В своих работах Рафаэль Санти очень любил рисовать тех, кого знал в жизни. На фреске «Афинская школа» в личной библиотеке папы римского Юлия II он изобразил весь творческий бомонд: патриарха итальянского искусства Леонардо да Винчи, главного архитектора Рима Донато Браманте и, конечно же, себя со своим помощником, художником с неприличным прозвищем Содома.
Не было на «Афинской школе» только одного гения – Микеланджело Буонарроти.
С Микеланджело у Рафаэля были напряженные отношения. Мрачный и тревожный Буонарроти и коммуникабельный Санти оказались полными психологическими антиподами. Были и другие причины: Рафаэль, в совершенстве овладевший искусством делать глазки, как у котика из "Шрека", в свое время, еще во Флоренции, терся в мастерской Микеланджело. Сначала прикидывался дурачком, а потом нагло использовал его творческие находки.
Когда несколько лет спустя художники пересеклись в Риме, Микеланджело и близко не подпускал этого проныру к своим работам. Но это не помогло: ушлый Рафаэль сумел уболтать Браманте и получил доступ в Сикстинскую капеллу, над потолком которой в поте лица трудился Микеланджело. Якобы для того, чтобы дать свое экспертное заключение о работе коллеги, а на самом деле – чтобы снова, как когда-то во Флоренции, своровать его идеи.
Однако папа Юлий II по какой-то странной причине так проникся творчеством Рафаэля, что не просто доверил ему роспись своих личных покоев, но и выгнал всех художников, которые трудились там до него и успели выполнить немало работы. Рафаэль оставил только одного – Содому. И наверняка не из-за, что высоко ценил его творчество. Просто эти двое спелись на почве общей любви к похабным шуткам ниже пояса.
Римский папа – явно не тот человек, с которым может спорить бедный художник. А эстетические взгляды Юлия II отличались широким диапазоном. Его приводила в восторг мягкая, лишенная пафоса прелесть работ Рафаэля, но он ценил и диковатую мощь творчества Микеланджело. Неважно, что Буонарроти жил затворником и сторонился коллег. Не увидев его на «Афинской школе», папа римский удивился и повелел Рафаэлю восстановить справедливость в отношении конкурента. По крайней мере, это одна из версий, почему в последний момент Рафаэль все же изобразил Микеланджело среди древних философов.
На плотно заставленной фигурами «Афинской школе» найти место для Микеланджело было не так-то просто. Прямо под лестницей, на которой развалился непритязательный Диоген, Рафаэль поставил мраморный блок. Пусть холодный камень, с которым нелюдимый Буонарроти проводит большую часть времени, и составит ему компанию. И да, изображен он будет в образе Гераклита Эфесского, ведь тот, как и Микеланджело, тоже ненавидел людей.
Буонарроти был настолько равнодушен к себе и окружающим, что, кажется, никогда не стирал свою поношенную тунику. А сапоги он иной раз не снимал неделями, и – он признавал это сам! - они настолько пропитывались выделениями тела, что их приходилось сдирать вместе с кожей. Если бы папа римский попросил Микеланджело позировать для «Афинской школы», этот неряха так и явился бы к Рафаэлю – в своей обычной одежде и сапогах, которые за недели, что их не снимали, уже присохли к ногам. Вряд ли его волновала бы вонь, которую пришлось бы выносить его изысканному конкуренту. Может быть, именно поэтому Гераклит-Микеланджело - это единственный персонаж на фреске, одетый в современную художнику одежду и обутый в сапоги. Ведь "сапоги Микеланджело" в Риме того времени наверняка уже превратились в своеобразный мем.
В результате все получилось просто отлично. Особенно с фигурой Парменида: если сначала казалось, что он пялится на грудь Гипатии, то теперь появилось ощущение, что он отшатнулся от Гераклита, ужаснувшись исходящему от него аромату.
Если папа Юлий II хотел видеть Микеланджело на «Афинской школе», Рафаэль исполнил это приказание. Будем надеяться, понтифик остался доволен.
P.S. Данный текст написан с позиций Микеланджело Буонарроти и Рафаэля Санти, как их представляет себе авторка. Личная позиция авторки может не совпадать с ее представлениями о позициях Микеланджело и Рафаэля.
