Когда-то давным-давно маленькая планета моих впечатлений стояла на двух китах: литературe и музыкe. Я много читала, порой, что называется, запоем, и моему воображению хватало простора и красок, чтобы мгновенно изобразить громадную, многоцветную и сложную панораму происходящего на страницах книг. Любовь к музыке пришла не благодаря музыкальной школе (увы, со школой связаны, скорее, прискорбные воспоминания о том, как мои одноклассники после уроков мчали бодрым стадом непуганых оленей собирать макулатуру и металлолом, а я с нотами подмышкой пилила на скучные экзерсисы), а благодаря бабушке.
Она играла мне прекрасную музыку на старинном, 1864 года, пианино с канделябрами по таким же старинным, с искрошившимися краями страниц, немецким нотам «Школа Дамм», а точнее – «G. Damm. Klavierschule und Melodienschatz fur die Jugend». Помню, как я просила её: «Сыграй ещё раз «Жалобу девушки!» Одно из чудесных воспоминаний моего солнечного детства…
Пианино и сейчас стоит в одной из комнат, и иногда я люблю поразить воображение гостей, открыв крышку и показав позолоченные буквы на чёрном фоне «Юлiй Генрихъ Циммерманъ. Поставщик двора Его Величества».
Но вот чего не было в моей тогдашней реальности, так это живописи. Её не было вообще. Не было тяги к ней. Знания о ней.
Конечно, я рассматривала иллюстрации к волшебным сказкам, и, так же, как и школьники того времени, помню репродукции из учебника литературы: например, картину «Опять двойка!» с вихрастым пристыжённым шалопаем, неловко стоящим перед грустной усталой матерью. Но на этом, пожалуй, и всё.
В остальном я была похожа на попугая, на клетку которого наброшен тёмный платок. Он там егозится, под этим платком, роняет перья, топорщит хохол от неожиданности, когда платок снимают, но стоит его накинуть, снова успокаивается в своем крохотном мирке.
Уже будучи студенткой, я как-то завела разговор с отцом на тему живописи Казимира Малевича и безапелляционным тоном, весьма распространенном у профанов, заявила, что это не искусство: оно ничего не дает ни уму, ни сердцу, так намалевать и я могу. Вот Шишкин ещё ладно, «Корабельная роща» и всё такое. По крайней мере, красиво.
Помню до сих пор, как отец спокойно ответил: «Просто пока живопись ничего не говорит тебе. Смысл ведь не в том, чтобы фотографически точно изобразить действительность. Художник передает ощущения, видение. И каждый, кто смотрит на картину, тоже видит по-своему, и ощущения она вызывает у всех разные, свои. Ты поймёшь. Однажды это откроется тебе, внезапно».
Отец был прав. Это случилось именно так, как он сказал: внезапно. Как будто серая пыльная занавеска упала с моего окна, и я вдруг остро, ясно, до мурашек, до костного мозга, всеми чувствами, зрением вобрала в себя многообразие красок, их сочетаний, того, как они отражают мир.
И начала жадно искать во всем, везде передачу восприятия этого мира в рисунках, пастелях, этюдах, графике, полотнах.
Так в моей квартире появились первые акварели. Потом всевозможные каталоги русской и европейской живописи. Сформировались предпочтения.
Появилось глубинное понимание супрематизма – направления в авангардной живописи, по иронии судьбы основанного тем самым Казимиром Малевичем, о котором я выразилась когда-то столь пренебрежительно.
Направления, означавшего превосходство цвета и геометрической формы над всеми остальными свойствами живописи.
Передачу «Искусственный отбор» по каналу «Культура» я смотрела таким же запоем, как когда-то в детстве читала. Я настолько выпадала из реальности и погружалась в живопись, что меня можно было тормошить, о чем-то спрашивать, чего-то требовать, но без всякого проку.
В эти минуты я ощущала себя как Алиса, бежавшая за Белым Кроликом и провалившаяся в бездонный колодец. Помните, как она летела по нему и рассматривала стены, а вместо стен «шли сплошь шкафы и шкафчики, полочки и полки; кое-где были развешаны картинки и географические карты, а с одной из полок Алиса на лету успела снять банку, на которой было написано «Апельсиновое варенье».
Вот это ощущение нереальности происходящего, таинственности, загадочности окутывает меня каждый раз, когда я соприкасаюсь с живописью, и я лечу, лечу сквозь бездонный колодец. Нет времени, нет реальности, только волшебство цветов и образов, которые сменяются, как в детском калейдоскопе.
Недавно снова пересматривала репродукции картин любимых художников, и мне захотелось ими поделиться.
Мои любови очень разносторонни: истинное наслаждение для глаз и души –живопись импрессионистов и постимпрессионистов – Писсарро, Гогена, Ван Гога, Коровина.
Но не меньший восторг вызывают голландские художники Северного Возрождения: Ван Эйк, Робер Кампен, Рогир ван дер Вейден. Их полотна, написанные темными красками, со странно непропорциональными, притягательно-некрасивыми Мадоннами и уродливыми младенцами – это какое-то необъяснимое, неправильное, абсурдное совершенство.
И совсем отдельно стоит Исаак Левитан с его пронзительно-щемяще нежной пейзажной живописью.
Возможно, вы посмотрите и фыркнете так же, как и я когда-то: значит, великая сила красок и форм пока ещё не говорит с вами – но я предвижу, что когда-нибудь она откроется вам, как и мне.
Возможно, вы любите живопись, но другую живопись, и равнодушно скользнёте глазами, промолчав и подумав: ой, нет, куда красивее картины Кустодиева (Венецианова, Крамского, Серова). Или – что лучше – напишете, каких художников вы любите, какие картины нашли глубокий отклик в вашем сердце.
А возможно, именно после прочтения этой статьи вы, так же как и я когда-то, побежите за Белым Кроликом, и с этого мгновения начнется ваш головокружительный полёт через глубокий колодец в бесконечный, безграничный, прекрасный мир Живописи.
Ещё по теме:
📌 "Жемчужина Саксонии. ДРЕЗДЕН: красота, восставшая из руин"
📌 "Чужих мужей нежнейшая подруга..." Анна Ахматова и Амедео Модильяни: роман двух гениев"
Ранее:
📌 "Италия морская. Остров Эльба. КАПОЛИВЕРИ и РИО-НЕЛЬ-ЭЛЬБА: бальзам для души"
📌 "Бавария. МЮНХЕН: жить – хорошо! (а хорошо жить ещё лучше)"
Далее:
👩🦰 "Возраст размера М – medium: 46"
✅©ГалопомПоЕвропам
До встречи!
