизации процесса, при котором этот риск раскладывается на большую массу проектов, на которой выполняются статистические закономерности и сверхприбыльность одних покрывает рискованность всех.
В действительности постиндустриальные финансовые институции включают не только механизм обобществления рисков, но и весьма эффективные технологии регулирования, стимулирования конкурентоспособности, гармонизации взаимодействия и т.п. Все это требует не только детального законодательного регулирования, но и формирования весьма серьезных механизмов реализации этих технологий, подготовки специалистов высокого уровня.
Обобществление рисков в современной экономике требует концентрации весьма больших масс капитала. В США с их могучими финансовыми ресурсами на емком рынке могут действовать несколько таких фондов, и то идет их неформальное картелирование. В Европе это оказывается возможным лишь на едином общем рынке.
Для России с ее весьма ограниченными финансовыми ресурсами и емкостью рынка единственным вариантом оказывается концентрация венчурного капитала в национальном масштабе. Именно поэтому наша программа 1991-93 годов включала формирование такого фонда, при обеспечении максимально благоприятных условий для функционирования и конкуренции иностранных венчурных финансовых структур.
Постиндустриальная инфраструктура обращения
Изменение критериев оценки, уход от их одномерности и определенности, исчезновение в общем случае массовизации продукта, статистически значимых страт продавцов и покупателей делает невозможным функционирование традиционного индустриально-рыночного, чисто товарного механизма при организации обращения в постиндустриальной экономики. Свободный рынок остается относительно эффективной формой самоорганизации процесса обращения для массового, индустриального продукта, но его эффективность и здесь уже намного уступает институциональным, высокоструктурированным механизмам, сводящим продавца и покупателя.
Простейшим примером может служить здесь многоуровневый маркетинг с его пирамидами, системами бонусов и бесчисленными модификациями. Любая, даже самая экзотическая и неустойчивая его модификация оказывается на порядок более эффективным механизмом, сводящим продавца и покупателя, нежели свободный рынок с его невидимой рукой и прочими призраками. Издержки обращения здесь настолько ниже издержек на свободном рынке, что несмотря на более низкие цены остается достаточно денег и для бонусов и для сверхприбылей организаторов этих институций.
Эра информационных технологий открыла возможность для формирования новых высокоинформативных и высокоструктурированных институций как оптовой, так и розничной торговли. Те из них, которые связаны с товарами массового спроса, активно используют некоторые элементы свободно-рыночной модели, оставаясь в то же время институциями уже совершенно нового качества. В то же время организация оборота собственно постиндустриального продукта, с его уникальностью продавца и покупателя, индивидуализацией требований, адаптивным характером предложения носит уже чисто институциональный характер, и никакого сходства со свободно-рыночной формой организации обращения в этой сфере мы не найдем.
Особенности постиндустриального бизнеса заключаются в его резкой атомизации. Творческий характер производства влечет сокращение состава производственного коллектива до нескольких человек, а часто и до одного человека. Более крупные образования необходимы лишь для осуществления маркетинга постиндустриальной продукции, но здесь оптимальной формой оказывается скорее кооперация, формирование структур, осуществляющих "интерфейс" между производителем и потребителем.
Многокритериальный и неопределенный характер оценки постиндустриального продукта, индивидуальный характер производства требуют не массового обезличенного механизма, сводящего продавца и покупателя, не рынка, но сложных информоемких и высокоструктурированных форм согласования интересов покупателя и производителя.
Существование таких структур резко понижает как барьер для выхода новых бизнесов на рынок, так и транзакционные издержки бизнеса. Именно такое структурирование, опосредование процесса обмена, уход от рыночных форм оказывается для постиндустриального бизнеса необходимым условием экономической свободы и честной конкуренции.
Эффективность этих новых форм обращения такова, что производимая в них добавленная стоимость вносит огромный вклад в величину производимого национального продукта. Оставшаяся от индустриальной эпохи с ее архаичными рыночными теориями система национальных счетов и оценки не имеет возможности численно учитывать величину этого вклада. Однако, сам его размер впечатляет.
Косвенную оценку этого вклада может дать сравнение экономик США и ЕС. Опережающее развитие информационных технологий в США резко повысило конкурентоспособность американских товаров при примерно равном качестве и размерах издержек производства в США и Европе. Снижение издержек обращения, эффективность новых нерыночных технологий доступа к покупателю привели к такому росту конкурентоспособности американских товаров перед европейскими, что курс американской валюты сегодня стоит ВДВОЕ выше паритета ее покупательной способности к евро.
Уход от архаической свободно-рыночной организации сферы обращения с ее абсолютной неизбирательностью, дикими издержками и низкой эффективностью, построение высокоструктурированных информоемких, избирательных и адаптивных механизмов, сводящих продавца и покупателя, является в современной экономике необходимым базовым условием конкурентоспособности национальной экономики, эффективности ее функционирования, снижения до приемлемого уровня издержек, высокой производительности труда в национальном масштабе. Именно поэтому наша программа 1991-1993 годов делала акцент на максимальной государственной поддержке формирования таких механизмов, создании для них необходимой институциональной среды, прямого государственного содействия их становлению.
Все это было с паранойяльной агрессией отвергнуто мастодонтами экономической мысли, приверженцами архаичных неоконсервативных и монетаристских теорий, которых Ельцин и московская правящая элита начала 90-х поставили у власти для осуществления ельцинского "курса реформ". Ставка на устаревшие неэффективные и несовместимые с постиндустриальной экономикой технологии обращения привела к такому росту издержек в этой сфере, что производительность труда здесь сегодня составляет даже в структуре архаической индустриальной системы национальных счетов 11%-14% от уровня США. С учетом же электронной торговли производительность труда в сфере обращения в РФ составит лишь 4%-6% от американской.
Без ухода от устаревших "рыночных" теорий, без формирования в национальном масштабе необходимой институциональной среды для постиндустриальных механизмов обращения, без массированных инвестиций в их становление говорить о выживании или конкурентоспособности российской экономики не приходится. Каких бы успехов не достигали российские производители, их продукция не будет конкурентоспособной не только на мировом, но в значительной мере и на местном рынке в силу гигантских издержек обращения, неэффективности механизмов, сводящих продавца и покупателя.
Создание необходимой законодательной базы для новых форм организации обращения само по себе способно сегодня обеспечить высокий экономический рост. Отдача инвестиций в эту сферу в силу ее столь плачевного состояния в РФ столь велика, что они окупаются в течение месяцев и даже недель. Сегодня только государственная политика является тормозом их развития, лишь отсутствие нерыночных институциональных механизмов ограничивает экономическую свободу.
Преодоление лицензионного рэкета
Пока обслуживающие режим экономисты пели песню о том, что рынок "сам все расставит на свои места", институциональная экономическая среда в стране формировалась без разумного плана, помимо понимания этих безответственных господ, отражая хищнические инстинкты правящего класса, принципиально несовместимые с постиндустриальной экономикой. После девяти лет правления Ельцина Российская Федерация оказалась страной с самым большим объемом лицензирования экономической деятельности в мире.
Лицензии сегодня требуются на все, вне зависимости от объективной необходимости для общества. На этом греют руки, занимаются вымогательством тысячи чиновников. Но каждый заработанный им доллар приносит стране ущерб в несколько тысяч долларов из-за того. что наиболее конкурентоспособные и высокоприбыльные виды бизнеса не могут рисковать, работая на рынке, где институциональная среда основана на зависимости от произвола лицензирующего органа.
В такой среде лицензирование неизбежно становится инструментом недобросовестной конкуренции. За взятку в несколько десятков тысяч долларов чиновник готов погубить бизнес, приносящий миллионы. Риск экономической деятельности в такой среде становится близким к 100%, и выход на рынок оказывается невозможным.
Аналогичный рэкет присутствует и в сфере стандартизации.
В этой ситуации любой бизнес может действовать лишь за границей, под защитой институций другого государства. Капитал бежит туда, организует бизнес в благоприятной институциональной среде и приходит на российский рынок уже в качестве иностранного предприятия. За право действовать в рамках благоприятной институциональной среды он платит основную часть налогов тому государству, которое ее организовало, а не ждало, что "рынок сам все расставит по своим местам", а "невидимая рука" сменившая в больном воображении наших экономистов призрак коммунизма организует экономику без приложения труда с их стороны.
Этот элемент институционального строя экономики ельцинизма оказывается несравненно большим ограничителем для экономической свободы, нежели любой уровень налогообложения. По сути, государство отказывается от самых выгодных для налогообложения сфер, отказывается от самых жирных налогоплательщиков, способных и готовых платить несравненно более высокие налоги, чем сложились сегодня. Если бы господин Илларионов действительно хотел бы добиться увеличения степени экономической свободы в России, ему следовало бы не изобретать шизофренические проекты снижения налогового бремени путем ограбления стариков и ликвидации системы здравоохранения, а предложить внести в Конституцию статью следующего содержания, которую мы упорно предлагаем властям аж с 1993 года:
"Закон определяет виды деятельности, для осуществления которых необходимо приобретение лицензии. Закон должен однозначно определять требования, срок и процедуру получения лицензии. Не может быть введено лицензирование любого вида деятельности, если это не обусловлено интересами защиты потребителей или национальной безопасности, которые не могут быть эффективно обеспечены иным образом. Выдача лицензии должна осуществляться властями в указанные законом сроки и не может быть обусловлена ничем, кроме требований закона. Нарушение сроков или неправомерный отказ в выдаче лицензии может быть обжалован в суде. Постановление суда о выдаче лицензии на основании закона выполняется лицензирующим органом в срок не более шести рабочих дней."
Регулирование рынка интеллектуальной собственности
Одной из институциональных дикостей ельцинизма остается характер регулирования в сфере торговли импортным постиндустриальным продуктом, в первую очередь программным обеспечением. Как известно, цены на этот продукт устанавливаются иностранными монополиями типа Microsoft без всякого учета характера альтернативных издержек в РФ, курса валюты и т.п. В результате монопольная цена на эти необходимые для нормального функционирования современной экономики продукты оказывается завышенной в десятки раз.
Это ненормальное положение ставит российского потребителя в невозможное положение. Цена монополиста столь высока, что платежеспособный спрос сужается до 1%-2% оптимального по экономике. В результате оставшиеся 98%-99% заполняются так называемыми " пиратскими" копиями продукта.
Издержки в этом альтернативном бизнесе оказываются весьма велики в результате крайне высокого риска. Это приводит к тому, что и на этом рынке цены завышены почти в 3 раза, причем большая часть сверхприбыли перераспределяется в пользу отдельных кланов в правоохранительных и прочих структурах путем традиционного госрэкета. Но и по этой цене потребитель вынужден приобретать софт, так как она в несколько раз ниже нереальной цены монополиста.
Эта правовая и административная структура организации обращения постиндустриального продукта в РФ является фундаментальным тормозом для постиндустриального развития в России. Запредельно завышенная цена на софт, который является базовым инвестиционным товаром современного бизнеса, резко повышает барьер выхода на рынок и резко снижают индекс экономической свободы в стране.
Устранение этой дикой институции принципиально невозможно без государственного вмешательства, без оставления надежд, что тут что-то решит рынок. В этой сфере обеспечить экономическую свободу может только реальное антимонопольное регулирование.
Если бы господин Илларионов действительно заботился об экономической свободе в России, а не просто трепался бы на эту тему, он давно мог бы провести предлагающийся нами уже на протяжении семи лет механизм антимонопольного регулирования рынка постиндустриальной продукции.
Прежде всего, поскольку Microsoft является монополистом, да и остальные производители программного обеспечения и иной электронной продукции по большей части являются таковыми в своих микросекторах рынка, цена на его продукцию должна устанавливаться государством. Точнее, верхний предел этой цены.
Механизм определения цены на этот продукт должен основываться на альтернативной структуре издержек на производство и тиражирование данного продукта при существующих в РФ расценках и затратах, а также на установлении предельной нормы рентабельности.
По этой цене монополист и может продавать свой продукт в РФ. В случае несоблюдения предписаний, проявления монопольного произвола, он не может рассчитывать на правовую защиту со стороны российского государства, то есть не может предъявлять иски на несанкционированное тиражирование его продукции.
Эта реальная цена в среднем оказывается ниже существующей сегодня на рынке "пиратского" софта. Однако, доходы продуцента этого софта с российского рынка окажутся выше сегодняшних в силу расширения в 50-100 раз спроса на лицензионный продукт и перераспределения доходов рынка в его пользу, а не в пользу государственного и криминального рэкета, как сегодня.
Интересно, что режим изо всех сил сопротивляется внедрению предлагаемого нами механизма антимонопольного регулирования, который мог бы сформировать в РФ цивилизованный оборот постиндустриальной продукции и дать государству весьма широкую базу для налогообложения. Мотивами этого сопротивления является ложно понятая защита интересов иностранных монополий с одной стороны, с другой - заинтересованность репрессивных органов и связанных с ними властных кланов в дальнейшем существовании полукриминального, то есть пригодного для перераспределения дохода в их пользу, оборота.
Налоги и экономическая свобода
Всем уже известна песня нового советника Путина Андрея Илларионова об экономической свободе, которую он по старинке понимает как снижение налогов. Однако, на самом деле, дело не в налогах.
В Дании или в Швеции налоги несравненно больше, чем в России. однако, в индексе экономической свободы эти страны стоят куда выше Российской Федерации. Капиталы стремятся в эти страны, а предприниматели предпочитают платить высокие налоги, лишь бы иметь возможность работать в созданной правительствами этих стран институциональной среде.
Именно институциональное творчество государства, его активное вмешательство в экономику и содействие бизнесу, а не дерегулирование обеспечивает сегодня максимальную экономическую свободу. Тайвань и Сингапур с их партийно-пирамидальной организацией бизнеса дают сегодня по индексу экономической свободы сто очков вперед государствам, которые придерживаются стратегии дерегулирования.
Современный постиндустриальный бизнес столь высокоприбылен, что вполне может платить налоги в 50-75% оборота за то, что ему будет создана адекватная институциональная среда. Сегодня капитал из России бежит вовсе не в оффшоры, а в страны с налогами, часто более высокими, чем российскими. Капитал с удовольствием платит эти налоги как цену за возможность работать в удобной институциональной среде.
Что же касается вторичного и первичного секторов экономики, то платить налоги они не могут принципиально. В развитых странах эти сектора уже целиком на дотации либо государства либо внутри фирм дотируются за счет постиндустриальных секторов, которым они необходимы как планово-убыточная база. В России они с трудом платят налоги за счет неимоверно низкой заработной платы и проедания основных фондов. По сути выплата налогов здесь означает необходимость делиться с государством при разворовывании национального богатства.
