О политическом сыске XVIII века журналу «Русский мир.ru» рассказывает автор книги «Повседневная жизнь Тайной канцелярии», профессор Историко-архивного института РГГУ доктор исторических наук Игорь Курукин.
Текст: Алексей Макеев, фото предоставлено автором
– Игорь Владимирович, обывателю Тайная канцелярия представляется этаким спрутом, который своими щупальцами оплел общество – с тотальной слежкой, соглядатаями, агентами…
– Служба политического сыска в России XVIII века несколько раз меняла свое название, но для удобства можно называть ее просто Тайной канцелярией. Сравнивать эту службу с современными службами безопасности не приходится. Весь аппарат Тайной канцелярии – это полтора десятка человек в Петербурге и столько же в Москве. Занимались они делами по трем пунктам, описанным еще в Соборном уложении 1649 года. Согласно закону, политическим преступлением считалось: во-первых, покушение на государя и членов его семьи, причем имелось в виду не только действие, но и намерение. Если, например, кто-то за рюмкой скажет «хорошо бы убить царя» – по юридическим нормам того времени это уже преступление, каравшееся смертной казнью. Сюда же входило оскорбление чести и достоинства государя. Во-вторых, бунт или измена. В-третьих, «скоп» и заговор против бояр и воевод – то есть тогдашней администрации. Петр I добавил еще один пункт – хищение в особо крупных размерах, как бы мы сейчас сказали. После Петра эта статья будет убрана из работы службы.
– Тайная канцелярия рассмотрела тысячи дел. Не верится, что 30 человек могли столько выискать «заговоров».
– Служба работала в основном по доносам. Подданные обязаны были доносить. Недоносительство рассматривалось как такое же политическое преступление. Если донес не на следующий день, а через месяц, то у доносителя могли быть серьезные проблемы. А у нас часто из села до ближайшего города добраться на следующий день было невозможно. Поэтому вносились поправки в закон, учитывающие этот момент. Доносительство всячески поощрялось. Доносчик мог получить движимое и недвижимое имущество виновного, продвижение по службе. Петр I публично награждал примерных доносителей. Однажды во всеуслышание пригласил автора анонимного доноса «о великой пользе его величеству» явиться к нему за огромной наградой, в 300 рублей.
– Научное изучение архивов Тайной канцелярии началось еще в конце XIX века. Для ученых того времени были какие-то засекреченные материалы? И существуют ли закрытые архивы до сих пор?
– Никаких засекреченных документов XVIII века нет. Сейчас могут не давать некоторые дела, потому как они разрушаются – только по этой причине. А исследования Тайной канцелярии позапрошлого века вполне серьезные, чего-то принципиально закрытого не было и тогда.
– По политическому преступлению доносили, произнося своего рода кодовую фразу: «государево слово и дело» или просто «слово и дело». Не совсем ясна этимология фразы. Что она означает?
– Это просто ярлык. Никто специально такой порядок не придумывал, сложился он еще в XVI веке. Означает, что любой человек – знатный, не знатный, – если узнал, услышал, увидел что-то касающееся государевой чести, достоинства, измены, обязан немедленно донести, заявив «слово и дело». Кстати, государственный преступник в то время назывался «вор», а промышляющий кражей – «тать».
– Известно, что и пойманный тать мог заявить «слово и дело»…
– Для уголовников это был способ оттянуть наказание. Если преступник шел по серьезному делу, грозившему казнью, он объявлял «слово и дело», что делало его важной фигурой. И пока его политический донос расследуется, по прежнему делу никакого серьезного наказания не будет. Многие пользовались такой хитростью.
Вообще, попадали в Тайную канцелярию по разным поводам, иногда очень глупым, комичным. Например, при Анне Иоанновне был донос на монаха, который в клозете подтирался государевым указом. Его арестовали. До сих пор в деле – как вещдок – лежит испачканная бумажка.
Были аресты за фольклор – не всегда политический. В 1733 году в Петербурге подьяческая жена Дарья Михайлова рассказала квартирным постояльцам свой сон: «Кабы де я с первым императором гребусь». Женщина имела в виду интимную связь с покойным Петром I. Не стеснялась всяких подробностей. По делу было решено высечь любвеобильную даму плетьми. Правда, оказалось, что Дарья в самом деле беременна. И «дабы не учинилось во утробе ее младенцу повреждения», порку отложили. С мужа Дарьи взяли расписку с обязательством представить супругу для экзекуции в Тайную канцелярию после рождения ребенка.
Во время Петровских реформ один купец заявил «слово и дело» только для того, чтобы объяснить царю, как он не прав, что «велит бороды брить и табак тянуть». Через Тайную канцелярию прошло много дел, показывающих, насколько потрясали народ нововведения Петровской эпохи. В 1737 году чиновник-старовер Иван Павлов заявил в московской Тайной конторе, что не может при таких «богопротивных» порядках жить, и просил его казнить. Старовер верил, что после смерти Петра I жизнь вернется к православным устоям. А все осталось как прежде. После безрезультатного расследования, длившегося два года, желание раскольника исполнили: его казнили в застенке конторы, а тело ночью бросили в реку.
– Сам Петр I был с «ворами» крайне жесток. Чего стоит массовая казнь стрельцов в 1698 году. Царь сам рубил головы и своему окружению приказал делать то же самое, только иностранные посланники смогли отказаться. Сами же послы с ужасом вспоминали колесование стрельцов, которые вопили до самой ночи. А Петр спокойно трапезничал под их крики. И только по просьбе послов приказал застрелить последнего страдальца. Есть история, как Петр пенял палачу, что тот плохо выдрал ноздри преступнику – не до кости. Или таким сведениям нельзя доверять?
– Конечно, можно доверять. Казни были публичные, не одни послы это видели. Только это нельзя считать жестокостью – это наказания, предусмотренные законом. Да, преступникам вырезали ноздри такими большими щипцами. Петр возмутился, что палач сделал это непрофессионально: если берешься делать что-то – делай хорошо. А публично это происходило потому, что телевизора не было, но все должны были увидеть, как карается злодей, и понять, что так поступать нельзя. Не стоит забывать, что люди другой эпохи – немного другие люди. То, что для нас с вами неприемлемо, тогда было нормально. Кавалеры занимали дамам лучшие места на публичной казни.
Петр, кстати, бывал и милостив. В 1700 году крепостную Анну суд приговорил к смерти. Она вместе с соседкой Ненилой жаловалась, что мужиков забрали в армию: «Муже де моево, чорт понес, а меня покинул с робяты, кому их кормить». На замечание, что муж ее государю служит, Анна брякнула: «К чорту де пошли, а не к государю. У нас де свой государь, кто нас поит и кормит». Петр заинтересовался делом и решил – после пытки, – что бабы болтали без умысла. Повелел заменить Анне смерть ссылкой, а Ненилу отпустить к помещику.
– При Петре подследственные Тайной канцелярии иногда умирали с голоду, не дождавшись конца расследования. Это была своего рода пытка?
– Нет, закон предусматривал только определенным образом пытать. А содержание в Петропавловской крепости – именно там находилась Тайная канцелярия – Петр как раз старался улучшить: повелел выдавать неимущим заключенным по 3 копейки в день. Другое дело – сколько из этих средств доходило до арестанта.
Пытки же тогда – это не жестокость, а процедура. Сейчас другие процедуры. Например, подозреваемого преступника заключают в СИЗО, устраивают обыск у него дома. Это не жестокость, а зафиксированная законом процедура. Так и тогда: процедура предписывала подозреваемого пытать.
– Екатерина II уже воспринимала это как жестокость. Имела смелость даже заявить совершенную неправду: у нас-де не пытают.
– Екатерина была человеком своего времени. В эпоху Просвещения желательно не использовать пытки, считала она. Пытки беременных женщин и детей действительно отменили. А заявление, что у нас совсем не пытают – это обычный популизм в политике. Законодательно у нас пытки были запрещены только в 1801 году Александром I, а сама Тайная канцелярия ликвидирована.
– Так как пытали? Вы утверждаете, что использовалась только дыба. Пытка каленым железом, удушение и тому подобные ужасы – мифы?
– Я просмотрел более тысячи дел. Как правило, достаточно было дыбы. В очень редких случаях еще по спине хлестали кнутом и проводили горящим веником. Все процедуры обязательно отражались в протоколе допроса. Например, так: «Было ему во оном розыску 60 ударов и после розыску зжен огнем, а с огня говорил». Русская дыба отличалась от западноевропейской. Она представляла собой П-образную конструкцию, на которой человека поднимали на веревке за связанные за спиной руки. Такая «виска» иногда усугублялась бревном, привязанным к ногам, или «стряской» – это когда поднятого резко опускали вниз. Процедура предписывала трижды поднимать, задавая одни и те же вопросы. Ответы должны были быть одинаковые – иначе все начиналось сначала. Дыба – это очень больно. Плечевые суставы выворачивало. Их обратно вправляли, но последствия могли быть разные. Бывшему придворному Василию Головину так запомнилось пребывание в Тайной канцелярии в 1737 году, что он до конца жизни обращался к своим слугам: «Друзья мои, не пытанные и не мученные». И каждый год в день своего освобождения заказывал благодарственный молебен.
– О более жестоких пытках могли же просто не писать?
– Могли. А зачем? По закону это разрешалось. Сохранился трактат «Обряд, како обвиненный пытается». Там описаны дополнительные способы пытки, если дыба не действует, – сдавливание тисками пальцев, сдавливание головы веревкой... Но на практике что-то не припомню таких случаев.
– А кого из участников дела надлежало пытать первым: обвиняемого или доносчика?
– Обвиняемого, конечно. Опять же если это процедурно предусмотрено. Допустим, доносчик утверждает, свидетелей нет, обвиняемый отпирается. Тогда нужно пытать. А если есть пять свидетелей или вещественные доказательства – зачем пытать? И так все ясно. К тому же перед пыткой процедура предусматривала «допрос с пристрастием». Тогда это означало следующее: приводят обвиняемого в пыточную камеру, там стоит дыба, плетки, веники, палач здоровый наготове. Следователь еще раз задает вопрос: было или не было? Говори правду, иначе вот эти страсти на дыбе тебе сейчас предстоят.
– Имело ли значение сословие при политическом доносе? Екатерина II ведь запретила крестьянам жаловаться на помещика.
– Если быть точным, то был запрет подавать жалобы лично императрице. В общем, обычная мера, потому как всегда есть масса людей, которые пытаются всучить монарху свои письма. Но по политическим делам доносы принимались. Сословие тут значения не имело, отношение было одинаковое. Грамотные могли дать письменные показания – вся разница. Опять же, крепостной мужик, как и всякий другой доносчик, должен был свои обвинения доказать. Мог и в Сибирь на каторгу за ложный донос пойти. А мог и свободу получить.
– Священники должны были доносить и то, что услышали по «слову и делу» на исповеди?
– Закон предписывал доносить обо всех злодеяниях или умыслах, открытых на исповеди. Инструкция, правда, требовала доноса только в случае отсутствия у виновного раскаяния. Что отдавалось на суд священнику. Духовенство в основном было очень активно и изобретательно в доносах друг на друга. Так, дьячок Владимирского уезда проявил завидное усердие в доносе на своего попа-начальника. Ни местное духовное правление, ни Синод его слушать не стали. Не помогло и заявленное дьячком «видéние пресвятой Богородицы, святителя Николая и преподобного отца Сергия», подвигнувшее его на доношение. В итоге он добрался-таки до Тайной канцелярии. Заявил, что настоятель его прихода «сидит корчемное вино» в ближнем лесу. Лекарь освидетельствовал дьячка как вменяемого. Следствие не обнаружило в лесу самогонного аппарата. Дьячок твердо стоял на своем, вытерпев все пытки. Дело закончилось ссылкой доносчика в Сибирь.
Подобных историй много. Неслучайно в 1733 году правительство особо обратило внимание, что представители духовенства, вместо того чтобы «упражняться в благочинии», безмерно упиваются, «чинят ссоры и драки» и объявляют друг за другом «слово и дело».
– А что можно сказать о шефах Тайной канцелярии? Князь Федор Юрьевич Ромодановский, глава политического сыска при Петре I, наверное, превосходил в жестокости самого царя? В книге вы приводите их переписку: «Зверь! – восклицает Петр. – Долго ль тебе людей жечь? И сюды раненые от вас приехали. Перестань знатца с Ивашкою, быть от него роже драной». Ромодановский отвечал: «Неколи мне с Ивашкою знатца, всегда в кровях омываемся…»
– «Знатца с Ивашкою» здесь нужно понимать, как пьянствовать c Иваном Хмельницким. Царь пенял Ромодановскому за буйство во хмелю.
– Степан Иванович Шешковский, руководивший Тайной канцелярией более тридцати лет при Екатерине II, наводил ужас на всю страну. Якобы он лично сек подозреваемых, выбивал им зубы, имел в кабинете некое кресло для экзекуций. Александр Радищев, когда находился под следствием за свое «Путешествие из Петербурга в Москву», упал в обморок при одном имени Шешковского…
– Скорее, все-таки это байки. Писали о Шешковском люди, лично с ним незнакомые, судили по слухам. Доверять таким материалам сложно. В официальных документах его нрав никак не читается, и дневников он не оставил. Определенно можно сказать, что он был человек довольно закрытый, служил с 12-летнего возраста, был аккуратным. Надо сказать, среди сотрудников Тайной канцелярии была очень развита наследственность – служащие устраивали на службу своих детей и племянников. Начинали служить тогда с 12–14 лет.
– Подкупы служащих Тайной канцелярии случались?
– По заведомо пустяковым делам добиться послабления участи заключенного было можно. В 1746 году унтер-офицер Николай Сокольников попал в Тайную канцелярию по глупости: был арестован за уголовное преступление, но заявил «слово и дело», чтобы объяснить незаконность своего задержания. В итоге ему пришлось выбираться из куда более сложной ситуации. С помощью друзей и родственников он все же вышел на свободу. Обошлось это ему дорого. Сокольников подал в Сенат челобитную, где с бухгалтерской точностью описал «цену» освобождения: каким канцеляристам и подканцеляристам он давал сколько рублей, сколько ведер вина, сколько камки, лисьего меха, «аршинов атласу», «оловянных четвертных». Оговоренных взяли под стражу. Вердикт, правда, был не в пользу Сокольникова: заявившему ложное «слово и дело», гласило решение, «верить не подлежит».
– А какие дела канцелярия рассматривала по третьему пункту, связанному с хищениями из казны?
– В эту группу дел попадали также фальшивомонетчики. Во второй половине XVIII века активно подделывали первые бумажные деньги. Защита их была примитивной. Одни умельцы правили на подлинной купюре номинал. В 1771 году канцелярист Николаев и сержант Шулепин таким образом исправляли 25-рублевки на 75-рублевки, что заставило правительство прекратить выпуск 75-рублевых купюр. Другие умельцы «чесноковым соком наводили прозрачность слов», пропись по краям делали прозрачной посредством сала или намазывали сливочным, семенным или деревянным маслом. Были фальшивки, поставленные на поток, с использованием специального оборудования. Такие подделки почти не отличались от подлинных. В частности, так был разоблачен вице-президент Мануфактур-коллегии с говорящей фамилией Федор Сукин. Отличного качества фальшивые рубли печатали за границей. По этой причине в 1780 году ввоз и вывоз ассигнаций за границу был запрещен.
– Все же основной задачей Тайной канцелярии была политическая стабильность. Получается, в «эпоху дворцовых переворотов» она работала совсем неэффективно.
– Учитывая скромные масштабы этой организации, работала она вполне эффективно. Во-первых, не все дворцовые перевороты были заговорами. Некоторые заговоры Тайная канцелярия прозевала. Но многие раскрыла. Просто о них мало кто знает – как раз потому, что они не удались. Например, после того, как на трон взошла Екатерина II, было порядка 20 попыток ее свергнуть.
– Пожалуй, самое уникальное политическое дело – вычеркнуть из истории императора Ивана VI Антоновича. Какая память об этом императоре все же сохранилась?
– Действительно, случай с Иваном Антоновичем не имеет прецедентов в российской истории. Свергнувшая его Елизавета Петровна издала указ, согласно которому все монеты с именем бывшего императора должны быть изъяты из обращения. Хранение таких монет стало считаться политическим преступлением. Арестовывались или уничтожались документы и любые другие свидетельства существования Ивана Антоновича. Конечно, Елизавета решилась на такой шаг только потому, что малолетний император правил всего около года. С монархом, бывшим на троне, скажем, десять лет, такое технически невозможно сделать. Но для историков это очень удачный случай. Документы, связанные с Иваном Антоновичем, хранились особо, в хороших условиях – до нас дошли целые комплексы документов в отличной сохранности.
– А что представлял собой политический сыск в те времена в Европе?
– В целом все походило на работу Тайной канцелярии. Только европейские службы были многочисленнее. В Париже, например, работало порядка 500 человек.
– То есть система была более развитая, чем даже Третье отделение, созданное Николаем I?
– Третье отделение, кстати, впервые стало проводить социологические исследования в России. Служба не просто выявляла политических преступников, а интересовалась образом мысли крестьян, дворян, чиновников. Впервые анализировались настроения в обществе. Государю каждый год подавали отчеты.
– А если сравнить Тайную канцелярию с госбезопасностью в СССР? Конечно, последняя была прежде всего механизмом террора и устрашения, основанным на репрессиях – такой установки в XVIII веке, кажется, не было. Но все-таки в 1937 году пытки вновь стали законны. Или же существование Указа о пытках врагов народа все еще под вопросом?
– Указ этот известный, на него много ссылок, цитат. В научной среде спор чисто профессиональный: кто его подписал, кто был инициатором, где подлинник. А сравнивать Тайную канцелярию с НКВД невозможно – по масштабу это несопоставимые системы, совершенно разные механизмы, разные эпохи.
– Почему вы взялись изучать архивы Тайной канцелярии?
– Изначально я этим не занимался специально, меня интересовала история и механизм дворцовых переворотов XVIII века. В процессе изыскания попадались интересные материалы, накопившиеся со временем на целую книгу. В делах Тайной канцелярии много ярких историй, необязательно о политике. Например, в Петербурге в 1746 году 25-летняя женщина, чтобы прекратить побои своего сожителя, в отчаянии закричала «слово и дело». И только благодаря этому мы узнаем ее трагическую судьбу. Бедная дворянка Вера Новосильцева – так звали женщину – была замужем за прапорщиком Санкт-Петербургского пехотного полка. В 1738 году вместе с мужем и маленьким сыном она отправилась в поход на турок через украинские степи. Супруг был убит. Вдова с ребенком остались без средств к существованию, да еще с обязательством выплачивать за мужа «начетные деньги». Императрица Анна Иоанновна смилостивилась над бедной вдовой, штраф простила и приказала выдать ей немалую сумму. В Петербурге Вера стала сожительствовать с прапорщиком Измайловского гвардейского полка, обещавшим на ней жениться. Но вместо выполнения обещанного офицер устраивал женщине пьяные побои. В материалах следствия история подробно описана колоритным языком XVIII века. Но чем она закончилась, неизвестно: следователь передал дело в Петербургскую духовную консисторию.
Занимательные материалы в архивах Тайной канцелярии я нахожу до сих пор, на большую работу они вряд ли годятся, а для отдельных статей – вполне.
