В четвёртой части цикла статей о Ежове рассматривается период с момента назначения Ежова на должность наркома (26 сентября 1936 г.) до издания приказа № 00447 (28 июня 1937 г.), обозначившем переход от чистки высших эшелонов власти к Большому террору.
Перед прочтением рекомендуем ознакомиться с предыдущими частями цикла (первая, вторая, третья).
Второй московский процесс
После Первого Московского процесса самые видные лидеры оппозиции были расстреляны, но на ответственных постах оставалось достаточно бывших троцкистов. Главными «героями» нового процесса стали бывшие троцкисты Пятаков, Радек, Сокольников и Серебряков. Согласно версии обвинения, они образовывали верхушку контрреволюционной организации, действующей параллельно с разгромленным в результате Первого Московского процесса троцкистским центром.
Показания, уличающие обвиняемых, были получены ещё во времена Ягоды. Ежову осталось не так уж много работы. Николай Иванович пытался ещё больше облегчить себе задачу и уговорить Сталина провести заседания суда в закрытом формате. Генсек не пошёл на уступки своему ставленнику.
Важно было провести именно открытый процесс. Во время Первого Московского процесса газеты сосредоточились на попытках Зиновьева и Каменева отнять власть у партии и отреставрировать капитализм. Простых людей политические дрязги в Кремле не касались, и многие граждане не осознали, чем контрреволюция опасна конкретно для них. Участников Параллельного Троцкистского центра обвиняли в диверсиях (в том числе с жертвами среди рабочих), саботаже и замедлении индустриализации. Именно на преступления, опасные для простых граждан, должны были сделать упор газеты.
Заседания проходили 23-30 января 1937 г. Как и опасался Ежов, вскрылось расхождение показаний обвиняемых с фактами. Трое подследственных показали, что Пятаков прилетал на самолёте к Троцкому в Норвегию. Вскоре директор аэропорта в Осло сделал заявление, что в указанный период на территорию аэропорта пассажирские самолёты не приземлялись. Прокурор Вышинский в срочном порядке получил у норвежского консула справку о том, что аэропорт в Осло принимает самолёты круглый год, у зарубежной общественности появились серьёзные сомнения в методах работы НКВД.
Это был первый серьёзный прокол Ежова. На первый раз Сталин наркома простил, но пятно на репутации осталось.
Споры о справедливости обвинений
В большинстве исторических исследований даётся однозначная оценка Московским процессам как сфабрикованным. Однако в последние годы набрали популярность источники, ставящие под сомнение общепризнанную позицию.
Так, американский инженер Джон Литтлпейдж, работавший в СССР в 1927-37 гг., вспоминает, что местные начальники всячески вставляли ему палки в колёса во время работы. Он сам был свидетелем попытки Пятакова в 1931 г. закупить подъёмники сомнительного качества по завышенным ценам. Пятаков отступил только после того, как Литтлпейдж пригрозил сообщить о его махинациях наверх.
Интересно так же письмо Бухарина, которое тот написал Сталину, уже находясь в тюрьме:
…Есть какая-то большая и смелая политическая идея генеральной чистки:
а) в связи с предвоенным временем;
в) в связи с переходом к демократии.*
Эта чистка захватывает:
а) виновных;
в) подозрительных;
с) потенциально-подозрительных.
<…> Я настолько вырос из детских пеленок, что понимаю, что большие планы, большие идеи и большие интересы перекрывают всё».
Заявление туманное, но то, что человек, попавший под каток репрессий, признаёт чистку партии не лишённой смысла, уже говорит о многом.
Укрепление позиций
Параллельно с подготовкой открытого процесса Ежов занимался более важным делом: постепенно заменял людей Ягоды своими ставленниками. Предыдущий нарком оказывал пассивное сопротивление сталинской политике, всячески тормозя следствие. Старая чекистская гвардия, воспитанная ещё при Дзержинском, была так же не в восторге от того, что дела по сути фабрикуются и поддерживала саботаж Ягоды.
Чистка наркомата продолжалась весь 1937 г., но большая часть голов полетела после февральско-мартовского пленума. Именно тогда Ежов сделал доклад о неутешительном состоянии НКВД и попросил у пленума санкцию на решительное исправление ситуации с использованием самых жёстких мер. Пленум дал ответ:
Одобрить мероприятия ЦК ВКП(б), направленные к оздоровлению органов государственной безопасности за счет выдвижения на руководящую работу новых, большевистски проверенных чекистов и удаления из аппарата разложившихся бюрократов…
28 марта арестовали и самого Ягоду. Старые кадры заменялись выходцами из партаппарата и сотрудниками периферийных отделов, показавшими своё рвение во время дела Кирова и последующих событий. Особенно благоволил Николай Иванович выходцам из северо-кавказского УНКВД.
Вместе с кадрами изменялись и методы работы. До Ежова – даже во времена расследования дела Кирова – физическое насилие над подозреваемыми считалось недостойным чекиста. К фигурантам политических процессов 1935-36 гг. применялось лишь психологическое давление. Такая гуманность замедляла работу, а в ближайший год предстояло выявить врагов – как реальных, так и мнимых – очень много. Ежов принялся ломать сложившиеся традиции личным примером. Вот так описывает встречу с наркомом чекист Ильин:
Зашел [Ежов], а у меня сидит подследственный. Спросил, признается ли, а когда я сказал, что нет, Николай Иванович как развернется и бац его по физиономии... И разъяснил: «Вот как их надо допрашивать!» — последние слова он произнес с восторженным энтузиазмом.
В результате всех преобразований и перестановок к лету 1937 г. сформировалась команда, не гнушающаяся никакими методами и готовая выполнить любой приказ.
Дело Тухачевского
Ситуация в армии на 1937 г.
Параллельно с обновлением кадрового состава НКВД необходимо было зачистить от оппозиции войска. Возглавлял наркомат обороны на тот момент верный человек Сталина, маршал Ворошилов, но к ставленнику генсека в генштабе имелись серьёзные претензии.
Ворошилов трезво оценивал экономику страны и планировал развитие армии, исходя из расчёта на весьма ограниченные ресурсы. Подходу наркома противостояли сторонники его заместителя, маршала Тухачевского. Они считали, что развитие страны необходимо планировать, исходя из нужд военного сектора, невзирая на ущерб другим отраслям экономики. Конфликты между двумя маршалами были обычным делом, и Тухачевский не скрывал желания выжить из кресла наркома сталинского протеже.
Другим серьёзным недостатком маршала-оппозиционера стал его прогерманский настрой. В 30-е годы высшее командование двух стран активно контактировало между собой. Имелись данные, что Тухачевский обсуждал с немецкими генералами возможность смещения Сталина и заключения русско-германского союза. Ходили слухи, что президент Чехословакии Бенеш передал Сталину папку с компроматом на неугодного военачальника.
Достоверность этих сведений в наши дни проверить невозможно: часть документов о деле Тухачевского была уничтожена по приказу Хрущёва вместе с материалами, компрометирующими нового генсека.
Чистка командования
Неизвестно, когда Сталин получил компромат на Тухачевского, и насколько эти сведения были серьёзными, но арестованные чекисты дали достаточно показаний к концу апреля. Их свидетельства говорили о наличии заговора, но описывался план переворота в общих чертах. Это неудивительно: отношения между НКВД и наркоматом обороны оставляли желать лучшего. Даже если Ягода и строил вместе с военными планы по свержению Сталина, это не было поводом допускать чекистов до внутренней кухни Красной армии.
В начале мая начинаются активные допросы военных, уже находившихся в руках чекистов или до которых НКВД мог дотянуться по поводам, не связанным с чисткой.
Тухачевский был арестован 22 мая, вскоре за ним последовали все потерявшие доверие партии командиры. Из 81 членов военного совета пережили чистку только 11, а из 1700 полковников репрессиям подверглись 300 человек. Сам Тухачевский после ареста прожил меньше месяца: его расстреляли 12 июня.
Итоги
Ежов хорошо себя показал на новой должности. Он собрал команду преданных партии людей, не гнушающихся для достижения цели никакими средствами и в кратчайший срок ликвидировал потенциальную угрозу со стороны военных.
После очищения от оппозиционеров и шпионов (реальных и мнимых) партийного руководства, армии и НКВД настало время приступать к последнему этапу плана. С момента убийства Кирова и до середины 1937 г. репрессии в основном касались высшего руководства страны и приближённых к высшим чинам лиц. Теперь же пришла пора распространить террор на всю страну.
Прокол во время Второго Московского процесса дал Троцкому повод изрядно позлословить, но не более того. Ни на исход дела, ни на карьеру Ежова этот эпизод серьёзного влияния не оказал.
*Бухарин имел в виду первые выборы в Верховный Совет СССР в 1937 г., проводившиеся методом прямого тайного голосования.
