Как известно, 4 (13 по новому стилю) августа 1914 года началась Восточно-прусская наступательная операция Русской армии: 1-я (Неманская) армия генерала Павла Ренненкампфа перешла германскую границу, вступив в Восточную Пруссию.
Увы, неотъемлемыми спутниками любой войны, будь то минувшие эпохи или наше время, с полным правом можно считать мародерство, идущее рука об руку с вандализмом. Эти два проявления не самых, прямо скажем, человеческих качеств в равной степени присущи как бойцам «цивилизованных» армий коллективного Запада, так и, пользуясь западным же лицемерным определением, воинам «восточных орд». Уже через три дня после начала наступления Ренненкампф в своем приказе по армии посулил мародерам самые жестокие кары.
Похожая ситуация складывалась и в наступавшей с юго-востока 2-й армии, которой командовал Александр Самсонов. В изданном одновременно с ренненкампофским приказом по своей армии он писал:
«Предупреждаю, что я не допускаю никаких насилий над жителями. За все то, что берется от населения, должно быть полностью и справедливо уплачено».
Впрочем, написать можно все, что угодно, бумага стерпит. Другое дело, что, по свидетельствам современников, все это оставалось лишь «добрыми пожеланиями». Проявив солдатскую смекалку, наши проникали в облюбованные к грабежу дома или магазины с черного хода и выносили все, что понравилось, для маскировки оставляя нетронутыми выходившие на улицу окна и витрины.
У Ренненкампфа слова с делами не расходились.
По свидетельству будущего историка, а в то время штабного офицера Михаила Лемке, командарм «вешал солдат, грозил, что и «впредь так будет поступлено с каждым, кто будет заниматься мародерством», расстреливал мародеров в присутствии всего гарнизона, но так ничего добиться и не мог».
Однажды по приказу генерала без суда и следствия поставили к стенке сразу семерых солдат, пойманных на мародерстве. Других мародеров вешали, третьих пороли – и не следует думать, что последним повезло. Полагалось по 100-200 ударов на брата, и далеко не каждый мог выжить после такой экзекуции. На различия в чинах при этом не смотрели. Так, одного унтер-офицера подвергли телесному наказанию за то, что он просто подобрал валявшийся на улице эмалированный кувшин стоимостью в 60 копеек на российские деньги. В то же время история сохранила воспоминания побывавшей в то время в Гумбиннене (теперь это город Гусев) великой княжны Марии Павловны, которая где-то в прусском городке подобрала новенький кофейник и гордо демонстрировала его своим спутникам как трофей. Но, конечно, на герцогиню Сёдермандландскую руки никто не поднял – не какой-то там унтер, чать, а особа императорской крови!
После разгрома 2-й армии Самсонова, отступления 1-й армии Ренненкампфа после тяжелых оборонительных боев обратно за Неман и начавшегося в октябре повторного наступления в Восточной Пруссии ситуация с мародерством, по большому счету, не изменилась. Заветной целью солдат были места хранения спиртных напитков.
«Замечено, что войска и обозы, проходящие через занятые нами в пределах Германии населенные пункты, грабят винные склады и напиваются», - отмечалось в приказе по 10-й армии, действовавшей в районе Мазурских озер.
Помимо алкоголя, присутствовал и еще один провоцирующий к погромам – сплошь и рядом бессмысленных и беспощадных – фактор.
«Занимая новые области Восточной Пруссии, какое довольство, достаток и даже богатство видели мы здесь во всем на каждом шагу! – вспоминал в своей книге «На войне», написанной и изданной уже в эмиграции, бывший командир роты Уфимского пехотного полка Александр Успенский. - Каждая усадьба простого крестьянина снабжена десятком земледельческих орудий, телефоном, электричеством, велосипедами, газетой. Везде водопровод и канализация! А какие «дворцы» для скота с электричеством, с асфальтовым полом, бассейнами проточной воды и т. д. На полях нет и кусочка невозделанной земли. Сараи и погреба битком набиты «впрок» всякой снедью и припасами! В чуланах и погребах сундуки с огромными запасами одежды и белья! Чего немцам было еще надо?! Зачем кайзер и его правительство захотели искать лучшего?!»
Примерно тот же вопрос спустя 30 лет будут задавать уже советские солдаты – участники Восточно-Прусской наступательной операции Красной армии. Однако вернемся в 1914-й год. Материальный достаток немцев зачастую вызывал у русских солдат – вчерашних крестьян лютую зависть, приводившую к бурным эксцессам. Свидетелем одного из них стал капитан Генерального штаба Борис Сергиевский, воевавший в составе 22-го Финляндского армейского корпуса.
Дело было в городке Маргграбова (теперь Олецко в Польше), под которым той осенью немцы потерпели чувствительное поражение. Сначала офицер поразился тому, что увидел в одной из разграбленных квартир:
«В чудной гостиной стенные часы расколоты надвое; бывшим там терракотовым статуэткам отрублены головы. Но самое безобразное – на поэтичном голубом ковре с ласточками пять погромщиков, творивших это безобразие, оставили свидетельство своего абсолютного хамства…»
Несколько смягчить остроту чувства национального стыда Сергиевскому помогло свежее воспоминание о том, что он увидел в сентябре, когда германцев выбили из города Сувалки. До войны он входил в состав Российской империи и там дислоцировались сначала 2-я кавалерийская дивизия, а затем – 20-й стрелковый полк Русской армии. Так вот, выяснилось, что на редкость красивую гарнизонную церковь бравые кайзеровские вояки использовали в качестве солдатского сортира.
А затем капитан во время прохождения частей 3-й Финляндской стрелковой бригады через покинутую прусскую деревню заметил, как от колонны отделились двое солдат и вошли в дом, видимо, зажиточного прусского бауэра. Сергиевский слез с лошади и направился следом. Обстановка внутри оказалась весьма приличной: мягкая мебель, стенные часы, кисейные занавески, картины, присутствовало даже пианино. Стрелки с изумлением озирали всю эту никогда невиданную ими роскошь.
- Вашскородь, разрешите обратиться! – заметив офицера, вытянулся один из них. – Должно, какой-нибудь немецкий барин здеся жил?
- Да нет, братец, не думаю, - довольный, что не стал свидетелем очередного грабежа, ответил Сергиевский. – Вероятнее всего, обычный крестьянин.
- Чтобы у мужика да такие вещи? – с явным недоверием протянул солдат.
- Германские крестьяне, братцы, богато живут, - объяснил офицер. – Так что, это дом простого человека, не сомневайтесь.
«Стрелки были, видимо, поражены, - писал потом в своем дневнике Сергиевский. - Они глядели друг на друга и лица их постепенно принимали озлобленное выражение. Вдруг они повернули свои винтовки прикладами вверх и, крича ругательства по адресу «проклятых немцев», стали ударами прикладов сокрушать все, что было возможно: часы, посуду, картины... Я прекратил эту безобразную сцену, выгнав стрелков из дома».
Остается сказать, что Маргграбове в ту войну вообще досталось по полной. Вокруг важного в стратегическом отношении города велись ожесточенные бои, он неоднократно переходил из рук в руки. И после очередного взятия русскими войсками в ноябре был дочиста разграблен за одну ночь. Под подозрение попали два стрелковых полка – 303-й и 333-й, после этого получивших у финляндских стрелков издевательские прозвища. Первый стали ассоциировать с известным в то время лекарством от сифилиса на основе мышьяка «606». А второй полк именовали «полузвериным», намекая на библейское «число зверя» 666. Это свидетельствует, что в массе русских солдат мародерство считалось деянием, все же, постыдным, нежели геройским.
Несознательные пехотинцы и впрямь больше «отличались» появлениями вандализма (как в случае, который описывает капитан Сергиевский), нежели, так сказать, «корыстного» мародерства. Объяснялось это еще и тем, что в солдатском вещевом мешке «системы «сидор» в любом случае много не унесешь. Кавалеристы с их переметными сумами были в более выигрышном положении. И среди них особенно сомнительную славу, по мнению военного историка Константина Пахалюка, снискали казаки. Которые, впрочем, тоже давали волю диким инстинктам. В подтверждение Пахалюк приводит слова все того же капитана Александра Успенского:
«Меня поражала эта удивительная страсть казаков к разрушению. Часто, бывало, входишь в немецкую усадьбу и, если раньше здесь побывали казаки, то находишь ужасные следы разрушения: разбитые двери, окна и зеркала, пианино, буфеты, разорванные картины на стенах, пропоротые пиками диваны, даже постели!»
Однажды офицер застал одного «станишника», который трудолюбиво выламывал клавиши у рояля.
- Зачем ты это делаешь? – поинтересовался капитан.
- Дык ведь рояль-то эта – немецкая, - после долгого раздумья объяснил казак.
Но больше всего мародерствовали артиллеристы и обозники.
«В артиллерии… можно… видеть целую свинью на передке орудия, граммофоны… В обозах везли пружинные кровати… и даже нередко встречались пианино, - писал офицер Эриванского полка 2-го Кавказского армейского корпуса Константин Попов. - Противно было смотреть на эту гадость, вносившую в войска деморализацию».
Справедливости ради, необходимо отметить, что в Восточной Пруссии мародерством занимались не только русские солдаты, но и… сами пруссаки. С началом войны их главенствующий принцип «Ordnung muss sein» подвергся серьезному испытанию: знаменитый «орднунг» затрещал по всем швам, давая простор той средневековой вольнице, которую когда-то удалось усмирить лишь с помощью суровых законов и жестоких наказаний.
Например, в городке Велау (теперь это поселок Знаменск) повальные грабежи развернулись, когда русская канонада еще только начала громыхать где-то за горизонтом. В Инстербурге (нынешний Черняховск) толпа местных бюргеров, дотоле боявшихся даже тени шуцмана, совершила налет и полностью разорила самый богатый магазин еще до того как в город вошли русские войска. Война все спишет: затем это позорное деяние немцы свалили именно на «восточных варваров», оберегая свое национальное достоинство.
