Говорят, что вступительные экзамены на порядок сложнее вузовских выпускных. Наверное, это так, - и уж точно они куда более нервные, малопредсказуемые; роль простой случайности может оказаться гибельной (а откровенных слабаков при ином раскладе, наоборот, просто спасти). Ко вторым я себя никогда не причислял - вот такая у меня нахальная природа. Между тем без нехороших случайностей здесь не обошлось.
Представим себе самый конец 1960-х: дождливое ленинградское лето, толпы абитуриентов-соискателей на Факультет теории и истории искусства (ФТИИ), толкущихся в здании Академии художеств и около. Всё ребята умные, навострённые, с упорным блеском в глазах, и почти все - с разными рекомендательными письмами и направлениями из солидных контор министерства культуры. Но при этом у меня, подобными пробивными бумагами не владевшего, со вступительными экзаменами проблем не было. И основной, профильный экзамен по истории искусства сдал я на "отлично", хотя вёл себя не всегда корректно (или, как мне кажется сейчас, просто вызывающе безрассудно): требовал дополнительных вопросов и т. д. Старший в экзаменационной комиссии (им оказался академический преподаватель Юрий Карлович Бойтман, душа-человек), видя мой петушиный задор, в конце концов замахал руками: "Ну, достаточно. Мы верим в Ваши знания. Всё превосходно! Желаем дальнейших успехов".
Но был на этом пути и экзамен по русской литературе - последний по счёту. Принимал его профессор Федяев, персона приметная: высокий, худощавый, с мощной седой бетховенской шевелюрой. Узкое лицо грубоватой лепки, костюм цвета "маренго", крепкая суковатая трость (он заметно прихрамывал), очки в массивной чёрной оправе. Достался мне билет по "Евгению Онегину" -казалось бы, тема совершенно непроблемная. Всё что надо я сказал - и о прекрасной стилистике текста, и о ёмком изображении столичного быта того времени, и о главном персонаже, и т. д. Вопрос экзаменатора: "Ну а сами-то Вы какого мнения об Онегине?" Отвечаю, как учила наша школа: дескать, человек образованный, но в условиях царизма не смог найти применения своим способностям, -лишний человек в тогдашнем русском обществе. _ "Вот как? А я считаю Онегина низким человеком, безнравственным типом, подонком попросту. Ведь он хотел Татьяну-то соблазнить! Помните, как она ему в лицо сказала: "Как с Вашим сердцем и умом быть чувства мелкого рабом?"... Да, вот так. Удовлетворительно".
Я был убит, уничтожен морально. Аривидерчи, Академия! И как ТАКОЕ вообще возможно - в голове не укладывается. Вспомнился мне и взгляд профессорский, тяжёлый, исполненный неподдельного отвращения - мол, и этот убогий еврейчик о русской поэзии смеет рассуждать! В вестибюле встретился мне Бойтман. Протянул руку, улыбается : "Ну что, можно Вас поздравить с поступлением?" Я ему вкратце обрисовал ситуацию... Реакция Юрия Карлыча меня поразила: он кратко и мощно выматерился. И затем: "Не отчаивайтесь. Ни в коем случае не бросайте историю искусства. Поступайте непременно в следующем году. Вы поступите обязательно! Такие ребята, как Вы, нам очень нужны, очень". Так в итоге и вышло, но ждать этого приятного момента пришлось год.
И вот оно, это время. Вновь лето, Академия, вступительные экзамены. Вновь всё на мази, в порядке, - и опять экзамен по русской литературе. Всё тот же суровый Федяев за столом, а билет у меня - практически на ту же, прошлогоднюю тему: "Статьи Белинского о творчестве Пушкина, "Евгений Онегин". Вновь разговор о пагубном влиянии царизма на русское общество, о "лишнем человеке" в этом обществе... И как бы неожиданный экзаменаторский вопрос: "А каково всё-таки Ваше личное мнение о главном персонаже романа?". И бодрый, как бы с лёгкой мудрой паузой - мой ответ: "Да, Онегин был умён, образован. Но по сущности своей это был низкий аморальный тип. Ведь он из своего жалкого тщеславия хотел соблазнить Татьяну, замужнюю женщину, да к тому же безусловно счастливую в браке! Помните, как она его отчитала: дескать, как с Вашим сердцем и умом быть чувства мелкого рабом!". Широкая, откровенно радостная улыбка Федяева и его зычное: "Отлично".
Вот так. Выходишь ты из кабинета, идёшь по академическому коридору, по лестнице спускаешься, затем ещё коридор, далее - вестибюль, выход на набережную. Всё, ты поступил сюда. Теперь это и твой дом. "Работай, учись и живи для народа, советской страны человек", Но почему ж так хреново-то на душе? "Выпить надо чуток, - мягко подсказывает внутренний голос. "Пойдём пивка дёрнем! - кричат знакомые ребята из "абитуры". Пошли гурьбой к ларьку на углу Большого проспекта и 2-й линии, дёрнули. И я от первой этой своей кружки ленинградского пива, каюсь, слегка захмелел.
