Здравствуйте, уважаемые гости!
На этом канале я публикую воспоминания моего отца о годах его службы в Военной прокуратуре СССР, пришедшейся на 60-е-90-е годы прошлого столетия.
Все рассказы о самых запомнившихся случаях из прокурорской практики публикуются от имени моего папы – Юрия Петровича.
Эта история может показаться Вам менее масштабной и значительной, по сравнению с делом о раскрытии хищения боеприпасов на складе ВВС в М-ском гарнизоне. Тем не менее, работать нужно по всем преступлениям, не зависимо от их резонанса и важности. Каждое преступление по-своему опасно, поскольку оно, в какой-то степени, разрушает общество, и посягает на его благополучие.
Кроме того, это расследование было не лишено некоего интереса в плане поиска и изобличения преступника, и сопутствующих обстоятельств в сложившейся ситуации.
Это случилось летом 1969 года. Как правило, все сообщения о более или менее громких совершенных преступлениях поступали в нашу Военную прокуратуру Полтавского гарнизона либо поздно вечером, либо глубокой ночью. Дело в том, что командование воинских подразделений, в которых совершались преступления их военнослужащими, первым делом пыталось на месте разобраться в возникшей ситуации, а иногда и скрыть случившееся происшествие. Если скрыть ничего не удавалось, тогда об этом долго докладывалось вверх по команде от одного начальника другому, пока в итоге армейское руководство, скрепя сердце, не принимало решение сообщить о случившемся в Военную прокуратуру.
Бывало так, что органы МВД, проверяя информацию о совершенном преступлении, устанавливали, что к нему причастен кто-то из военнослужащих, передавали по подследственности в Военную прокуратуру дело и материалы по нему. Так произошло и в этот раз.
В тот, не предвещавший ничего хорошего летний вечер, уже далеко после окончания нормального рабочего дня, где-то между разводом караула и вечерней прогулкой в соседнем зенитно-ракетном военном училище, часов этак в восемь-девять вечера, вызывает меня к себе Военный прокурор Полтавского гарнизона Николай Михайлович. Вызывает и говорит: «Юрий Петрович, надо выехать на происшествие». Я уже, было, приготовился к самому плохому – выезжать за пределы Полтавского гарнизона, поскольку в нашей зоне находились и вся Полтавская область, и часть Харьковской области, и часть Черниговской области. Такой порядок был обусловлен более или менее равномерным распределением между гарнизонными военными прокуратурами численности размещенного личного состава военных подразделений.
Николай Михайлович меня несколько успокоил, сказав, что из Полтавского городского ОВД поступило сообщение о том, что в хирургическом отделении Полтавской городской больницы находится в тяжелейшем состоянии, угрожающем жизни, гражданское лицо - мужчина средних лет. Из сообщения следовало, что после 19 часов его в бессознательном состоянии обнаружили на территории сквера, прилегающего к ресторану железнодорожного вокзала с многочисленными ушибами и ранениями в области головы. Вызвали скорую медицинскую помощь, и пострадавшего доставили в городскую больницу. Там в хирургическом отделении мужчина на короткое время пришел в сознание, и сообщил лечащему врачу и, вызванному по такому случаю, дежурному оперуполномоченному милиции, что его избил «Пропойщик... Черный...», из чего, предположительно, был сделан вывод, что мужчину избил военнослужащий – прапорщик в форме с петлицами и околышем фуражки черного цвета. Избитый потом снова потерял сознание, и впал в состояние, которое мы сейчас называем комой, и не приходил в сознание несколько дней.
Несмотря на то, что достаточных признаков отнесения данного дела к подследственности Военной прокуратуры не было, тем не менее Николай Михайлович принял решение подключиться нам на данном этапе. Что касается прапорщиков, то «Пропойщик» — это одно из уничижительных прозвищ, бытовавших в то время в солдатской среде и в простонародье, поэтому похоже было, что без какого-то лихого прапорщика тут дело не обошлось.
Прокурор принял решение мне немедленно выехать на место происшествия, так как если мы потеряем драгоценное время, и упустить ситуацию, что называется по «горячим следам», то потом будет очень сложно найти виновного. Следовало незамедлительно установить и допросить всех возможных свидетелей инцидента, поскольку вокзал место такое, что там ежечасно появляются и исчезают сотни людей. Ищи их потом! Одним словом – ноги в руки и начинай работать. Я взял с собой криминалистический портфель и выехал на вокзал.
Прибыл я туда уже после девяти часов вечера и первым делом, вместе с поджидавшим меня оперативным уполномоченным ОВД, осмотрел место происшествия. Пока осматривал, уже довольно прилично стемнело, в связи с чем заканчивать осмотр пришлось уже при свете электрического фонаря. К сожалению, ничего особого обнаружить не удалось. Видны были только многочисленные следы на взрытом газоне сквера около вокзального ресторана, не пригодные для идентификации. Дальше до двенадцати ночи я непрерывно опрашивал всех возможных очевидцев происшедшего. Результата было не много, пока мне не попался один местный житель, который оказался весьма ценным свидетелем. Как выяснилось, он кое-что видел и остался на прилегающей территории вокзала из интереса, поскольку в такой ситуации после «скорой помощи» приезжает, как правило, оперативно-следственная группа и ему хотелось поглазеть на это представление.
Этот свидетель сообщил мне, что видел драку в сквере между гражданским лицом и неким военным, в результате которой военный повалил гражданского на землю и жестоко бил его ногами по голове. На мой вопрос, как выглядел военный, очевидец ответил, что он его особо не разглядел, поскольку уже вечерело, а близко подходить он опасался, но заметил, что тот был в военной форме с черными петлицами и в фуражке с черным околышем. Ни звания, ни рода войск свидетель не запомнил, лица не видел. Сам военный был не высокого роста, ниже среднего, но крепкий и коренастый. Когда мимо места драки прошли какие-то женщины, военный быстро удалился, а дальше набежали люди и вызвали «скорую».
Тут, находившийся рядом, оперативный работник милиции сказал, что это «не их дело», помочь он мне больше ничем не может, пожелал удачи, и удалился писать рапорт своему начальству.
Да... Дела... Как тут искать виновного по таким скудным приметам? Подразделений и частей, военнослужащие которых носят черные петлицы и фуражки с черным околышем в гарнизоне полно. И военно-строительные отряды, и связисты, и автомобилисты, и два военных училища: зенитно-ракетное и училище связи, где прапорщиков тоже хватает. Да и то, что потерпевший, избивавшего его военнослужащего назвал «Пропойщик» вовсе не означает, что он был именно прапорщиком. Может быть он оговорился или просто дал такую оценку избивавшему.
Я доложил своему начальнику Николаю Михайловичу (он уже дома был) о первых результатах. Он сказал: «Да... Не густо... Ну что ж, давайте завтра с утра вызывайте дознавателей из всех подходящих частей и попробуем по этим скудным приметам установить подозреваемого».
На следующее утро я вызвал к себе в Прокуратуру дознавателей, сообщил необходимую информацию, дал инструкции и поручения по розыску подозреваемого, и отпустил восвояси. Особой надежды на дознавателей не было. Кто такой военный дознаватель? Обычный офицер, назначенный приказом командира части, которому поручено проведение неотложных следственных действий в случае ЧП, и у которого нет особых процессуальных знаний и опыта в оперативной работе. Да и командир части не очень заинтересован в успешности работы своего дознавателя, т.к. всегда хочется, чтобы подозреваемый был не его человеком, а из «другого района». Тем не менее приходилось надеяться на порядочность и исполнительность привлеченных дознавателей.
Сам я решил, особо не полагаясь ни на кого, действовать результативнее, и начал с наиболее вероятного источника, где мог обитать наш «клиент» - с военно-строительного отряда (ВСО). Их в нашей зоне подследственности было два. Один отряд осуществлял обслуживание и ремонт взлетно-посадочных полос тяжелой авиации. Второй отряд занимался общими строительными работами на территории подведомственного нам гарнизона: строил дома для офицерского состава, казармы для военнослужащих и другие профильные армейские сооружения. В первом отряде дисциплина была повыше (если слово «дисциплина» вообще применимо для стройбата), а криминальный фон был пониже, чем во втором, да и находился он дальше от места происшествия. Поэтому я начал свое расследование со второго военно-строительного отряда.
Прибыл я в данный военно-строительный отряд, представился их командиру, попросил список офицеров и прапорщиков и начал их допрашивать: кто где был в то время, когда накануне произошло известное нам событие, и кто может подтвердить их алиби. Было их человек тридцать. Надо сказать, что все вели себя довольно уверенно, отрицали свою причастность к совершенному преступлению, называли обстоятельства, которые могут подтвердить их невиновность. Некоторые прапорщики и офицеры подходили под описание подозреваемого лица: невысокого роста, крепкие, коренастые. С этими я разбирался особенно тщательно, просил подробно сообщить о совершенных ими действиях за предыдущий день по минутам, где мог находился, кто может подтвердить контрольные обстоятельства, допрашивал очевидцев, на которых они ссылались и так далее.
Закончил я опрашивать всех по списку уже ближе к вечеру, часам к 19-ти. Это имеет значение.
Во время допросов ко мне несколько раз заглядывал командир ВСО. Зашел он и потом, когда я уже закончил работать и спросил: «Ну, что, Юрий Петрович? Установили кто, и что из моих архаровцев натворил?», Я ответил, что пока все очень неопределенно, и надо разбираться с каждым, устанавливать и подтверждать их алиби, и на это потребуется очень много времени и работы. Учитывая налаженный контакт с командиром отряда, и его неплохое расположение ко мне, я попросил его отвезти меня домой, так как сам отряд располагался хоть и в самой Полтаве, но на отшибе, и мне предстояло еще добираться до троллейбуса, ждать его, и ехать на нем домой, который находился в противоположной части города.
Командир ВСО с готовностью сказал: "О чем речь? Конечно, поедемте вместе со мной. Я Вас завезу домой, а потом и к себе поеду". Сели мы в его «Газик» и едем потихоньку по дороге, которая ведет аккурат в сторону вокзала, обсуждая «трудности и лишения» воинской службы, которых у командира военно-строительного отряда изрядно.
Вдруг я вижу, как мимо нас в попутном направлении идут три прапорщика с черными петлицами и в фуражках с черными околышами. Двое повыше, а один низенький, и явно не те, которых я допрашивал сегодня днем. Тут меня осенило! Стоп, думаю я, есть же еще рядом военный мостостроительный батальон, приписанный к железнодорожным войскам! Его то я и не охватил! Вдруг один из них наш подозреваемый?! Идут к вокзалу, да и время - около 19 часов, совпадает со вчерашним временем избиения потерпевшего...
Я кричу командиру ВСО: «Срочно разворачиваемся, и за теми тремя прапорщиками!» Командир, молодец, оказался сообразительный, спросил меня, что похожи на разыскиваемых? Я говорю, что один вроде, да, такой же коренастый и маленького роста. Командир - водителю: «Быстро разворачивайся, и давай за теми!»
Мы развернулись, подскочили к троице, выбежали из машины я и командир ВСО, и остановили прапорщиков. Смотрю, а в центре точно наш «кадр»: роста ниже среднего, крепкий, пройдошистый на вид. Я представляюсь и требую всем троим предъявить документы. Прапорщики нехотя достают удостоверения личности и передают мне. Я удостоверения кладу к себе в китель и командую, сесть в машину. Двое начали возражать и возмущаться, типа, а в чем дело, что случилось, а третий низенький растерялся, руки задрожали и в отличие от своих двоих товарищей помалкивает. Я говорю всем троим: «А ну, немедленно в машину, иначе будете все сегодня на гауптвахте ночевать!»
Тут, эти прапорщики, видя перед собой следователя Военной прокуратуры, и старшего офицера, подчинились моему требованию. Посадил я их в машину, довез до Прокуратуры, и определил под временное задержание, благо у нас в одном здании на первом этаже находилась гарнизонная гауптвахта, а второй этаж делили между собой гарнизонная комендатура и военная прокуратура, а сам стал докладывать о задержании подозреваемых Военному прокурору – Николаю Михайловичу и старшему следователю – Александру Сергеевичу.
Несмотря на уже глубокий вечер, оба моих сослуживца быстро приехали в Прокуратуру. Развели мы всех троих задержанных по кабинетам, по одному на каждого, и начали допрашивать. Допрос затянулся допоздна. Вообще-то производство таких следственных действий, как допрос, в соответствии с требованиями уголовного процессуального законодательства после 22 часов не осуществляется, но нам, с учетом важности и тяжести совершенного преступления было не до сантиментов. Пусть жалуются Военному прокурору. Вот он, рядом...
Основного подозреваемого допрашивал Александр Сергеевич, остальных мы с Николаем Михайловичем. Скоро мы с моим начальником пришли к выводу о том, что наши двое прапорщиков, скорее всего не имеют отношение ко вчерашнему преступлению, вели они себя на допросе спокойно и уверенно, указали на лиц, которые могут подтвердить их алиби. А вот с "маленьким" было все не просто. После допроса Александр Сергеевич доложил, что его допрашиваемый все отрицал, ссылался на то, что вчера был пьян и ничего не помнит, по поводу алиби заявил, что он уснул на лавочке, и кто это может подтвердить он не знает. Тем не менее у нас укрепилось подозрение, что последний допрашиваемый имеет отношение к совершенному накануне преступлению. На допросе он постоянно путался в показаниях, вел себя не уверенно, и выдавали его вазомоторные реакции: краснота лица, излишняя потливость, бегающий взгляд, трясущиеся руки и тому подобное.
Мы рассудили так: двоих его товарищей отпустить, а самого «перспективного» задержать на 24 часа по подозрению в совершении преступления, а при необходимости задержать еще на 24 часа до выяснения всех обстоятельств на основании санкции Военного прокурора. Поместили нашего подопечного на гауптвахту, а сами решили расходиться по домам, поскольку время было уже за полночь, и с самого раннего утра работать дальше.
По дороге домой, пока я ехал, размышлял на чем можно нашего подозреваемого подловить, и тут мне пришла в голову мысль. Все-таки я недавно закончил юридический институт, и нас прилично натаскивали по криминалистике, которую я очень хорошо знал. Я подумал, раз преступник бил потерпевшего по голове ногами, то у него на обуви должны были остаться микро-следы биологического материала его тканей, и экспертиза это наверняка установит. Вряд ли, что прапорщик мыл и чистил свои сапоги накануне. В лучшем случае он за своей обувью раз в неделю ухаживает перед недельным строевым смотром.
Мне захотелось тут же поехать назад, снять с нашего прапорщика обувь и изъять ее. Но я уже подъезжал к дому и подумал, что никуда этот прапорщик до утра не денется вместе с его сапогами.
Утром я доложил свою мысль Николаю Михайловичу и Александру Сергеевичу, и они оба решили, что это вариант. Привели прапорщика с гауптвахты, сняли с него его хромовые сапоги, нашли ему какие-то «чуни», а сапоги изъяли с участием понятых под протокол, упаковали, опечатали сургучной печатью (тогда сургучные печати еще были в ходу), и отвезли в областную Полтавскую медицинскую лабораторию при Минздраве СССР.
Отношения у Николая Михайловича с руководительницей медицинской лаборатории были хорошие, так как у нее была дочь на выданье, и она имела виды на сына нашего Военного прокурора. Привезли мы с Николаем Михайловичем изъятые сапоги и, с учетом всех обстоятельств, попросили сделать экспертизу как можно скорее, так как в противном случае нам нужно было задержанного отпускать, а потом, где его найдешь? Возьмет ноги в руки и ищи потом ветра в поле. Нам сказали, хорошо, за день сделаем. И к концу дня выдают нам результат: на носках сапог обнаружен человеческий эпителий, частицы крови и волосяные луковицы, группа крови такая-то! Сравнили мы группу крови нашего потерпевшего по его истории болезни, которую завели ему при поступлении в городскую больницу. Сто процентное совпадение!
Привели мы подозреваемого на допрос, посадили на стул, поставили перед ним на стол, застелив газеткой, его хромовые сапоги, положили экспертное заключение и сказали: «Читай». Прапорщик прочитал, побледнел, вспотел, а мы говорим ему, мол с наукой не поспоришь, давай сознавайся, будет учтено как смягчающее обстоятельство, и молись, чтобы потерпевший живой остался (слава Богу, так и случилось).
Тут наш прапорщик стал колоться. Оказалось, что он накануне, по своему обыкновению, после службы пришел в вокзальный ресторан расслабиться и «культурно отдохнуть». Как раз та дорога, на которой я его задержал с его дружками (оказалось, что все они втроем в этот вечер шли на вокзал выпивать), одним концом упиралась в его воинскую часть, а другим в привокзальную площадь. Познакомился в ресторане с потерпевшим, вместе крепко выпили, разговорились, да разговор не туда пошел. Потерпевший стал обзывать прапорщика «кусок», видимо он питал к их сословию «нежную» любовь еще со срочной службы. Прапорщик вызвал своего собутыльника на воздух поговорить, слово за слово, короче, разговор закончился нанесением тяжких телесных повреждений.
Ну а дальше был вопрос техники: составление протокола допроса подозреваемого, допрос потерпевшего, когда позволило время и он пришел в сознание, сбор иных доказательств, предъявление обвинения, составление обвинительного заключения и передача дела в гарнизонный военный трибунал.
С учетом раскаяния обвиняемого и оказания содействия следствию, а также то, что избиение потерпевшего было спровоцировано его оскорблениями, наш «орел» получил три года колонии и полетел укреплять советское народное хозяйство.
Вот такая история.
Может быть кто-то скажет, что, мол, повезло тебе лейтенант, случайно наткнулся на виновного в совершении преступления. Может и повезло, может и случай помог, но рано или поздно я бы этого прапорщика нашел, изобличил и привлек бы к уголовной ответственности.
